Забота

Служанка наполняет широкую бадью водой, от которой поднимается пар, стараясь не смотреть ни на господина Чезаре, полулежащего в кресле — так, что входящим в покои видны только несколько спутанных вихров над резной спинкой, — ни на его верного помощника, выглядящего мрачнее обычного и, кажется, сдерживающего ледяную ярость. Едва бадья наполнена до должного уровня, Корелья выдворяет служанку из комнаты, велев передать остальным, что сегодня господин Чезаре в их услугах не нуждается. Девушка поспешно кивает и спешит просочиться сквозь едва приоткрытую дверь, не решаясь отворить ее шире. Микелетто запирает дверь, оборачивается к Чезаре. — Господин… теперь здесь только я. Вы можете… вода готова. Чезаре молча пытается подняться с кресла. — Осторожнее… — Микелетто поддерживает господина обеими руками, помогая встать, инстинктивно оценивая физический ущерб. Моральный был виден невооруженным глазом — Борджиа словно сжался внутренне в напряженную до предела, скрученную в узел тетиву, под его глазами темные круги, взгляд измученный и лихорадочный. Он хромал и вообще с трудом передвигал ноги. Каждое изломанное движение отзывалось болью в сердце Микелетто, но он и не думал отстраняться, намереваясь разделить с Чезаре все. — Я помогу вам, — говорит Корелья, когда Борджиа, остановившись у бадьи, пытается расстегнуть крючок на вороте камзола. Микелетто проворно и аккуратно справляется с застежками, развязывает шнуровку, освобождая Чезаре от верхней одежды, сапогов и штанов. — Это тоже нужно снять, господин. Не бойтесь… — извиняясь, но в то же время уверенно говорит Микелетто, чувствуя, как Борджиа вздрагивает, когда он тянет вверх исподнее — измятое, грязное, местами порванное. Корелья невольно стискивает зубы, тут же одергивая себя, не позволяя гневу взять верх. Чезаре начинает помогать Микелетто снять с себя одежду. Наконец остается полностью обнаженным; на теле ссадины, кровоподтеки, по всему правому бедру тянутся одинаковые грязновато-кровавые отметины. У Корельи темнеет в глазах, когда он видит засосы на шее, плечах и груди. — Дайте мне руку, — Микелетто протягивает Чезаре ладонь, чтобы помочь шагнуть в бадью; голос звучит хрипло. Чезаре молча опирается на руку Микелетто, по-прежнему стараясь не смотреть ему в глаза, и с трудом опускается в горячую воду. Убедившись, что Борджиа погрузился в бадью и не сможет упасть, Корелья тянется отвести упавшие на его лицо пряди, но потом решает оставить как есть, чтобы не причинять дополнительной боли — господину сейчас не нужны лишние прикосновения. Он добавляет в воду измельченный мыльный корень, берет с края бадьи оставленную служанкой сухую тряпицу, смачивает в воде. — Позволите? Чезаре едва заметно кивает, и Микелетто начинает отирать его лицо, шею, плечи, грудь, аккуратно счищая присохшую грязь и кровь, стараясь касаться только через ткань, чтобы Борджиа было как можно менее неприятно. Чезаре откидывается на край бадьи, закрывает глаза, и Микелетто осторожными движениями проходится тряпицей по его животу, бедрам, голеням, чувствуя, как сжимается сердце при виде следов страданий на теле Борджиа, беспредельной усталости в сомкнутых веках. — Господин, приподнимитесь, пожалуйста, мне нужно спину… Простите, — тихо говорит Корелья, от души жалея, что приходится беспокоить Чезаре, — но на спине он видел длинную рану, которую тоже необходимо очистить. — Это ты извини… — усмехается Чезаре, неловко приподнимаясь. Микелетто промывает его рану, проходящую через позвоночник, замечает еще несколько засосов, отчего пальцы невольно сжимаются в кулак. — Впечатляет? Корелья отрывисто кивает, проглотив горький комок. — Я бы их… Господин, вы отдохните, полежите в воде, я могу погорячее подлить… — Не нужно. Сейчас в самый раз, — Чезаре морщится. — Хорошо. Хотите еще чего-нибудь? — Поможешь