До десяти

Розы, бежевая помада и кружевная накидка на хрупких плечах- это мама. Тяжелый шаг, сильный удар и холодный взгляд- это отец. Панические атаки, страх и оленьи глаза- это я. Пока я размышлял об этом, ложка с кашей пролетела мимо моего рта и шлепнулась на пол. -Это несчастный случай, папа, это.- Он посмотрел на меня больше 5 секунд и кулачки мамы сжимаются.Это плохо. Я плохо поступил. Поднимаюсь из-за стола. Я. Опускаюсь на коленки. Поступил. Наклоняюсь к опрокинутой ложке каши. Очень. Слизываю с холодного мраморного пола свой завтрак. Плохо. По маминой щеке сбегает слеза. Все, что осталось на полу- соленые капельки. Утро, теплое и уютное, зовет поиграться, словно соседский мальчишка, и я подставляю ему своё личико, чтобы он высушил мои слёзы и ноющее чувство в груди. Но эта шалость длится недолго. В комнату заходит мама с книгами и сухими, вновь нарумяненными щеками. -Эти книги ты должен прочитать за сегодня, милый. Я эти стопки уже видеть не мог, потому что там столько непонятных слов, которые складываются в скучные и взрослые предложения. -Мам, почему солнышко высушило мои слезы, но дышать при папе все равно трудно, ты же говорила, что оно забирает у нас боль? -Я смотрю на маму и краем уха слышу тяжелый шаг. -Читай книги и не задавай детских вопросов, Джину- Она улыбнулась Больной улыбкой и вышла из моей комнаты. У мамы есть три улыбки: Жемчужная, когда к нам приходят важные тёти и дяди. Больная, эта появляется при папе или сильно сложных вопросах от меня. И Мамина, я вижу ее только ночью, когда мама приходит рассказывать сказки, когда отец не может нас разглядеть из-за темноты. Последнюю Мамину улыбку я видел в девять лет. Больше она не приходила читать мне сказки, не расчесывала мне волосы по утрам и не целовала меня перед завтраком. Отец ей запретил. В двенадцать я нашел маму на ее кровати. Когда я дотронулся до нее, кончикам пальцев стало так холодно, что я испугался. Прижался к маме и пытался согреть. Меня оттаскивали от мамы, говоря что мне нельзя на нее смотреть. А я не понимал почему нельзя и зачем отец приехал с работы так рано, почему губы мамы стали синими и она не дышит. Прошло два дня с момента, когда маму положили в землю. Отец сказал, что она мертва. Прошло два дня, и я нашёл мамину записку: «Сыночек, мама отправилась к солнышку, но ты должен оставаться сильным и хорошим мальчиком, обещаешь?» Я тихонько кивнул. «Я расскажу тебе один секрет. Так ты сможешь успокоиться и дышать нормально — считай до десяти всякий раз, когда тебе плохо. Не плачь, не кричи, папа этого не любит, ты же знаешь. Я правда люблю тебя, милый. Но солнце сегодня особенно сильно зовёт меня к себе. Твоя мама». Слезы скатываются по щекам, оставляя ожоги и волдыри. Они капают на письмо, руки и коленки. Один Моя девятнадцатая весна проходит в новом особняке отца. Он все также дает мне стопки книг, в которых я уже разбираюсь, и свою ненависть. Теперь у меня такой же холодный взгляд, идеально отглаженная рубашка и прямая осанка. Теперь я хороший мальчик. Все, что осталось от матери-это оленьи глаза, больная улыбка и десять цифр. Отец видит во мне черты матери. Он любил ее, потому что на похоронах матери лед в его глазах на секунду растаял и стек по скуле. В ту самую секунду я подумал, что все может наладиться. Да, взгляды отца стали мягче. Он стал прикасаться ко мне, держать за руку и давать мне выходить гулять. Будучи ребенком, я был так рад этому проявлению любви, что слепо шел к нему, тянулся за новой порцией и не замечал, как прикосновения становились интимнее. В пятнадцать, когда отец позвал меня в свою комнату, чтобы поспать вместе, я понял, что что-то не так. Когда во сне я почувствовал отголосок имени матери на своих губах, оставленный отцом. Я понял, что он заменит мною мать. Приглушенный свет в кабинете отца я ненавидел всеми фибрами души, потому что это было сигналом скорого перевоплощения в образ матери. Едкий запах одеколона отца, когда он снимал свою идеально отглаженную рубашку, прожигал мои лёгкие до кровоточащих волдырей. Склизкие поцелуи, поглаживание моей талии через тонкую