Начало июля
Извилистая, за многие годы протоптанная тропа вела к теплому оранжевому огоньку, что затаился с другой стороны гущи темно-зеленых елей. На лес упал плотный сумрак, и чаща казалась скорее зловещей, нежели таинственной. Ветви пружинисто качались, когда срывался сухой, немного душный, летний ветер. Но тут чья-то рука задержала разгулявшуюся ветку, отводя её в сторону – достаточно для того, чтобы открыть обзор на огонек, и при этом ровно до того момента, когда ветка бы уже затрещала. Пересечь границу из елей парень не решался. Огонек манил, но что-то все равно удерживало: мало ли кто творец костра? Фрэнк же не мог знать, с кем столкнется там. Бродить по лесу, что находился так близко к его району, переросло в привычку еще в детстве. Ему нравилось тут. Ночью Фрэнк часто крался на первый этаж дома к выходу, стараясь не создавать и малейшего шума. Что-то тянуло туда, где он мог часами играть на гитаре. Именно в лесу Фрэнк по-настоящему отдавался процессу, теряя связь со всем, что окружало его и грязно-зеленую траву, на которой он сидел, будто на отдельном мирке, скрестив ноги в позе лотоса. Время словно переставало существовать. Оно замирало, почтительно уступая место льющимся в своем темпе звукам. Но сегодня что-то изменилось. Впервые здесь появился чужой костер, призывно трепещущий совсем недалеко от Фрэнка, замершего в надежном укрытии деревьев. Парень был уверен, что никогда раньше в это место никто не приходил. По крайней мере, в одно и то же время с ним. Немного детское, неутолимое любопытство заставляло его всматриваться, пытаясь разглядеть полуночника. Однако уловить можно было только движения силуэта – тонкого и грациозного, будто призрачная тень. Фрэнк решил подойти ближе и, все так же не пересекая границу, пошел вдоль деревьев. Бесшумно, подобно рыси, вокруг костра двигался человек. Фрэнк знатно удивился, когда понял, чем занимается парень: напевая под нос какую-то тоскливую мелодию, он плавно танцевал. Его движения были столь изящными, что Фрэнк сначала даже подумал, что это может быть девушка. Но короткая стрижка красных волос, а также мужское телосложение опровергли первое ложное впечатление. Когда парень повернулся к костру и на его лицо упал мягкий свет, на нем стал заметен отпечаток грустной песни: глаза закрыты, брови с каким-то болезненным трагизмом нахмурены, скулы сжаты. Чего уж Фрэнк точно не ожидал, так это того, что ему вдруг передастся это напряжение, и он с силой дернет ветку, сам того не осознавая. Один миг – и парня как и не было. Единственное, что смог уловить Фрэнк – секундную панику на лице того. Спустя несколько ночей, в которые он не решался вернуться в лес, Фрэнк все же не удержался. Взяв гитару, он направился по знакомой тропинке. Солнце только садилось, поэтому разлившийся по лесу розовый оттенок внушал спокойствие и умиротворение. Фрэнк думал о том парне. Прекрасно понимая, как важно бывает уединение, он корил себя за то, что вмешался в что-то столь личное. Желание увидеть красноволосого незнакомца и извиниться превысило неловкость и сомнение, поэтому, решительно отодвинув ветки, он вышел на лужайку. Конечно, он надеялся застать его сейчас, но на лужайке никого не оказалось. Глупо было полагать, что парень проводит здесь столько же времени, сколько и Фрэнк. Скорее всего, он был здесь единожды и больше не вернется. Фрэнк заметил небольшой, но на вид удобный пень, на котором решил устроиться. Увесистая гитара в его руках издала несколько коротких звуков, прежде чем он заметил пепел от костра. Порыв ветра мягко зацепил серую золу, давая Фрэнку заметить – она еще