в моей голове звери

Чтобы его забыть она делала всё, что только возможно. Она трахалась с кем попало и где попало, она сосалась с телками и после долго блевала в тесных туалетах клубов, она уезжала, приезжала обратно, пряталась и растворялась в душной, потной, вечно орущей что-то невразумительное толпе. И этого всё равно было недостаточно. У неё была ломка, ломка, как будто он – её личный сорт героина. В тот день Питер бушевал, Питер кричал, Питер плакал. Дождь разбивался о стены и превращался в мелкую водяную крошку, надолго оседающую в воздухе. Летние ливни обычно непродолжительны, но этот бушевал очень долго, старательно, но безрезультатно пытаясь охладить разгоряченный город. Питеру было жарко, душно, он задыхался в липком воздухе и даже дождь не спасал раскалённый город. Она бросилась в бушующую стихию от безнадёжности и сама не заметила, как оказалась около его дома. Улицы были полны машин и людей, Питер, как город-суицидник даже в ливень давился людьми. От этого хотелось блевать. Она стояла в подъезде, и вода текла с неё ручьем на грязный пол. Или сейчас, или больше никогда. Звонок мерзко завизжал в тихой квартире. Он рывком поднялся с кресла и, добравшись до двери, яростно распахнул её, не посмотрев в глазок. Она не стала испытывать удачу и немедленно шагнула в прихожую, впившись в его плечи холодными пальцами. Она уже задыхалась. - Какого хуя ты приперлась? - Я больше.. – она умолкла, закусив губу. Мило врать было бесполезно. Она знала, что ей от него нужно. Знала. - Я хочу тебя, - она сжала пальцы у него на плечах ещё сильнее. Если бы он пришел к ней с таким заявлением.. Она бы согласилась. Он как-то странно улыбнулся. - Хочешь трахаться, Лизочка? С другими так не штырит, да? – она не знала, когда его голос стал таким обольстительно-кошачьим. Раньше она послала бы его далеко и надолго. Сейчас только завелась ещё сильнее. Времена меняются. - Хочешь трахаться – не вопрос, будем трахаться, только уже по моим правилам, - он улыбался слишком заманчиво, и раньше она точно заподозрила бы подвох, но сейчас ей было уже всё равно. Он высвободил плечи из её цепких пальцев и запер дверь на все замки. - Проходи. Пара смсок – он набирал их непривычно подрагивающими пальцами. Она. Рядом. Она. Рядом. В голове всё звенело. К черту приличия, к черту здравый смысл. Он чувствовал себя.. зверем. Она стояла посреди комнаты. Он подошел сзади и резким рывком сдернул с её головы кепку. Светлые волосы взметнулись вверх, она зашипела, а он зарылся в них носом, прижимая её к себе до треска в ребрах. Знаете, такое чувство, когда настолько любишь человека, что хочется разорвать его на кусочки. Поздно дергаться, дорогая. Он раскрыл ворота, открыл все шлюзы, собственноручно разъебал стены. Чувства, копившиеся так долго, высвободились и ревущим зверем, лавиной понеслись вперед. Впрочем, она сделала тоже самое. Никто больше не посмеет подойти к ним близко – все сдерживающие ограждения сорваны, теперь они - звери. До безумия влюбленные друг в друга. Он глухо зарычал. Сдерживаться дальше – самоубийство. Просто чертово самоубийство. К черту, к черту, к черту всё, они растворились друг в друге. Приличия можно послать нахуй ради этих стонов – так не стонут даже самые дорогие шлюхи. Весь мир можно послать нахуй, когда она так выгибается и почти кричит твоё имя, задыхаясь в этом охуенном безумии. Нахуй. Он воспринимает мир отдельными кусочками, фоном которым служит безумная помесь счастливого кайфа. Её волосы, её рука, её влажный язык, скользящий по его шее. Она облизывает его как собака, а он готов продать душу за эти прикосновения. Хотя, похоже, продавать уже нечего. Люди так не трахаются, у них слишком много извращений. Никаких прелюдий, никаких слов, ничего кроме стонов и безумного танца тел – так трахаются только ненасытные звери. Звери. Так прошла неделя – лучшая неделя в их жизни, прошедшая как один день. Они почти не разговаривали – болезненно-безумная любовь искрилась между их пальцами. Они ходили по Питеру под бешеным ливнем, они смотрели друг на друга так, что всем окружающим было понятно что происходит, они жили друг другом, упивались друг другом, пили друг друга до дна. Миша тактично перебрался к Рэнделлу, ни о чем не спрашивая. Лизины вещи перекочевали в квартиру, ставшую ебанутым храмом их двоих ещё в первый день. Так прошла вторая неделя – тоже лучшая в их жизни. Они любили друг друга так, как не любят, они кинули всё, что было их в жизни на этот огромный костер и были счастливы. Пламя не причиняло боли. Пламя сверкало в их глазах. Пламя вспыхивало на коже от прикосновений. Мир разломился на до и после – после определённо, безусловно было лучше. Так прошел месяц. Лучший месяц в их жизни. Они принадлежат друг другу навсегда, они смешаны, растворены, они приняли друг друга в крови. Теперь каждый день будет самым лучшим в их жизни. Они – два счастливых, безумно, страшно, болезненно влюбленных зверя. Это будет продолжаться вечно.