Парню с потрепанной тетрадкой и солнечной улыбкой

— Хен… У нас будут лучшие дни в жизни. Мы создадим наше завтра… Небольшая уютная кофейня в уютном районе Сеула выглядит слишком привлекательной и домашней какой-то. Наверно, поэтому там всегда много людей, которые выходят со счастливыми улыбками на лице. Чон Хосок никогда не заходил туда, но хотелось жутко. А все из-за плотного графика и дурацкого парня-истерички, что ревновал его к каждому столбу. Но вот с таким парнем расстаться он расстался, но времени как не было, так и не будет. Но в один воскресный день мая у него все же появляется свободная минутка, чтобы туда сходить. Поэтому одевшись не совсем по погоде, захватив с собой тетрадь с текстами песен, темноволосый идет именно в эту кофейню, чтобы выпить ароматный кофе с корицей и съесть чего-нибудь вкусненького. Там обстановка совсем дружелюбная и светлая, поэтому хочется остаться там немного дольше, чем позволено. Бариста весело общается с незнакомыми людьми, а в свободные минутки от работы выпивает маленький стаканчик ароматного кофе и что-то записывает в старую потрепанную тетрадь. Хосок невольно засматривается на красивое личико этого парня и улыбается легко, когда пара темных глаз смотрит на него. Улыбается так, словно ничего и не произошло. А тот бариста улыбается в ответ, отворачивается и делает кофе, а потом на бумажке пишет: « Парню с потрепанной тетрадкой и солнечной улыбкой». — Обещай мне… Завтра… — Обещаю… Чон тогда правда не знал, что делать, но почему-то подойти хотелось сильно. Он был уверен, что эта записка адресована именно ему. — Привет, — Хосок улыбается глупо, садится за высокий стол и смотрит прямо в блестящие от счастья глаза незнакомого человека. Его тянет к нему, словно к магниту железяку какую-нибудь. Он видит в этих глазах счастье и хочет написать песню. А еще окунуться в их омут и купаться там долго-долго. — Парню с потрепанной тетрадкой и солнечной улыбкой прилагается латте с карамельным сиропом, — бариста протягивает кофе посетителю и улыбается своей самой обворожительной улыбкой. -- С тех пор Хосок каждый день ходил в это кафе и просиживал все время там, тратил свободные минутки и вдохновение на того самого темноволосого бариста с теплой улыбкой. — Тэхен, как думаешь, что после смерти с нами случается? — Ну, мы можем выбрать куда пойти. Остаться с близким человеком, переродиться или уйти в рай. А с чего ты спрашиваешь? — Ким хватает Чона за руку и заинтригованно смотрит. Только тот не отвечает ничего и улыбается слабо. Лишь только пальцы переплетает и крепко сжимает ладошку. — Что, если бы мне осталось жить 4 месяца? Ты бы встречался со мной? — бариста непонимающе хлопает глазами, а потом заразительно смеется, целует в нос и выдает смущенное: «Я бы подарил тебе весь этот чертов мир!» Чон тогда не отвечает ничего, но ладошку не отпускает. Они до самого закрытия болтают, а потом музыкант прижимает хрупкого паренька к стене уютного кафе и дарит совсем невинный поцелуй в губы. И все так быстро, неправильно. Слишком неправильно. Это не по правилам, совсем не честно, потому что у Тэхена весь мир переворачивается, теряется где-то, а вместо этого возникает новый, совсем непохожий на другие миры. Там, где будет только Чон Хосок и Ким Тэхен. -- Они начали встречаться совсем спонтанно, непонятно и неопределенно когда. Может четырнадцатого марта, может десятого. Тэхен лишь только помнит, как на улице было тепло, а Хосок целовал слишком нежно и ранимо, отчаянно цепляясь за него. Словно он был последней надеждой на спасение. Тэхен не знал точно и не был уверен ни в чем, но лишь сердце отдавало глухой болью, а в животе бабочки порхали. Потому что Хосок был таким правильным, таким домашним. Он был просто невероятным. И в этих вещах Ким был уверен на все двести пятьдесят процентов. Их ночь начиналась в