ткань, рваные, быстрые толчки, стоны и вырывающееся из его рта имя моей матери, когда отец кончал в меня. Все это я ненавидел до хруста костей, до того, что я начинал задыхаться уже не от страха, а от злости. На мать, на отца и на себя. «Я обещал» проносится у меня в голове, когда я ложусь в свою кровать и пытаюсь не закричать. Я хороший сын, мамочка? Два В двадцать я сбегаю из дома, когда отец уезжает в командировку. Я, воспитанный в заточении, совершенно не зная внешнего мира, выпорхнул в него, ожидая чего-то лучшего. А получил холодный ноябрьский ветер, жестокость и голод. Я спал в саунах, подъездах, на улице. Я ел остатки, выброшенные из ресторанов. Я существовал как мог. Но даже в таком состоянии чувствовал себя лучше, чем дома, в кровати отца. Уже прошло три месяца, он заключил крупную сделку с иностранным партнёром и забыл обо мне.Я улыбнулся. Однажды меня остановила кучка парней. Они были взвинченные и нервные, а глаза бегали, разглядывая меня. Один из них подошел и ударил меня по лицу, когда второй стягивал с меня куртку, ища в карманах что-то ценное. -У него ничего нет. — Сказал парень с моей курткой в руках. -Значит просто повеселимся.- Оскалился парень, ударивший меня. Эта улыбка, полная звериного желания и ненависти было последним, что я успел увидеть. Дальше я лишь чувствовал, как красным разливаются синяки на моем теле, как дыхание теряется где-то в глубине, как боль заполняет каждую клеточку, каждую мышцу и сводит с ума. Я очнулся на окраине дороги, ведущей в город. Видимо они думали, что я умер и бросили здесь. Попробовал пошевелиться, тело сразу отозвалось немым криком, застывшим на моих губах.  — Почему люди так жестоки друг к другу? Почему я должен это терпеть? — Слезы катятся одна за другой, смешиваются с кровью на лице и капают на холодную землю.- А ведь в мире еще тысячи таких же сломанных и мертвых. Они могут ходить на работу каждый день, читать своим детям сказки на ночь, улыбаться, встречаться со своими друзьями и крошиться изнутри все это время. Зачем? Видимо так задуман мир.- Глотая слезы, я смотрел на небо, думал об этом и пришёл к выводу, что ни люди, ни даже сам мир не виноваты в своей жестокости, возможно, что руки, держащие планету на ладонях, грубые, шершавые, совсем не греют своё сокровище, тяжесть которого порядком им надоела. На этой мысли я четко услышал, как что-то внутри разбивается на тысячи осколков. Три Я встречаю свою надежду, когда почти умираю с голода на улице. Его зовут Мино, он пахнет сигаретами и руки у него горячие, а улыбка похожа на мамину. Нет, в ней не было ничего женственного, она просто была настоящей и живой. Первый час нашего знакомства я проплакал у Мино на плече. На следующий день он сказал, что я буду жить у него. Его квартира находилась на окраине города, где ветер свободно гулял и разгонял песок, создавая маленькие вихри. Таким же стихийным бедствием стала моя любовь к нему.Только вот размеры различались.Если бы мои чувства материализовались, то многомиллионный Сеул поглотили бы точно. Я не знал, когда они появились, но точно знал что это. Мама читала мне об этом в сказке про девочку, которая прожила долгие годы в темной пещере вместе с крысами и тараканами, пока один рыжий кот не унес ее оттуда и не показал новый мир. Тогда сердце той девочки наполнилось красками и стучало сильно-сильно. Мое сердце рядом с Мино стучит так, что, кажется, его слышит каждый на Земле. Поцелуи с ним не были склизкими, они разбегались по всему телу мурашками, согревали и заставляли просить еще. Его касания были нежными, а горячие руки не хотелось скидывать. Мино стал для меня проводником в светлую, наполненную радостью жизнь. Моим солнцем, моим воздухом, моей личной причиной для жизни. С ним я мог дышать. В декабре, когда ветер разбрасывает снежинки по всей улице, в дом на окраине города он подбросит весточку о том, что Мино сегодня не придет домой. Я ждал его всю ночь у порога и уснул прямо там. Когда дверь отворилась, я почувствовал горячие руки на моем лице и услышал тихое «Идиот, ты же простудишься». Я не спрашивал почему от него пахнет алкоголем и