На плече

У Веры слезы в голосе и на ресницах: звенят, падают, размывают тушь, кругами ложащуюся вокруг глаз, будто она ночь не спала. У Веры щеки покраснели от слез, и размазалась помада, а губы кривятся в одновременно обиженной и упрямой гримасе, словно у ребенка, который узнал, что его обманули. Пятый бокал был лишним, ведь Вера быстро пьянеет даже от некрепкого вина, и теперь ее движения слегка замедлены и рассеяны. Настя рассеянно ставит свой бокал на стол — последний терпкий глоток растекается по горлу, мягко раскачивая мир вокруг, — и садится на диван рядом с Верой. Та с неожиданной готовностью тянется к ней: путаются бусы на тонкой шее, мнется укладка, пока она самозабвенно, с облегчением плачет у Насти на плече, а та поглаживает ее по волосам, шепча какие-то бессмысленные и успокаивающие слова. От пальцев Веры, сжимающих плечи Насти, пахнет острыми специями, которыми она натирала курицу, и, наверное, коснись их языком — почувствуешь вкус соли. От этой мысли мир начинает качаться еще сильнее, вращаясь вокруг ярко-рыжей головы у нее на плече и вздрагивающих под ладонью плеч, вокруг неразборчивых всхлипов, в которых можно расслышать: «Почему?». Настя закрывает глаза, откидывает голову на спинку дивана: вращение замедляется, пока не останавливается совсем, и она продолжает мягко, успокаивающе гладить Веру по плечам.  — Почему? — в последний раз повторяет Вера и затихает. Настя прижимает ее к себе крепче, не отвечая. Они обе знают ответ, но не решаются его произнести — ведь скажи кто-нибудь это вслух, и им станет еще хуже. Но Вера настойчива, пусть она даже сама не знает, что хочет услышать: она цепляется за шею Насти, поднимает голову, чтобы еще раз спросить осипшим от слез шепотом:  — Почему? Потому что потому, хочется ответить Насте. Или сказать еще что-нибудь такое же бессмысленное, увильнуть от вопроса и от настойчивого взгляда Веры из-под припухших, покрасневших, нежных век. Вместо этого она, чуть покачнувшись вперед, сталкивается губами с Верой, и та поддается, размыкая их и впуская. У Насти на губах — темно-красная помада, у Веры — бледно-розовая и вкус долек апельсина, которыми украшен новогодний торт. Настя проводит языком по ее зубам, касается нёба, и внутри нее звенит и вздрагивает натянутая струна — тронь, оборвется. Когда они отстраняются друг от друга, струна медленно затихает, и Настя смотрит на Веру, Веру с растрепанной прической и распахнутым воротом платья, и чувствует, что сама готова расплакаться точно так же. Они сталкиваются руками, пытаясь расцепить Верины жемчужные бусы и Настину цепочку, и пальцы Насти согревает краткое прикосновение к биению пульса, часто дрожащего под кожей запястья.  — А это что было? — Вера говорит неразборчиво, но спрашивает так же требовательно.  — Новый Год, — ответ вылетает у Насти сам собой. Всего лишь Новый Год, вино, а еще — разочарование и обида на себя и на весь мир. Самая подходящая смесь для того, чтобы посчитать этот поцелуй невинной и случайной глупостью.  — Сейчас тебе нужно привести себя в порядок, — наконец говорит Настя. Терпкость вина на языке медленно превращается в горечь, когда Вера медленно кивает, и, с неловкостью пряча глаза, скрывается в ванной.