тлела. Полуночник приходил сюда совсем недавно. Зачем-то осмотревшись по сторонам, Фрэнк начал играть незамысловатую мелодию. Ветер трепал черную челку, а взгляд, то и дело возвращавшийся к недавно погашенному костру, постепенно становился все рассеяннее. Через какое-то время Фрэнк по привычке закрыл глаза. Контролировать себя практически не приходилось: руки сами умело бегали по струнам, цепляя их пальцами. Музыка плавно перешла в более медленную, более душевную. И только тогда Фрэнк осознал, что хмурится. Неужели он выглядел таким же отстранённым, порабощенным своим собственным миром, как тот парень? Раньше он не думал о том, как выглядит со стороны во время игры. В этом не было нужды, ведь возможность встретить в этом лесу кого-то равнялась нулю. Сейчас же, из дымки звуков, в которых он растворился, его начали навязчиво выдергивать мысли. Глаза распахнулись – последний куплет он играл уже третий раз. Вдруг он заметил, что ветки сосны напротив сильно шатались. Он вгляделся в хвою, но никого не увидел. Снова закрыл глаза. Играя ту же мелодию, Фрэнк все сильнее убеждался в том, что ветка шаталась не просто так – ощущение чьего-то взгляда становилось все явственней. Не выдержав, он совсем чуть-чуть приоткрыл веки. В размытом обилии зелени – едва различимый бежевый цвет. На этот раз Фрэнк решил не подавать виду, что его внимание теперь принадлежало не музыке. Все еще играя, он медленно открыл глаза и увидел обладателя бежа – тот самый парень в легких штанах светлого цвета, спрятавшись в ветках, жадно ловил сосредоточенным взглядом каждое движение его пальцев. Легкая майка такого же оттенка почти болталась на его хрупких плечах. На лице Фрэнка появилась хитрая улыбка. – Хочешь попробовать? Незнакомец вдруг вспыхнул, будто его застали за чем-то непристойным, и спрятал лицо в потрёпанном букетике сухих цветов. Он попятился, но Фрэнк опять заговорил: – Кто ты? Ты хочешь поиграть? Пучок лесных цветов сместился в сторону. Выглянул один глаз, что заинтересованно и как-то робко взглянул на Фрэнка. Тот попытался подняться, но, заметив испуганную реакцию парня, остановился. – Я не сделаю ничего плохого, – голос был мягким, добрым, – Лишь дам тебе гитару. Ладно? Парень неуверенно дернул головой в сторону, но через секунду все-таки кивнул. Гитара в его руках выглядела неестественно. Незнакомец был будто соткан из природы: солнечно-янтарные глаза, длинные ресницы, кончики ногтей были слегка зелеными – свидетельство постоянного контакта с зеленью. В его красных волосах затерялись иголки сосны, а ключицы были поцарапаны, видимо ею же. И весь этот образ совершенно отвергал такой предмет в руках парня, как черная гитара с наклеенным логотипом Нирваны. Он бережно проводил пальцами по инструменту, поглядывая на Фрэнка. Тот старался не дышать за разглядыванием этого лесного чуда. – Помочь? На этот раз его лицо было больше удивленным – не испуганным. Фрэнк подсел к нему на траву, стараясь не нарушать личное пространство парня. – Как тебя зовут? – Джерард, – после секундной паузы ответил тот, сглотнув. – Смотри, – убедившись, что парень не против, Фрэнк пододвинулся ближе. Вложил гитару в его руки правильно, немного придерживая. Он сидел сбоку, было неудобно, но ему хотелось сделать задуманное. Фрэнк дотронулся до теплых пальцев Джерарда. Сверху на его руки положил свои. И начал направлять его. Джерард совершенно не умел играть, но спустя несколько неудачных попыток и рваных звуков, смог воссоздать пару слитных, красивых аккордов. Его руки приняли положение рук Фрэнка, повторяли их движения. – А я Фрэнк, – с улыбкой сказал тот, когда они остановились.Середина августа
