Две ноты

- Я не собираюсь делать то, что хотите вы! Я не собираюсь быть похожей на вас! Громко крича и чуть не срывая голос, девочка пыталась не плакать. Ее мать смотрела на нее глазами, полными ужаса и стыда, ведь она воспитала, по-сути, неблагодарную дочь. Маленькая сорвалась с места и заперлась в своей комнате, расплакавшись; отец сидел на кухне и слушал это, прикладываясь к очередной кружке дешевого пива и думая о скором сокращении; мать, услышавшая достаточно слов от своей дочери, снова уткнулась в монитор компьютера. Так, наконец-таки, было более-менее спокойно, чем половину минуты назад. Может, и минуту, никто не знает. Даже она, прислонившись спиной к шкафу. Для нее время и вовсе остановило свой ход, оно здорово отдавало назойливым шумом в ушах и сводящей с ума головной болью. Она застонала и медленно сползла на пол, обняв колени и спрятав свое лицо в черной джинсовой ткани, которая быстро становилась мокрой от слез и скользкой от соплей и крови. Снова давление. Три дня подряд кровь у нее шла носом, но она решила не принимать значение этому, с трудом дотянувшись до очередной пачки салфеток, которая лежала на ближней тумбочке. Та долго не открывалась, и девочка нервно, даже яростно разгрызла ее, достав, наверно, не меньше половины. Она пыталась остановить кровь, которая за всю жизнь у нее бывала от силы раза три, а тут внезапно и до такого дошло. Девочка не стала звать родителей. Ей не хотелось говорить что-либо матери, посчитавшей свою младшую дочь не адекватной из-за наркотиков, которые девочка ни за что бы не приняла. Это вечное недоверие заставило ее покончить с собой таблетками, а потом умолять Бога оставить в живых! Но кто ее послушает? Девочке удалось остановить кровь, но ее было достаточно, чтобы немного испачкать ковер. Она пожала плечами и, шатаясь, пошла на кухню к мусорному ведру, которое за три дня почти до верха была заполнено кровавыми салфетками. Снова флегматично пожала плечами. Ей хотелось спрыгнуть с балкона, распахнув окно и разбежавшись, от души закричав какое-нибудь матное слово! Но она жила на первом этаже. Потому мечтательно смотрела на стоящую напротив дома многоэтажку с ее открытыми балконами. Долго на кухне пребывать было нельзя, девочка схватила кружку с водой и рванула обратно в комнату, где "удачно" вылила половину содержимого на себя. - Отлично, таким же неудачником после возрождения и осталась, - пролепетала она, глядя на черную футболку с черепом в розах. Ее любимая давняя футболка. Давняя, но до сих пор ей большая. Пришлось снять, а заодно стянуть с себя лифчик и скрыть женскую никак не растущую грудь под клетчатой красной рубашкой. За дверью началась беготня родителей. То ли что-то потеряли, то ли позднее время. Девочка не стала выяснять, что именно. Она просто схватилась за живот и свалилась в крутящееся кресло. Внутри нее плакали все органы. Создавалось ощущение из-за явно больных почек, что те за три дня самолечения от интоксикации таблетками могли отмереть. Остальные органы раскопали могилы и начали оплакивать близнецов. Девочка улыбнулась. Чур она была бы сердцем. Потому что сердце горячее. Она бы плакала не простыми слезами, а кровью. Она была бы главной. И решала бы, жить ее носителю или нет, и если нет - прекратить ход. И всем хорошо, и все довольны. За запертой на замок дверью был слышен скрип остальных дверей и старых половиц, скопивших под собой горы строительного мусора. На кухне участили включать свет, видимо, постоянно забывая что-то взять: воду, яблоко, конфетку, еще яблоко. Хотелось крикнуть: "Хватит еды на ночь набирать!" Но она лишь тихо простонала и закрыла глаза, оттолкнувшись ногой от стола и откатившись к кровати. На ней лежал разбитый телефон и два рисунка на больших листах. Рисовать она не умела, это было чистой воды увлечением, которое внезапно заполняет все существо. Вдохновение. Какое нехорошее слово. Она бросила презрительный взгляд на две фигуры, предположительно сидящие почти на крыше, а потом фыркнула и отвернулась, уставившись на грязно-белый потолок с желтыми пятнами, образовавшиеся из-за соседей. Наверху у них тоже топот, та же беготня и суета, от которой могло бы стошнить. Такая обыденность жутко давила на мозги. Девочка поднялась со стула и потянулась за телефоном, набрала до безумия легкий пароль "Лис" и проверила наличие новых сообщений. Ни одного. И так почти всегда. Вот она, девочка, звавшая себя Лисом. Такая простая на вид! Такая же простая и внутри, в ней не было ничего необычного. Обычный подросток-фанатик, любитель писать стихи и "мечтать" о смерти. Но во всем этом мерзком собрании людских, можно сказать, пороков и нередких мотиваций к этому ужасу со стороны сверстников, у нее были сказочные мечты, как из детства, и при том выполнимые. И вот, они приблизились достаточно, чтобы коснуться их. Шум за дверью наконец стих, и его как будто по расписанию сменили редкие постукивания капелек весеннего дождя. Девочка забралась на подоконник и уставилась на улицу, которую