Хранитель клятвы

…Кажется, мы оба порядком изменились за прошедшее время, верно, Айзен? Знаю, будь ты собой – хмыкнул бы, как обычно, в своей раздражающей манере, не возражая, но и не соглашаясь ни с кем, кроме самого себя. А потом, уже видя, как я медленно закипаю, еще и ляпнул бы вдогонку, что мне на удивление часто улыбается удача – уже в который раз толкусь рядом со жнецом, а все живой!.. Да, мы бы славно посмеялись, сидя за парой стаканчиков. Или устроили бы драку. В любой последовательности. Друг друга мы бесили постоянно, и ничего уж с этим поделать не могли, так что любовь к хорошим потасовкам и выпивке – пожалуй, для того, чтобы стать «заклятыми друзьями», этого даже было многовато… И сегодня – что скажешь, Айзен? – организуем еще один переполох? Ты не думай, поддаваться не стану, хоть я и рад, что наконец-то тебя разыскал. Столько лет прошло… …она лежала между нами – тонкая, обманчиво хрупкая, в белой мантии Пастыря, прижимая к груди свой драгоценный лук. Она не выпустила его даже когда в колчане закончились стрелы, и отбивалась от врагов до последнего – оглохшая, ослепшая, не слышащая наши крики… До последнего старалась исполнить свой долг и добраться до зловещей рогатой фигуры, попиравшей напитанные злобой небеса. И не осталось ни сил, ни даже злости – мы стояли спиной друг к другу, тяжело дыша и чувствуя, как ядовитое пламя скверны распространяется по нашим жилам, как начинает биться в унисон с жаждой мести, оскорбленным чувством справедливости, и где-то там, далеко и незнакомо, звучат голоса, призывающие вернуться обратно: стойте, куда вы, не надо, пожалуйста, не надо!.. И тогда этот придурок опять – как и тогда, с Теодорой! – все сделал по-своему. Перестал сопротивляться и сам открылся злу. Впитал его в себя, как губка, не оставив мне даже огрызков. Нажрался до отказа, так, что чуть из ушей не полезло! – а когда уже начал орать от боли, раздиравшей его тело на кусочки, то из последних сил создал вокруг себя каменный барьер, огромный купол, размером с небольшую гору, в которой запер и себя, и Владыку Бедствий. Тогда я еще надеялся, что он знает, что делает… Но не когда поток неимоверного зла, окутавший весь Раморранский лес, разделился надвое, после чего одна половина пожрала другую. Не когда дикий рев, еще более жуткий, чем предсмертный крик Владыки, заставил и людей, и демонов – все живое в округе обратиться в паническое бегство. Не когда каменная скорлупа треснула и развалилась напополам, а оттуда, будто самый уродливый из всех существующих птенцов, не показался огромный, крылатый, объятый неимоверным количеством скверны… …знаешь, тогда я действительно решил, что сейчас умру. Я был опустошен, полностью, а ты – только переродился и был полон сил. Взмахни ты хотя бы лапой, плюнь огнем – старину Завейда больше никто бы не увидел, и даже следов от него не осталось бы!.. – но ты, чтоб тебе Безымянный привиделся, просто улетел. Бросил нас посреди той кровавой каши, в которую превратился некогда мирный лесочек на северной границе будущего Ролэнса, после чего исчез за низко повисшими облаками, вычеркнув себя и из той битвы, и из всей мировой истории… ты хоть представляешь, поганец, сколько я тебя искал?! Я же Хранитель клятвы, чтоб твой ящеричий хвост камнем прищемило. Я поклялся, что разыщу твою самовлюбленную рожу, когда «Айзен» исчезнет, сменившись пустой оболочкой. Поэтому и пришел сюда, когда слухи донесли вести об огромном драконе, поселившемся на священной горе. Интересно, сохранилась ли в твоей голове хотя бы капля прошлых воспоминаний? Помнил ли ты все эти годы, где именно ждала тебя твоя сестра, или же просто приперся в самое безлюдное место из всех возможных, не желая иметь с остальным миром ничего общего?.. Впрочем, кого я спрашиваю. Я уже видел ответ в твоих глазах. И на лице малютки-Эдны, что продолжала упрямо называть «старшим братиком» огромного чешуйчатого монстра. Когда-то и я был точно таким же дураком… Но ты мне тогда вправил мозги, правда, Айзен? Напомнил, что наше существование – это нечто большее, чем просто летать, дышать огнем и сеять вокруг себя одни лишь разрушения. Ты жил не драконом, Маотелус тебя побери. Ты был малахимом. Жнецом. Любящим братом. Я запомню тебя таким. И, пока ты не натворил еще больших дел… – Опять чернотой дымишь… – Отвали, Завейд. Дай уже старому жнецу напиться как следует. – Только смотри, выпивку своими миазмами не испорти!.. Эй, Айзен. – Ну, чего тебе? – Да просто спешу поинтересоваться, как скоро ты намереваешься уступить. С тебя уже скверной тянет, как с дюжины демонов, а ты все еще надеешься удержаться? – А тебе что, так не терпится поскорее всадить мне пулю в лоб? – Ну да. – …Хм. По крайней мере, честно. – Шутишь? Я этого уже восемьсот лет жду! Мог бы и наградить за терпение… – Прости, дружище, не сегодня. Эта бутылка еще и наполовину не пуста, так что, пока я не увижу ее донышко… эй, скотина, куда лапы тянешь? – Помогаю тебе исполнить мечту, ясен пень. Вдобавок, напиваться одному – то еще удовольствие, жнец. – По себе судишь, бродяга? – А как же. Здоровья тебе желать не буду, сам знаешь, но – выпьем?.. …в этот последний раз, Айзен? Я оставлю твой стакан вот здесь, повыше. Потому что если эта наша попойка будет хотя бы вполовину столь же веселой, как и прошлая, от доброй части Рейфалка камня на камне не останется. И мне, предчувствуя готовящуюся заварушку, остается лишь достать Зигфрид и вогнать на место одну-единственную, старую как мир пулю. Я дал обещание. И этим выстрелом во что бы то ни стало пробью насквозь твою бронированную башку. Уже не за Теодору. Не за ее непролитые слезы, не за смерть белорогого дракона. А за самого тебя, эгоистичный ты засранец.

Конец.