квартире Хосока с бутылкой вина на двоих, а заканчивалась на балконе уже дома у Тэхена. Они встречали вместе рассветы, провожали закаты и целовались. Так невинно, нежно, распыляя огонь в совсем юных сердцах. И все было хорошо, пока… — У вас опухоль неудачно расположенная в мозге, — доктор пишет в карте больного диагноз, смотрит на сидящего парня с неким сожалением и отдает снимок рентгена. Стадия последняя, лечение бесполезно. — Сколько… — Полгода максимум. Мне жаль… — Выпишите мне сильные обезболивающие Хосок никогда не плачет. Он для других надежда, луч солнца и позитив ходячий. Ему не положено плакать, потому что он парень. Не положено, но маленькие слезинки скатываются по щекам, дышать тяжело и хочется в истерике биться. Полгода не такой уж и большой срок на самом деле, но он сделает все, чтобы провести его с пользой. Только не сейчас, когда Чон по стенке скатывается и откидывает баночку с лекарствами куда-то в сторону. Тэхен звонит ему раз за разом, но ответа не следует ни после десятого, ни после двадцатого раза. Он бросает свою работу, прося друга подменить его, а сам несется домой к парню. Сердце бьется тревожно, из груди вот-вот выпрыгнет от страха за чью-то жизнь, но он упорно игнорирует в голове голос, который говорит ему про какую-то проблему серьезную. Дверь открыта, на удивление, а на полу в комнате лежит Хосок, свернувшись калачиком. От такого сердце сжимается и больно правда, да. Но он лишь беззвучно подходит и ложится рядом, прижимаясь к холодной спине. — Я испугался за тебя, Хосок… -- — Почему ты не называешь меня «хен»? — Хосок губы дует по-детски совсем, а потом за талию обнимает Тэхена. Они стоят возле барной стойки, пока Ким пишет запись в уже новый красивый дневник. «История Тэхена и Хосока» — так он назвал свой дневник. Тут их мир, их тайны и их маленькая вселенная со звездами и галактиками. — Потому что не хочу? — Ким тихо смеется, когда слышит над ухом: «Мелкий засранец», а в животе узел завязывается. Они достаточно пьяны сегодня, а бар, что находится недалеко от дома Тэхена, такой спокойный. Там нет никаких шумных и буйных посетителей, играет тихий блюз и всего несколько человек, которые пришли подумать над своими проблемами. — Я же старше, ты совесть имей, — Тэхен ловко поворачивается в медвежьих объятиях музыканта и звонко чмокает его в губы. — Хен, ты такой красивый сегодня. Они не помнят, как оказались в квартире младшего, не помнят, как оказались в комнате и без одежды. Тэхен отчетливо помнит горячие поцелуи по всему телу, смазанные поцелуи в губы и их первый раз. Такой трепетный, нежный и неловкий. Помнит, как Хосок входит, как делал первые неловкие толчки и отчего-то морщился периодически. Он морщился и в последующие дни, то и дело пытаясь убежать куда-то. В какие-то моменты он становился потерянным, совсем непонятным, а уже через пять минут снова был такой же. Сердце тревожно билось, но Чон лишь за руку брал и говорил, что все прекрасно, все хорошо, что не стоит волноваться совсем. И это как-то таинственно на Тэхена действовало, потому что он успокаивался. Занятия любовью Тэхена и Хосока заключались не в животной страсти, а в обычных поисках новых пунктов для списка: «То, что заводит Ким Тэхена». Хосок целовал везде, не давал отчета своим действиям и искал, словно голодный хищник жертву. Тэхен в такие моменты по кровати метался из стороны в сторону, выстанывал имя своего парня, а иногда смеялся от того, что становилось щекотно. Наступало жаркое лето, принося с собой яркое солнце, голубое небо и зеленую траву. Последние часы, минуты, секунды уходящей весны были тревожными, слишком мучительными с болезненными ощущениями в голове. И в какой-то момент все эти секунды стали бесконечностью, невероятно долго тянулись они. Было больно, и слезы капали на подушку, но он терпел. Сил не было, чтобы