На плотной стене из хвои двигались их тени. Костер, тихо потрескивая, создавал уютную атмосферу. В лесу стало холоднее к ночи, поэтому Фрэнк протянул руки к огню, чувствуя, как кончики пальцев теплеют. – И тебе совсем не хочется постоять за свою мечту? Это же... мечта, – с благоговением сказал Джерард, закладывая прядь волос за ухо. Это движение показалось Фрэнку очень очаровательным, как и все в этом парне. – Хочется. Но моя судьба уже решена родителями, и может быть, это к лучшему. – Ты так говоришь просто потому, что тогда не будешь ответственен за неудачи. У тебя будет оправдание – не твой выбор, не твое, – к концу этой фразы в голосе стало слышно нотки какой-то грусти. Джерард отвернулся. Одной рукой он достал рядом лежащую гитару и вложил её парню в руки. – Ты – музыкант, Фрэнк. Послышалась чарующая мелодия. Фрэнк не знал её, она словно исходила из ниоткуда, или из самой души. Она лилась из-под его ловких пальцев в одиночку, пока к ней не дотронулось что-то, дополняющее её. Голос. "Пой громче, парень, Ты должен увидеть, что принесет нам завтрашний день" * Джерард неотрывно смотрел на огонь, танцующий под музыку. Его голос звучал иначе, когда он пел. "Каждый раз, когда тебя хотят исключить из игры, Используй свой голос. Пой от всей души, Пой, пока не свихнешься, Пой ради тех, Кто будет тебя на дух не переносить. Пой для глухих, пой для слепых, Пой про всех, кого ты оставил в прошлом. Пой ради этого мира." Это было похоже на сказку или сон. Сказочный огонь. Лес, который впервые казался сказочным. Сказочная музыка и сказочный парень, поющий одновременно известную и неизвестную обоим, сказочную песню. Или все-таки не очень? «Пой громче, парень, Они собираются продать все, что является будущим. Пока они не убили все, что оно принесет, Ты должен сделать выбор, Если музыка заглушает тебя, И повышать свой голос Каждый раз, когда они пытаются заткнуть тебя." Каким пугливым он казался вначале, и как легко доверился сейчас. Голова Джерарда лежала на коленях Фрэнка, и он казался очень открытым, беззащитным. Аккуратными, невесомыми движениями Фрэнк вытаскивал сосновые иголки из его волос. За прошедший месяц это стало своеобразной традицией, ведь этот элемент неизменно возвращался в его образ. Взгляд зацепился за тонкие царапины на бледных ключицах и плечах. Они стали более отчетливыми, а розовое воспаление распространилось на шею и, кажется, уходило на грудь. – Ты часто здесь бывал раньше? Джерард ответил не сразу. – Да. – Но я не видел тебя, хотя с детства почти каждую ночь заглядывал сюда. – Я... скрываюсь хорошо, – в голосе слышалась улыбка. – Вижу, – не отрывая глаз от царапин, сказал Фрэнк. Он сорвался. Джерард был в лесу каждый раз, когда он приходил, начиная с их знакомства. Они никогда не говорили о его семье. Подозрительные царапины на ключицах заставляли Фрэнка напрячься: раньше их можно было списать на хвою и неаккуратность, но сейчас... – Джерард, что с тобой, черт возьми? Что с твоим телом? Где ты живешь? – Фрэнки... – он поднял голову. Лицо его выражало отчаяние. Будто он знал, что этот разговор случится, и больше всего боялся его. Губа была прикушена так, что побелела. – Расскажи мне. – Ты никогда не сможешь поверить, – прошептал он. – Я никогда не смог бы не поверить тебе. Нимфа? Лесная нимфа? Это шутка? Фрэнк метался по комнате, вспоминая, как без слов поднялся и ушел, оставив Джерарда одного на поляне. Тот выглядел столь разбитым, что казалось, он – само несчастье. Но какой ему прок с этой глупой лжи? Что вообще это было? Неужели он не стал достаточно ему верить, чтобы открыться? Нимфа! Фрэнку хотелось истерически смеяться от осознания того, что Джерард настолько ему не верит, что врет такой ложью. Но почему он был таким несчастным? И та песня, будто навеянная...Конец августа
