Вино и сигары

Долохов считал себя редким неудачником: не везло ему ни в смерти, ни в любви. Ростов считал Долохова слепцом и сам был слеп, и все были слепы, каждый страдал своей собственной формой слепоты. Николай не замечал, как тело теряет контроль в присутствии Долохова, и глаза ловят только его движения, а руки сами собой ищут возможности прикоснуться. Федор не замечал никого, кроме Сони, и отчаянно и нервно отслеживал малейшее колыхание складок ее платья. Какая глупая, немыслимая ситуация, думал Ростов. На пути к предмету воздыхания стояла его собственная невеста. Николай знал, что Долохов страдает куда сильнее, чем готов показать, знал, что каждую ночь тот стоит на балконе, смотрит в темноту и пьет вино. И проклинает Николая. Ростов проводил ночи почти так же: высовывался в окно, скользил глазами по мрачно нависшим деревьям и статной фигуре Федора и курил сигару. В такие вот ночи, когда все кричит о нелепом несчастье, а тени до того густы, что вот-вот всосут луну и звезды, сигары особенно хороши. Горьки и терпки, как глупая, иррациональная влюбленность Николая. Долохов ненавидит Ростова всем сердцем. Пьет вино и ненавидит и от ненависти снова и снова наполняет бокал. Чертов мальчишка, не прикладывая никаких усилий и даже не имея такой цели, присвоил чувства самой прекрасной и доброй девушки на свете. И так неуклюже и жестоко их растоптал. Долохов не был глуп и, вопреки всем убеждениям Ростова, видел. Видел, как глаза Николая жадно следят за движениями его рук и выражением лица. Видел, как тот отводит взгляд и опускает голову, безуспешно пытаясь скрыть покрасневшие щеки. До чего, черт возьми, ненавистно ему это гладкое круглое лицо, этот открытый взгляд и щегольской костюм. И все существо молодого графа ему ненавистно, и так сильно хочется унизить, раздавить, уничтожить эту наивную юную душу. Еще бокал. И еще. И еще. Очередная бутылка опустела. Скоро рассвет. Долохов видит Николая с сигарой в зубах. Неужели всю ночь там простоял? Вино, приглушившее прежде ненависть, теперь лишь разжигает ее внутри. Сладкие мысли о мести заполняют голову и отдаются зудом в черепной коробке. Николай видит его, тушит сигару, подходит ближе, робко улыбаясь. И тишина звенит с каждым его шагом. В мозгу оседает вязкое «а почему не сейчас?». Долохов хватает Николая за руку, шипит сквозь зубы: - Пойдем. – И, пресекая на корню любые вопросы: - Молчи, не смей говорить. Они приходят в спальню к Николаю, и Долохов грубо толкает Ростова на постель. Пусть все случится здесь, в его комнате, чтобы, лежа в кровати, он вместо тепла пуховых одеял чувствовал лишь горечь унижения. Николай пытается отбиваться – Федор, более сильный физически, связывает простыней его руки. Николай хочет закричать – Долохов бьет его по щеке. Оставить красный след собственной ладони на ухоженном лице Ростова кажется Долохову истинным наслаждением. И он бьет еще раз, уже по другой щеке. Николай мычит, и Федор пихает ему в рот кусок простыни. В глазах Ростова расплываются болотной тиной боль, унижение, непонимание, страх. Какое прекрасное сочетание, думает Долохов и тянется к пряжке ремня. Он хочет, чтобы из глубин болота вылезли монстры и сожрали гордость Николая, разорвали на куски его веселый и легкий нрав. Вычурные штаны Ростова отправляются на пол. Долохов, не снимая перчаток, грубо хватает белые упругие бедра и рывком разводит их в стороны. С первым толчком Николай выгибается от боли и надрывно стонет, словно раненый зверь. Рука Федора тут же отвешивает ему порцию новых пощечин. Николай бьется, трепыхается, мычит и, потеряв надежду на спасение, затихает. Долохов толкается снова и снова. Николай безвольно лежит под ним и тихо скулит от унижения. Каждое движение – глоток вина. Еще, еще и еще. Кисло-сладкое вино, которое не приносит ни капли удовольствия. В момент безвкусного, лишенного самой сути слияния оргазма Долохов вдруг ясно осознает, что унижен не только Ростов, что и сам он уничтожен слепой яростью. Николай лежит на постели и едва дышит. То ли пытается сдержать слезы, то ли просто боится. Долохов не чувствует ни жалости, ни раскаяния, ни удовлетворения. В душе и горько, и холодно, и пусто. Если закрыть глаза и прислушаться, можно различить, как Соня в соседней комнате читает утреннюю молитву.