просто дотянуться до таблеток, поэтому он терпел. Лето не начиналось хорошо, да и не закончилось бы оно прекрасно. Хосок в такие моменты молился, чтобы он протянул хотя бы до жаркого августа, чтобы увидеть, как Тэхен улыбается. Потому что он помнил, что где-то в середине они будут отмечать свое первое день рождение. День рождения Чон Хосока и Ким Тэхена. Ким тогда говорил, что оно будет десятого. И поэтому Хосок правда молится, чтобы он дожил до 10 августа. — Чтобы ты сделал, если бы тебе осталось жить три месяца? — Хосок сидит снова со своей потрепанной тетрадкой в кафе и пишет что-то на листочке. Тэхен вздрагивает, но от своей работы не отвлекается, приветливо улыбаясь поздним посетителям. — Провел бы время с тобой. Если бы такое произошло, то… Хен… У нас будут лучшие дни в жизни. Мы создадим наше завтра, — Ким отдает кофе светловолосому пареньку и его спутнице, а потом заглядывает в тетрадь к парню. — Ты спросил это для песни? — Как бы ты поступил, если бы узнал, что я смертельно болен? — пелена слез мешает видеть нормально, но Хосок держится, лишь только моргать старается меньше, чтобы не дай боже эти слезы увидел Тэхен. — Никогда бы не бросил тебя, хен, — Ким тянется за поцелует, но на полпути замирает, увидев прозрачные дорожки слез на щеках музыканта. — Я умираю, Тэхен. Мне осталось три месяца… -- Тэхен в последующие дни уже не улыбался так солнечно и так ярко. Хосок не появлялся в кафе, лишь только изредка туда заглядывая и даря легкие поцелуи возлюбленному. Он просил его бросить, убежать подальше, но Тэхен был непреклонен. Лишь только в такие моменты сквозь слезы шептал, что он только его. Они не говорили никогда: «Я люблю тебя» или что-то в порядке таких вещей. Они просто знали это. Никто из них не мог описать, что такое любовь, но Хосок пытался. Пытался всеми способами, рвал листочки чуть ли не каждый час, а потом глотал соленые слезы. Они разбивались о слова, словно хрусталь, словно льдинка. И в такие моменты, когда рядом был Тэхен, он закрывал лицо руками. Киму хотелось подойти, обнять, успокоить и сказать, что это все шутка. Что нет никакой опухоли, что нет никаких трех месяцев. «Хен, первое апреля прошло, а ты все еще шутишь так несмешно!» Только это не было шуткой. Это была жестокая реальность, разбивающая сердца тысячам людей каждый час. У Тэхена оно треснуло, а из этих трещинок появлялась еле заметная трава. Они все так же общались, встречались, целовались и занимались любовью. Все было хорошо, просто прекрасно и замечательно. Ким готовил завтраки, обожал, когда Хосок обнимает его со спины и целует в макушку. Как желает ему доброго утра. Он несомненно любил этого парня. Любил до дрожи в коленках и боли в сердце. Эта любовь приносила боль и была неправильной с самого начала. Где они допустили ошибку, что их так сильно наказали? Хосок исчез в середине июля. Просто в один прекрасный момент исчез и больше не появлялся. Тэхен помнит отчетливо, как они вместе засыпали осыпали друг друга поцелуями, а утром Чона просто не оказалось ни в комнате, ни на кухне, ни в доме вообще. Он знает, что у них в запасе месяц уж точно должен быть, но не понимает зачем. На звонки он не отвечает, на смс тоже, а в городе его нет. Ким от безвыходности зарывается в самый дальний угол квартирки Хосока и плачет. Соленые слезы капают на коленки, а их галактика впервые шатается от буйного ветра. Парень смеется с собственных мыслей, потому что в галактике нет никакого ветра. Зато в их есть. Тэхен впервые молится. Он молится за Хосока. Молится сквозь слезы и просит, чтобы им дали еще немного времени. Чтобы им дали время до конца августа. -- Хосок появляется спустя три дня в белых одеждах больного. Просто стучит в дверь настойчиво, а сонный Тэхен не сразу все понимает. Лишь только обнимает крепко парня и затаскивает в квартиру. — Я так