окутывал влажный мрак. На дорогах отражался сверхъестественным блеском свет фонарей и фар, маленькие елочки казались в темноте суровее, дождь смывал дорожную пыль, людей не было. Лишь рычание машин немного злило ее, так как он нарушал прекрасную нарастающую дробь. Так после высохших ручейков рождались новые, более мрачного, но романтичного происхождения. Вся атмосфера наполнилась бы неким интимом, если бы Лис выключила свет в комнате. Но до выключателя слишком далеко. Однако скоро она все же прошла через всю комнату, чтобы выключить свет и насладиться красотой улицы. Фонарный свет едва проникал в комнату через окно, совсем бледный, почти безжизненный. Он представлялся дорожкой для Маленького Принца, такой же безнадежной, как и мечты увидеть этого персонажа. Мальчик потерял бы дорогу почти сразу, заплутал бы и не вернулся никуда. Вот настолько свет был никчемным, но в то же время сказочно красивым, как раз из-за этой безжизненности. Не хватало музыки, чтобы наполнить комнату и саму ночь печалью. Она должна была радоваться тому, что выжила! Но кто знал, что аспирин теперь считают наркотиком. Если только наркотик для самоубийцы. - Какая красивая ночь, - тихо прошептала Лис, заметив вышедшую из-за туч луну. Ее холодный серебристое сияние было ярче света фонарных столбов. На кровати стали четче видны складки и рисунки. Только маленькие детали выглядели размыто в этом романтичном и необычном полумраке, их почти не было видно. Даже в очках. Девочка всегда считала их бесполезными. Они летят на пол и чудом не разбиваются. Тихий звон железной оправы. Приглушенный рык мотора. Ее сердцебиение. Все же не хватало музыки. Она перепрыгнула с подоконника на кровать, благо та была рядом, и вновь взяла телефон, включив песни, идущие подряд друг за другом в разном порядке. В первой было еле слышно фортепьяно, во второй сладким голосом пела Дарья Ставрович. Ее песни будто назло судьбе шли минимум три подряд. Хотя Лис была не против, она всегда слушала Слот во время печали. Привычка после расставания. Лис не любила вспоминать этот момент. Не любила вспоминать ту, с которой у нее что-то было. До сих пор со рту оставался горький привкус табака. Такой противный, но такой нужный ей сейчас. Она мала. За курение получала по губам от матери. Но девочка ничего не могла с собой поделать, она курила в одиночестве и ненавидела это. Обычные проблемы подростка. В песнях четко прослеживались слова о трудностях в жизни, о ее бренности, ненужности. Они добивали своими острыми каблуками разбитое сердце, делали больнее гниющей душе. Депрессия сказывалась на весе. Обычно так становятся анорексиками? Она не знала и знать не хотела. Коснулась тонкими пальцами хрупких плеч. Именно так и становятся, когда силы угасают. Ей еще рано гаснуть подобно сгоревшей свече. Ее только подожгли, и она не собирается гореть так быстро, не успев насладиться прекрасным светом и приятным теплом. Прекрасная ночь. Завораживающая темнота манила в свои объятия, пыталась затащить на улицу. На окнах решетки. Она бы с радостью выпрыгнула из окна и приземлилась на зеленеющую весеннюю траву, с радостью бы промокла под хрустальным дождем. Лис чувствовала себя будто в темнице на самой высокой башне, где только одна комната и никого вокруг. Часто такие ассоциации заставляли ее думать: кто этим безвольным девицам приносит еду, где они справляют нужды и моются? Смешные ситуации, вряд ли додуманные авторами до конца. Потому что у детей таких вопросов не возникает. Дети наивные и отчасти глупые, они верят в счастливый конец, не вдаваясь в подробности той тяжелой ноши героев, чтобы добиться своего. Они думают, что надо просто сильно этого захотеть. И ты станешь кем угодно! Вот бы все так было в реальности. Плеер замолчал, села зарядка. Музыка больше не лилась в уши, уступая тихому стуку дождевых капель в стекло. Времени уже переваливало за два часа. Машины прекратили свой ход, на улице было пусто. Жаль, что рядом не ползет, едва перебирая ногами, толпа зомби. Без нее атмосфера совершенно не та. Слишком тихо, обычно это бывает не к добру. Девочка сама не понимала, что ей нужно. Шум ей не по душе и страшно, когда тихо. Странно, как ей казалось, быть такой. Странно быть странной. Она помяла плечи, напряженно дыша и ожидая чего-то плохого. Оно определенно случится. К ней сурово постучатся в дверь чтобы наказать. На спине не проходили синяки. Но это не от руки матери, а от кулака сестры. Та как беда сваливалась на детскую голову. Лис надеялась, что с исполнением мечты это все пройдет. Она надеялась быть счастливой. Она хотела этого. Хотя иногда хотение - эгоистичное желание. Рядом на гладильной доске лежал синтезатор. Она любила звать его просто клавишами. И себя называть клавишником, будучи абсолютно неопытной в этом. Зато знание нот и аккордов помогает ей иногда музицировать. И вот сейчас она играла в темноте, панически боясь тишины. Она пометила то, что пальцы сами тянутся лишь к двум клавишам, играя только две ноты: "до" и "си"...