Когда меня отправят под арест Без выкупа, залога и отсрочки, Не глыба камня, не могильный крест – Мне памятником будут эти строчки. Ты вновь и вновь найдешь в моих стихах Все, что во мне тебе принадлежало. Пускай земле достанется мой прах, - Ты, потеряв меня, утратишь мало. С тобою будет лучшее во мне. А смерть возьмет от жизни быстротечно Осадок, остающийся на дне, То, что похитить мог бродяга вечный, Ей – черепки разбитого ковша, Тебе – мое вино, моя душа. (Уильям Шекспир, сонет 74)
Я смотрела, как он собирался, и впервые мне стало страшно. По-настоящему страшно. Первый раз я подумала, что, может, составленный нами план не так уж и безупречен. В камине догорал огонь, а за окном догорал день – последние лучи скользнули по подоконнику, и оранжевый диск солнца скрылся за горизонтом. Это принесло мне небольшое облегчение. Наступала ночь – наше время. Ночью легче думается и свободнее дышится, ночью нет ничего невозможного, ночь скрадывает в себе все человеческие недостатки, стирая различия. Ночь. Такая же черная, как моя душа. И как цвет моего психо-паспорта. Я не выдержала. Встала с кресла и подошла к нему. Прижалась щекой к его спине и обняла. - Сёго. Он замер, я прислушивалась к его размеренному сердцебиению и к собственным ощущениям. - Не уходи. - Арин, - он развернулся и крепко обнял меня, прижимая к себе. Я перебирала пальцами прядки его пепельных волос, отросших сзади до лопаток и напоминающих хвостики. - Мне страшно, - наконец, призналась я. – В этот раз все… по-настоящему. Это уже не игра, и ты не сможешь остаться просто зрителем. Если с тобой… - Тссс, - он мягко отстранился и приставил палец к моим губам. – Ты же знаешь, я все продумал. Мы все продумали. Сто тридцать четыре варианта развития событий, и все, - он убрал руку от моего лица и указательным пальцем ткнул себе в висок, - здесь. Парень мило улыбнулся, как бы показывая своим видом, что ситуация самая обыкновенная, и бояться абсолютно нечего. Только он, вероятно, забыл, что за то время, пока я с ним, я научилась различать, когда он меня обманывает. Другая девушка могла бы подумать, что он обманывает самого себя, но я прекрасно знала, что Макисима Сёго – не из таких людей. А значит, он прекрасно оценивает тот уровень опасности, который ожидает его за пределами нашего уютного дома. Он все понимает, но, тем не менее, хочет создать впечатление, что снова сможет выйти сухим из воды. Для меня. Волна раздражения захлестнула меня с головой, я нахмурилась. - Эй, эээй, - парень положил руки мне на плечи и, приблизив лицо, заглянул мне в глаза. – Ты снова ненавидишь меня? Помнишь, как мы с тобой познакомились? - Три года прошло, - я отвела взгляд от его проникающих в глубины моей души золотисто-желтых глаз. - Забыла, значит? - Помню, как сейчас,- выдохнула я. - Почему ты злишься? – Его глаза, все же, встретились с моими. Все такой же настойчивый. Как и тогда. - Я не злюсь. Я волнуюсь. – На этот раз я не стала отводить взгляд. Макисима забавно поднял брови, пытаясь меня развеселить. - Ты же знаешь, доминаторы на меня не действуют. Что они могут мне сделать? Сама посуди, - он снова притянул меня к себе. - Я переживаю из-за того парня. Когами Синья, - я с ненавистью произнесла имя, которое так любил повторять Сёго. – Ты слишком ждал встречи с ним. Ты слишком увлечен этой игрой. Она стала для тебя смыслом существования… - Я не могу позволить, чтобы они добрались до тебя, - неожиданно серьезно произнес он. «Интересно, какое у него выражение лица, когда он произносит подобное?» - Мы с тобой – доказательство всей нелепости системы Сивиллы. - Только