хотел увидеть тебя, — Хосок обнимает крепко, на сколько сил хватает, а сам мочит серую футболку на Тэхене. — Они лишили меня всего там, Тэхен… Я так не могу… — Ты сбежал из больницы? — Ким тычется губами в макушку возлюбленного и как-то облегченно выдыхает. — Давай поедем туда вместе и будем проводить время там. — Позволь мне побыть в нашей сказке еще ненадолго. -- Они возвращаются в больницу только спустя несколько дней. Хосок со слабой улыбкой, а Тэхен с обеспокоенным лицом. Их никто не ругает, Тэхена не прогоняют и разрешают находиться рядом почти двадцать четыре часа в сутки. Он не хочет уходить вечером, просит остаться, но в ответ получает тихую, совсем слабую угрозу, что настроение поднимает, но в тоже время делает больно. — Я не хочу умирать, — Хосок это прохрипел в один из дней, когда яркое знойное солнце светило прямо на него. Глаза горели только благодаря летним лучам, а к лицу была присоединена кислородная маска. — Хен… Хен… Давай с тобой уедем. Далеко-далеко, где нас никто не найдет. Мы будем жить вдвоем, заведем собаку, будем каждый день гулять и держаться за руки. Я буду дарить тебе поцелуи, а ты мне бессонные ночи. Хен, давай уедем, прошу тебя, — но Хосок его уже не слышал. Он спал. Спал так безмятежно и беззаботно. И Тэхену казалось, что он видит ангела. -- Начало августа тянулось невообразимо медленно. У них не было вчера, не было сегодня, был лишь только завтрашний день. Они жили из дня в день, изредка смотря друг другу в глаза, а потом Хосок засыпал. У них заканчивалось время, Тэхен это понимал. Он не мог сомкнуть глаз, за руку крепко держал и в такие моменты молился. Он в последнее время стал правда много молиться. — В последнее время я много молюсь, — Тэхен говорил спокойно, без капли смущения или отчаяния. Ему нравилось рассказывать Хосоку все, что он думает, потому что знал, что это необходимо. — Я молю Бога, чтобы он дал нам немного больше времени. Чтобы мы смогли отметить наше день рождения, а потом вылечить тебя. Ты не должен умирать. Такие ангелы, как ты, должны жить. — Тэхен… Завтра… Десятое. — Наш день рождения. Первое. — Обещай мне… Завтра… — Хосок не мог нормально говорить. Опухоль начала пробираться в центры речи, фактически лишая его языка. Но он все еще понимал, все понимал и поэтому слушал. Впитывал каждой клеточкой своего тела, запоминал голос Тэхена, чтобы однажды вспоминать его. — Обещаю… — Тэхен не ушел этой ночью домой. Он остался смотреть на спящего Чона, лишь только изредка выцеловывая его костяшки. Сегодня он тоже молился. Солнечный свет пробирался в комнату, даря свою радость всем окружающим. Тэхену снилось море. Такое синее, красивое, с ярким солнцем. На берегу сидел Хосок в солнечных очках и улыбался только ему. Ким открыл глаза медленно, постепенно, и синее море превратилось в холодное белое одеяло, а ясное небо в такие же приторно белые стены. Хосок смотрел на него почти безжизненно, его тело было худым и бледным, но он улыбался. Впервые за такое долгое время улыбался так невероятно тепло и влюбленно. Словно он видит его в последний раз. Тэхен улыбнулся в ответ. — С днем рождения, — он взял аккуратно дрожащую руку Хосока и крепко сжал. Он казалось улыбнулся еще шире, а потом закрыл глаза и погрузился обратно в сон. Тэхену казалось, что он просто уснул. Что он уснул так правильно, так невинно и чисто. Казалось, что вон он проснется и никакой болезни больше никогда не будет существовать. Только непрерывный сигнал монитора с зелеными линиями остановился почему-то, а какая-то сирена раздалась слишком громко и противно. Множество врачей ворвалось в палату, окружая больного и оттаскивая парня. Все казалось сном, шуткой, но это было вполне реально. Все было неправильно. Неправильно. « Чон Хосок, время смерти десять ноль три, десятое августа, год две тысячи шестнадцатый, среда…»