Гордость

Ловцы душ бились о барьер, точно мотыльки — о колпак лампы. Так же настойчиво и так же бесполезно. Нараку надежно укрепил барьер. Им не проникнуть в замок. Кикё наблюдала за жалкими потугами ловцов безо всякого выражения, словно не от них зависела ее жизнь. На Нараку, сидящего рядом с ее футоном, она ни разу не взглянула. — Что же ты не смотришь на меня? — желчно проговорил Нараку. — Брезгуешь? Помнится, на обгоревшего Онигумо ты смотреть не брезговала. И даже прикасалась к нему… О те легкие, почти невесомые прикосновения, несущие с собой избавление от боли! Несколько томительных мгновений Кикё ничего не отвечала, и Нараку подумал, что она собралась играть в молчанку. Но тут она едва слышно обронила: — Онигумо был человеком. — Значит, даже такой порочный человек для тебя лучше демона? — делано изумился Нараку. — Узколобость жрицы. Люди часто бывают гораздо страшнее демонов. Уж Нараку-то знал, о чем говорил, ведь сейчас его телом владел тот лоскут души, который остался от Онигумо. А Онигумо мог думать только об одном — Кикё. Он мучительно хотел сбить спесь с этой чистой и непростительно прекрасной жрицы. Хотел, чтобы она извивалась и стонала под ним. Хотел, чтобы она выкрикивала в экстазе его имя. Желания человека. Демон же считал, что следует оставить Кикё. Не опускаться до разговора с ней. Она — просто орудие против Инуяси, который до сих пор ее любит. «И она любит его!» — с бешенством отвечал демону Онигумо. Хрипловатый смех Кикё вдруг ворвался в их мысленный спор. — Читающий мораль демон! Очаровательно. — Ты бы следила за языком, — сумрачно проговорил Нараку. — Если не заметила, ты — в моем замке. Она только фыркнула. — И что ты сделаешь? Если бы ты хотел меня убить, то убил бы сразу. — Я могу сделать кое-что похуже. Он рывком распахнул ее кимоно. В слабом свете, проникавшем через окно, ее кожа казалась мертвенно-бледной. Хотя почему — казалась? Кикё и была мертва. Нараку провел ладонью от ее шеи до упругой груди. Чуть сжал, чувствуя, как от пальцев по руке и дальше расходится приятное покалывание. Онигумо собирался получить то, что давно желал, и бился в конвульсиях от предвкушения. Кикё даже не вздрогнула. Подняв глаза, она равнодушно изучала потолок. Ее спокойствие выводило Онигумо из себя. Он был готов причинить ей боль, лишь бы увидеть хоть какие-то чувства на ее кукольном лице. Повинуясь порыву своего человеческого «я», Нараку сжал грудь Кикё сильнее — так, что на светлой коже выступила ярко-алая кровь. Кикё поморщилась! Нет. Показалось. Демон внутри убеждал Нараку прекратить унижаться перед ней, вспомнить о гордости. Стоит убить Кикё, раз она выводит его из равновесия и пробуждает человеческие инстинкты. Но Нараку не мог ее убить. Причинить боль, много боли. Но не убить. Он потянул ее затвердевший сосок, выворачивая, впиваясь ногтями в плоть. Кикё устало вздохнула. — Можешь не стараться. Без достаточной подпитки душами мое тело теряет чувствительность, — ее спокойный голос ледяной волной скользнул по позвоночнику Нараку. Она будто учила несмышленого ребенка. — Проверим, — прошипел Нараку. У Онигумо было много идей о том, как вернуть Кикё чувствительность. Нараку навалился на Кикё, прижимая к футону. Порвал ее хакама и грубо раздвинул ноги. Она не шевелилась под ним, податливая и вялая, точно тряпичная кукла. Точно труп. Ну и плевать! Пусть мертвая и неподвижная, Кикё будет принадлежать ему! Нараку уже был готов войти в нее (грубо, сразу на всю длину!), когда точно удар под дых пришло ощущение, что через один из сигнальных барьеров кто-то проник. Инуяся и компания. Как не вовремя! Или наоборот — точно в нужный момент? Демон мгновенно взял тело под контроль, загнав Онигумо в темную глубину души. Игры закончились, пора было приводить в исполнение задуманный план. Поднявшись, Нараку небрежно одернул кимоно. — Похоже, твой верный пес бежит тебя спасть, — ядовито бросил он. Когда он отвернулся, Кикё позволила себе расслабиться и прикрыла глаза, в которые будто насыпали горячего песку — так старательно она пялилась в потолок. Кикё соврала, сказав, что совсем ничего не чувствует. Она все же ощущала слабые отголоски боли. И эмоции, которые не могли онеметь так же, как тело. Отвращение. Беспомощность. Ненависть. Они сжигали ее изнутри. Но единственное, чем она могла ударить Нараку в ответ, — насмешливое равнодушие. Сдерживаться и не кричать было очень тяжело. Но Кикё помогла гордость. Которая была гораздо больше гордости Нараку.