сожалением. Потом Мино стал пропадать чаще, взгляд становился тусклее, а поцелуи все реже. Однажды он пришел и подал мне бумагу, на которой я четко разглядел словосочетание «рак легких». Четыре Сегодня ночью меня разбудил надрывистый, похожий на стон, кашель Мино. На подушке рядом, вместо родной улыбки, кровь. Я подрываюсь с места и нахожу Мино в ванной. По его губе стекает кровь, и он еле выдавливает просьбу о таблетках. Я, протягивая ему их, случайно задеваю парня. Меня прошибает током, он холодный, холодный, как мама, он не может, нет. Мысли путаются, ударяют по воспаленному мозгу. Я не могу дышать, мне не хватает гребанного воздуха. Страх приковал меня железными цепями к полу и показывает синие губы матери, задыхающегося Мино, кровь на подушке, мамину больную улыбку. Холодно, мне так холодно. Пять Мино тянется к моей руке и крепко сжимает ее. -Успокойся, Джину. Все в порядке. -Т-ты б-был таким холодным- меня трясет, я заикаюсь. Он притягивает меня к себе, гладит по спине и шепчет: -Я до самого конца буду рядом, слышишь? Нет, я даже после смерти буду с тобой. Ты мой мир. Моя причина жить. -Пойдем в больницу, Мино, прошу тебя, пойдем! — Я уговариваю его уже целую неделю после того приступа. Он не ходит на химиотерапию и в больницу, он отчаялся, а я надеюсь прожить с ним немного дольше. -Твои оленьи глаза могут уговорить меня купить тебе второе мороженое, но в этом случае они бессильны. Мне уже не помочь. -Давай просто сходим и проверимся, всего один раз. Вдруг можно еще потянуть время. Мино вздыхает и идет в коридор за курткой. -Тянуть время вечно не получится- С горечью произносит он, выходя из квартиры. Белый свет заливает и без того светлую комнату. -Господин Сон, я настаиваю на том, чтобы вас госпитализировали в нашу больницу в скором времени. -Нет. Холодный голос Мино разрезает воздух и душу. Не надо было его сюда вести. -Вам осталось от силы два месяца, но мы можем попытаться. -Два месяца? — Одновременно произносимые мы оба. Словно гром посреди жаркого лета. -Лучше бы мы остались дома, лучше бы я не просил его идти сюда.- Начинаю я, но Мино прерывает это, сжимая мою ладонь до хруста. -Я останусь здесь. Прошел месяц с того дня, как Мино остался в больнице. Дом перестал быть олицетворением нашего совместного счастья и уюта. Его половина кровати всегда холодная и пустая, а на кухне стоит осиротевшая кружка. Я медленно, но верно иду ко дну. Пустота в сердце ничем не заполняется, и я чувствую, как осколки души разрезают мою плоть изнутри. Все чаще меня посещают мысли о том, что я не мог никого спасти, ни маму, ни Мино. Хотя они жертвовали всем ради меня. Неблагодарный ребенок. Я плохо себя веду, очень плохо. Прости, мама Шесть Мино становится хуже. Он исхудал так, что о его кости можно порезаться. Кашель стал отпечатываться на подушке красными, уродливыми пятнами. А вместо голоса- хрипы и шёпот. Он пропах таблетками и отчаянием. Я каждый день прихожу к нему, рассказываю о том, что на нашей окраине строится детская площадка, а на улице так жарко, что хочется остаться в палате навсегда рядом с ним. Но больше всего ему нравится, когда я говорю о цветении вишни. -В прошлом году, помнишь, мы пообещали погулять под цветущими вишнями- Хрипит он и улыбается. -Джину, мне это нужно- Он касается моей руки и переплетает пальцы. Я думал несколько минут над этим, потом приподнялся и поцеловал его в лоб. -Я всегда держу свои обещания- Улыбаюсь и выхожу из палаты. День начинался так прекрасно, словно сама природа благословляет эту маленькую шалость. Ветерок обволакивает и освежает, трава, кажется, стала зеленее, а бутоны вишни больше и насыщеннее. Хочется остаться и застыть на этом моменте навсегда. Я крепко сжимаю руку Мино, и улыбка, одна на двоих, освещает улочки лучше солнца. Мы сбежали из больницы, чтобы пойти посмотреть на цветение. Мы сбежали от запаха таблеток, болезни и холодного белого света в настоящий мир. «Теперь я тот рыжий кот, а Мино — девчушка» Проносится у меня в голове. Смеюсь, он смеется тоже. Мы гуляли под вишнями до самого вечера и ни разу не расцепили рук. Сегодня нужно максимально близко, максимально рядом. -Спасибо тебе, Джину.