мне вымыть волосы? — Конечно, — Микелетто бережно поливает голову Чезаре из ковша, отводя назад тяжелую густую гриву, потом смешивает мыльный корень с отваром трав, наносит на волосы, мягко массируя голову, стараясь вычистить всю грязь, распутывая слипшиеся пряди, смывая водой. Снова льет мыло. Чезаре зажмуривается от удовольствия. — Видел мою спину? Микелетто улыбается, видя довольство на лице господина, ведет пальцами по кругу, чувствуя, что по крайней мере основное, что склеивало волосы Чезаре, удалось удалить. Улыбка резко пропадает, когда он слышит вопрос. — Видел, господин. — И то… что ниже, тоже видел? — Да… — глухо отвечает Корелья и понимает, что давно не испытывал подобной боли. — А ведь мне еще повезло, — Чезаре усмехается. — Удалось договориться с делла Ровере. Несмотря на всю его ненависть ко мне. Микелетто на миг закрывает глаза. — Любой на вашем месте поступил бы так же, господин. Использовал бы любую возможность. — Наверно. Даже странно, что он так быстро купился. — Он мразь, господин, — с чувством произносит Микелетто. — И… наверняка давно этого хотел… — Уверен, что да. И знаешь… я сам от себя такого не ожидал. — Понимаю… Но думаю, вы поступили правильно. Вы живы, вы дома. А делла Ровере… он еще получит то, что заслужил. — Непременно получит! — в голосе Чезаре слышится неподдельная злоба. Он ударяет себя ладонью по колену, но тут же кривится от резкой боли. — Осторожнее… — Микелетто мягко касается его плеча. — Мы с вами позаботимся об этом. — Вот сидеть мне до сих пор немного больно. Корелья смотрит на Чезаре сочувственно, мечтая медленно свернуть Джулиано делла Ровере шею. — Я достану вам мазь… хорошо заживляет… — Вот за это спасибо. Поможешь мне встать? — Конечно, — Микелетто подхватывает Чезаре под мышки, тянет вверх. Борджиа старается подняться самостоятельно, упираясь о край бадьи; Корелья помогает ему выбраться, заворачивает в простыню, промакивает воду, ведет Чезаре к кровати. — Такое чувство, что я опять стал ребенком. Не находишь? Микелетто задумчиво кивает. — Пожалуй… Значит, сейчас вы вышли из купели, после которой станете другим… но останетесь собой. Всегда останетесь. — Красиво говоришь. — Оно как-то само…. — Корелья внезапно смущается. — А ты, значит, священник и восприемник? Забавно, — Чезаре вытягивается на кровати. — Да какой из меня священник!.. Просто… не могу же я вас оставить… — Микелетто укрывает Чезаре одеялом. — Ты не мог бы остаться со мной на ночь? — Разумеется, — лицо Корельи светлеет — он боялся, что, возможно, Чезаре захочет остаться один… при том, что сам он просто не может покинуть господина в такую минуту. Он пододвигает кресло к постели Борджиа, садится. — Я буду с вами до самого утра. Постарайтесь поспать. Чезаре улыбается и закрывает глаза. Микелетто слушает, как его дыхание постепенно выравнивается — и видит, что черточка-морщинка, залегшая между бровей, так и осталась на месте. Но хотя бы заснул. Корелью делят напополам два чувства — болезненная нежность к господину и желание разорвать горло кардиналу делла Ровере… всем его приспешникам, всем, кто мучил… всем, кто надругался над Чезаре. Но второе надо отложить, не сейчас, не сегодня, сегодня нельзя позволять этому чувству захлестнуть первое, он нужен господину не ослепший от жажды отомстить. Микелетто осторожно поправляет одеяло Чезаре и снова откидывается в кресле. Он не сомкнет глаз, охраняя его сон. Сон самого дорогого ему человека. Борджиа хочется обнять, лечь рядом и согреть своим теплом, но Микелетто прекрасно понимает, что сейчас лучше не делать этого, лучше быть на расстоянии, безопасном для восприятия Чезаре и в то же время таком, на котором тот сможет почувствовать заботу своего кондотьера. До рассвета еще далеко, и за окном сплошная темнота. И такая же темнота вскоре поглотит и их врагов.