Его губы были сжаты, когда он раздвигал ветки. Лето близилось к концу, и в лесу похолодало. Поляна была пуста. Фрэнк подошел к месту, где пепел развеялся ветром, и сел на траву. Пахло хвоей. Неделю Фрэнк и не потыкался в лес, отгоняя все мысли о Джерарде. Хоть и безуспешно. Сейчас он пришел, потому что сдался. Терзать себя и его больше не было сил. – Джи? Тишина. Только звук крыльев, затрепетавших вверху. – Джи, не прячься. Нам... нам нужно поговорить. Вдруг из хвойной чащи вышла девушка. Медленной, почти такой же, как у Джерарда, бесшумной походкой. Её светлые кудри были немного растрепаны, а на ней – зеленое платье в пол. – Ты Фрэнк? – она подняла тонкую бровь. Без надменности, скорее в силу привычки. – Да, а ты кто? – Джерард больше не придет. – Что? – Джерард больше не придет, – безэмоционально повторила девушка, – Он слишком долго страдал. – О чем ты говоришь? Вдруг глаза её блеснули яростью. Она приковала их колючий взгляд к Фрэнку, будто никого не ненавидела сильнее, чем его. – Из-за тебя он страдал! – она повысила голос, но тут же взяла себя в руки. – Контактировать с людьми – главный запрет и грех среди нимф. Но он шел на это ради тебя. Ты представить себе не можешь, на какие мучения ты его обрекал. Он наблюдал за тобой слишком долго, а когда ты с ним заговорил... Ты погубил его. Девушка казалась злой и разъярённой, и в то же время голос её был полон трагизма. Разве это правда? Как может это ею быть? – Люди, – продолжила нимфа, – самые жестокие и эгоистичные существа. Вы ничтожны. Но он... Он находил в вас что-то ценное, что-то прекрасное. Что-то, стоящее той расплаты, которая ждала его каждый раз, когда ветки за тобой смыкались. – Царапины... – вдруг до Фрэнка начал доходить смысл сказанного. Глубина правды. – Царапины – лишь рябь на воде, несравнимая с тем, что на самом деле он терпел. Это лишь отметины, ничего не стоящие. – Ты убил его, Фрэнк, – как приговор промолвила девушка перед тем, как исчезнуть. Крылья птиц затрепетали вновь. Фрэнк упал на колени.Начало сентября
А лес все так же стоял на своем месте. Сияло сентябрьское солнце, скользя своими лучами по окнам домов. А как смеялись и болтали на улицах люди! И все это было таким незначительным, таким мелким, и главное – неправильным. Не должны они смеяться, а солнце – светить. Фрэнк желал заткнуть людей и погасить солнце, лишь бы не знать, что мир продолжает жить. Хотелось отобрать у него право на существование без Джерарда. Гитара валялась разбитая среди пепла. «Как иронично, – подумал Фрэнк, – пепел был нашим началом. Неужели все было обречено сгореть еще тогда?» – Фрэнки? Он подумал, ему показалось. Это, должно быть, шутка. Не могли же они опять вернуться. – Фрэнк? Джерард мертв. Он был нимфой, и его казнили. Из-за него. – Фрэнк! – Проваливайте! – остатки гитары полетели туда, где предположительно находились донимающие его нимфы. Те, что имитировали голос Джерарда, сводя его с ума. Из груди вырвался судорожный всхлип, Фрэнк обхватил голову руками. Пожалуйста, только не снова. – Это неприятно, – повернувшись, Фрэнк увидел Джерарда, держащего в руках разбитую гитару. Все в нем было, как в их последнюю встречу: та же большая майка, те же плечи, губы, волосы, а если склонить его голову – ведь он был выше Фрэнка – наверное, можно было бы увидеть иголки. Фрэнк замер. А ведь нимфы умеют имитировать только голос.