- Он запускает свою руку в мои волосы и слегка ерошит их. -Это пустяки- Отвечаю я. -Не только за это. Спасибо за то, что остаешься со мной, когда все бы отвернулись, за поцелуи, в которых отчётливо слышится «Я люблю тебя», словно ты кричишь об этом, за дрожащие глаза, когда ты молишься у моей кровати утром. Мои чувства не описать словами. Мою благодарность тебе тоже. -Знаешь, с самого детства мне не хватало воздуха. Я задыхался, стоило мне переволноваться чуточку сильнее. Но с тобой рядом я смог дышать. Ты принял меня к себе, не зная моего прошлого, моей сущности. Просто принял, как будто ждал этого всю жизнь. Ты мне необходим. И эта необходимость самая правильная в моей жизни.- Я отпускаю его руку ненадолго, чтобы достать маленькую коробочку. -Ты будешь со мной до самого конца?  — Я буду с тобой даже после смерти. Мино не плакал, когда я рассказывал о семье. Мино не плакал, когда ему сообщили о раке. Мино держался все время, что ему было больно, но сейчас, когда я надевал ему на палец кольцо и старался улыбаться, по его лицу стекали ручьи слез, соленые, они скатывались к шее, падали на тротуар и одежду, а я старался ловить их губами, запоминая каждую секунду этого вечера. Мы оба понимали, что смерть буквально стоит и дышит нам в спину, расцарапывая ее до крови. Но именно сегодня, именно сейчас, мы начинали чувствовать и жить на максимум. Слезы размазывались, пачкая лица.Очертания тел также размывались, соединяя две родственные души в одно целое. Теплый, проникающий в самую душу, последний поцелуй. Семь Я бежал. Бежал по улице, подгоняемый ветром. Капли дождя разбивались о мое лицо. Этой ночью я постоянно просыпался, поднимался с кровати и места себе не находил. Перед глазами красным светилась надпись «Опасность». Я чувствовал как что-то внутри меня обрывается, разбивается и исчезает. Плохое предчувствие вело меня к Мино, оно хватало меня за руку, тащило, рывками толкая к палате. Я упал перед входом в больницу. Запнулся. И Тишина. На минуту я перестал слышать самого себя, завывание ветра и весь мир. А потом заплакал. В палате Мино необыкновенно низкая температура и необыкновенно тихо. Ни хрипов, не звуков движений, ни дыхания. Ничего не слышно опять. Мино лежал неподвижно, словно статуя, готовая разрушиться от единого прикосновения. Я кричал, кричал до потери голоса. Гладил его руки, сжимал их, тряс. Бесполезно. Мазал своими губами по его лицу, синим губам, шее.  — П-проснись, Мино.  — Не смешно же, проснись. Я шептал его имя безостановочно и любил его так же без остановки. В 4-25 утра умер Сон Мино и я вместе с ним. Восемь Каждое утро я просыпаюсь в слезах и криках, заполняющих эту одинокую квартиру. Каждую ночь я вижу Твои руки, глаза и улыбку. Каждую ночь я не могу дышать. На кровати я больше не сплю, там холодно и пусто. Я сплю на пороге, где ждал Тебя зимой. Но никто не приходит. Мама стала приходить ко мне вместе с утренним солнышком, они стирают мои слезы, но за руку не берут, не сжимают ее, успокаивая. Лишь высушивают мое сердце до состояния пустыни. Мама варит мне кашу, мы читаем вместе книги, которые мне нравятся и разговариваем. Я знаю, что она мертва, потому что улыбка у неё хоть и Мамина, но синяя и потрескавшаяся. Вчера ко мне приходил отец. Он бил меня, кричал, что я плохой мальчик и расстегивал свою рубашку. Я свернулся на кровати калачиком и плачу. В голове все опять путается. Словно я открыл книгу на непонятном языке и пытаюсь прочесть. Мамина помада, взгляд отца, Мино, ложка с кашей, у мамы есть три улыбки, я забыл какие, приглушённый свет, обещания, больно, мне больно, руки Мино, кольцо, кровь, мамочка, я плохой мальчик, мамочка, прости, мама. Надо считать, считать, считать. Два, восемь, один, шесть, пять, четыре… Я забыл, простите, я плохой мальчик. Девять Солнце бегало по лицу, ища следы от слез, путалось в волосах, танцевало на прикрытых глазах. Пыталось разбудить. Джину лежал на кровати. Он больше не плакал и не звал маму. Неважно, что было очень холодно, он спокоен. Он хороший и сильный мальчик. Он мертв. Десять