История с гробом

— Зачем ты залезла в мой гроб? — барабаня поочерёдно пальцами по столу и не забывая делать глотки из чашки (скорее из желания не показывать своей краснющей морды, чем от реальной жажды), спросил Калб. Водас стоял по правую руку от брата и смотрел на своего Бога совершенно равнодушно, стараясь скрыть свой внутренний интерес к этой истории. Однако Боженька отвечать не торопилась. Поставила вытянутые и напряжённые руки на колени, вцепившись в них пальцами, подобно испуганной кошке выгнула спину и, опустив взгляд в пол, прятала большие глаза за чёлкой, продолжая криво улыбаться. Она не смущалась присутствия Водаса, всегда серой тенью следующего за Калбом. Просто в горле внезапно застрял ком, величиной со стандартный комочек шерсти, который Атер и Арбус традиционно оставляют на коврике своего господина, чтобы подчёркивать свою привязанность и любовь. Кажется, изначально это была такая шутка. Ведь Калб довольно долго гуляет в последнее время, не на Гроре же ей практиковать свои шуточки. К тому же, Этив уже давно хотелось понять, какого это — лежать в гробу. Нет-нет, не в обычном гробу, а именно в гробу Калба. Но кто ж знал, что всё пойдёт не по плану? Можно было, конечно, рассказать обо всём, что пришло ей на ум, но слова оплетались вокруг языка колючей проволокой и, не оставив в голове ни одной побочной мысли, улетали на юг пережидать этот момент вместе с чайками. Предатели... Вот она и молчала, уповая на саму себя и всем сердцем желая оказаться где угодно, только не на этом стуле. — Где я теперь спать буду, Эти? — улыбка её стала ещё более кривой, отчего Калб сильнее нахмурился. — Этив. — Это не моя проблема, — резко встав, Боженька поспешно улетела в другую комнату, но не успел Демон возмутиться, как она вернулась и громко сказала дрожащим от эмоций голосом: — Я ни о чём не жалею, даже готова повторить, хоть прямо сейчас! Отчего-то после её ухода Калб стал напоминать красное крылатое яблоко. Водас на заднем плане закашлялся, забыв насладиться этим выражением лица брата, наконец напомнив о своём существовании. *** Появилась Этив только к вечеру. Спокойная, вежливая, даже немного счастливая. Правда активно избегала своего демона, но Калб не подавал виду, лишь изредка стреляя молниями из глаз в удаляющийся белый балахон. — Что это с Этив, Атер? — спросила Арбус, распушая свой хвост, но уже не делая попыток забраться на коленочки к господину. — Не знаю, Арбус, — задумчиво ответила Атер, лениво катаясь по коврику, — может тоже села на больное колено Господина? — Это какое? — Арбус заинтересованно повела ушком. — Господин Калб с утра хромает на правую ногу, но не рассказывает об этом Водасу. — А почему, Атер? — Не знаю, Арбус, — напуганные кошки скрылись за дверью, обнаружив стоящего в углу Водаса и эту тёмную ауру, сгущающуюся вокруг ангела. *** Получив черпаком и еле скрывшись от брата, до самого вечера Калб безуспешно пытался поймать Этив в этих лабиринтах коридоров, но она как по волшебству ускользала от него, опережая от силы шагов на десять. Он был взбешон, голоден и недоволен сложившейся ситуацией. Ближе к полуночи он всё же появился в их пустующем уже не первый год общем зале и нашёл для себя удивительным тот факт, что с некоторых пор его украшает чёрный представитель мягкой мебели, которую как он сам, так и Этив не особо любили. — Гробозаменитель для демонов! — торжественно произнесла Боженька из-за его спины столь внезапно, что демон вздрогнул, не сразу поняв, что же она сказала. Тогда Этив вздохнула и, толкнув Калба вперёд, пояснила: — Диван. Калб молча смотрел на этот «гробозаменитель», пока она ещё что-то говорила, шутила, смеялась, дёргала его за рукава и, собственно, осваивала предмет мебели. Тупо смотрел и не мог решить, как же ему правильней отреагировать, пока Эти не завершила весь свой набор предложений фразой, полной кокетства: — Теперь тебе есть, куда меня позвать. Тогда демон перевёл взгляд на неё. Всё тот же взгляд. Трудно было понять, о чём же он думает, но это не портило Боженьке настроения. Подобравшись поближе, она склонила голову к плечу, готовая ждать чего-то, хотя бы обвинений в уничтожении его гроба, целую вечность. Но не пришлось. Вцепившись в балахон когтями, он нетерпеливо притянул к себе и рычал уже все свои возмущения в губы, не ища адресата и не ожидая от Этив раскаяния. Сам не понимал, зачем говорил ей, какая она глупая, чья она неудача, что она портит ему жизнь, что это по её вине ему приходится спать в гробу, что она просто невыносима и прочее. А ещё говорил ей, как ненавидит ту хламиду, что она носит, этот белый цвет, как бельмо застревающий в глазу, которую так и хотелось содрать.  Не знал почему, просто натура требовала, хотя Эти не слушала, а банально наслаждалась результатом, время от времени покусывая чужие краснеющие от поцелуев губы.