***
Есть в Олларии улица Мимоз. Там стоит красивый величественный особняк в воронами на воротах. Но теперь летящие против ветра птицы будто подернулись слоем пыли. А ворота почти все время закрыты, и отпирать их не спешат. Особняк пуст, и лишь несколько пожилых слуг доживают свой век в нем, поддерживая порядок. Но ни один гость не переступит ворота, ни в полдень, ни в полночь, ни на рассвете, ни на закате. Поравнявшись с особняком, пешие стараются пройти мимо как можно скорее, да и всадники поплотнее запахивают на себе плащи и минуют дом, не останавливаясь. А ведь несколько лет назад тут кипела жизнь. Звенел смех молоденьких кэналлийских служанок, и из конюшни раздавалось громкое ржание, порой слышался зычный голос Хуана, отчитывающего кого-то из слуг за нерасторопность или неряшливость. Сейчас Хуан кажется древним стариком. Горе подкосило гордого кэналлийца, бывшего работорговца и пирата. Он почти не покидает пределы особняка. Лишь обходит по вечерам все комнаты, проверяя, все ли в порядке, так как делал еще при жизни соберано. И порой спускается в подвал. Оттуда когда-то, в 399 году в месяц Весенних Ветров увезли мальчишку – вихрастого, сероглазого, того, что предал, хотя, казалось, сумел полюбить. Так бывает часто, и кому, как не соберано, это знать. Любовь и предательство ходят рука об руку. Хуан готов был своими руками вырвать сердце из груди и вложить в грудь Ворона. Потому что только Рокэ Алва достоин жить. Именно жить, а не ждать удара в спину, теперь, когда все наладилось в Талиге, когда зеленая скверна покинула улицы и предместья разоренного города, когда регентская цепь по праву украшала грудь герцога наряду с сапфирами Звезды Кэналлоа. Не удалось. Никто не спас от нелепой случайной трагедии, о которой шепчутся до сих пор. Хотя прошло уже несколько лет. Опустело гнездо воронов. И лишь в день смерти на окне в кабинете соберано ( бывшем кабинете бывшего соберано) всю ночь до рассвета горит свеча. А старик-кэналлиец, глядя в темноту сухими глазами, поет еле слышно песни, что слышали эти стены, наряду с перебором гитарных струн. "Эве ре гуэрдэ»...***
Весь год пустует особняк. Но перед семнадцатым днем Осенних Волн он открывает двери для тех, кто приезжает сюда каждый год. Состав приезжающих не меняется. Это те друзья, что встречаются в день Рождения Первого маршала. И тогда вновь оживает дом, звучат песни, говор, смех и даже гитарные переборы. Хотя сам Берто Салина утверждает, что ему до соберано, как до Багряных Земель пешком и без сапог. Он всегда берет свою гитару. Гитара Рокэ – никто не прикасается к этому инструменту, не из боязни испортить или же непочтения к Ворону. А просто… так кажется правильным. И теперь гитара, на которой играли унизанные сапфирами пальцы, стоит на отдельном стуле за столом. А на столе – бокал столь любимой Алвой «Черной крови». Старые, уже много раз слышанные истории повторяются из года в год, обрастают подробностями, как днище корабля ракушками. Порой вспоминаются давно забытые эпизоды, и тогда начинаются, споры. Льется кэналийское вино. Накрыт богатый стол, и в закусках, приготовленных старой Кончитой, хватает жгучего перца. Все воздают должное её стряпне, и даже те, кто предпочитают менее острые блюда, не ропщут. Рокэ Алва тоже любил еду поострее.***
Рамон Альмейда, знаменитый Адмирал Талига, обычно занимает самую дальнюю комнату. Он много пьет и почти всегда молчит, хотя мог бы рассказать больше, чем все участники беседы Он помнит его с того дня, как их с Карлосом позвал его отец – соберано Алваро. Дора Долорес лежала в постели, а на руках кормилицы посапывал новорожденный братик Карлито – крошечный Росио. И с тех пор Рамон не выпускал из виду вороненка. Сначала они искали его, пятилетнего, на ярмарке в Сорренто, где тот умудрился потеряться. Потом ловил в зарослях, где шестилетний синеглазый смельчак умудрился запутаться и повиснуть над обрывом. Потом был первый побег купание в ночном море в бухте Алвасете, разговор с соберано и вполне заслуженный домашний арест. Первый бокал вина, первые неумелые стихи, которые он читал именно ему «Рамэ, очень плохо получилось? – Нет, вполне прилично». Гибель Карлоса, отчаянный крик, застывший в синих глазах, скупые слова – и горькие слезы, прожигавшие ткань форменного мундира. И столь же горькие слезы катятся из глаз непобедимого адмирала, грозы Дриксен и оплота Талигойского флота. Мужчины не плачут – но иногда, ночью, невозможно сдержаться. И пусть их. Слезы соленые, как морская вода – та, в которой они так любили плескаться. И Рамон твердо верит – там, за пределом, Рокэ Алва встретит каждого из них. А пока надо жить ради того, чтобы жила память о соберано. Ведь человек жив, пока жива память о нем. И тогда в глухом безнадежном горе появляется светлая искорка надежды – как маленькая звездочка в темном небе. «Светлая память вам, господин Первый маршал, соберано Кэналлоа и Марикьяры. Светлая память тебе, Росио».