поэтому я так важна для тебя? – Усмехнулась я, обхватывая руками его талию. - Зачем ты так? - Ты же любишь использовать людей в своих махинациях. Вдруг и я – лишь один из паззлов в мозаике твоей игры под названием «Жизнь». - Ты так спокойно об этом говоришь. Так и перерезал бы тебе горло, - он сжал меня в объятиях до хруста костей. Я хмыкнула. - Ты же знаешь, что я глубоко разочарована в человеческой природе. - Тогда давай не будем думать о нас, как о людях, - предложил Макисима, не ослабляя хватки. – Только не говори больше таких вещей. Никогда. - Издержки моего ужасного характера, - я зажала в руке складку его рубашки. – Мне проще сейчас оттолкнуть тебя, чем признаться, что, как только ты выйдешь из этой комнаты, я не буду места себе находить. - Но ты же призналась, - заметил Сёго. - Черт. - Я вернусь, - он погладил меня по голове, отстранился и еще раз заглянул мне в глаза. Тепло улыбнулся, заставляя улыбнуться ему в ответ. - Я тебя люблю, - одними губами сказала я. - Я тебя тоже, - так же, не произнося ни звука, ответил мне Макисима. Он погладил меня по щеке, разглядывая мое лицо, я наклонила голову вбок, чтобы сильнее ощутить прикосновение его прохладных пальцев к своей коже. Парень придвинулся ко мне и прижался губами к моим губам, не раскрывая их и не углубляя поцелуй. Он и я. Инь и Янь. Мы – две противоположности человеческой природы. Мы были созданы, чтобы дополнять друг друга. Чтобы стать единым целым, превосходя замысел Творца. Были созданы, чтобы изменить этот мир. *** - Когами, – слабо позвала брюнетка, опуская руку на подушку, лежащую рядом с ней. Пальцы нащупали лишь ткань наволочки, и девушка открыла глаза. – Когами?! – Она резко села на постели. «Как я так заснула посреди бела дня? Тот чай, не зря от него так отдавало каким-то травяным сбором. Синья, мы же должны были пойти вместе!» - хрупкая девчушка комкала в руках одеяло, она была рассержена, нет, она негодовала! Ее любимый обманул ее, подсыпав снотворное в напиток, и ушел, чтобы поймать человека, на которого охотился последние три года. «Чтобы убить его, не надо себя обманывать», - вздохнула Акане: - «Этот человек совершенно не заботится о своем психо-паспорте. В этом мы с ним похожи, вот только…» Вот только ее цвет, как был светло-голубым, так таким и остался, несмотря на все испытания, которые пришлось ей пройти за последнее время. «Когами, - она по привычке называла его по фамилии, - зачем ты это сделал?!» Зато теперь стало понятно, почему он так легко с ней согласился – без обыкновенного ворчания и споров Синья погладил девушку по плечу и сказал: «Хорошо, мы пойдем вместе». Цунемори схватилась за голову – почему она не почувствовала подвоха? «Все просто – я слишком ему доверяю, а вот он мне…» Девушка тряхнула головой, отчего челка съехала куда-то на бок. Сдув непослушную прядь, она потянулась рукой к прикроватной тумбочке, чтобы включить свет, но вместо гладкой поверхности нащупала бумагу. Потянув за свисавшую с лампочки цепочку, Акане уставилась на конверт. С минуту она просто смотрела на него, не в силах пошевелиться – она боялась его открывать. Раз он написал прощальное письмо, значит, все хуже, чем ей представлялось. «Как же так?» - вслух прошептала девушка, открывая конверт и доставая сложенный пополам листок бумаги. Она поднесла его к лицу – от письма пахло табаком, и Акане слабо улыбнулась. Она взглянула на неровный почерк, перечеркнутые в порыве фразы и стала читать. «Люблю, Синья.»
Акане перечитала письмо раз, второй, и почувствовала, как слезы заструились у нее по щекам. Все ее раздражение как рукой сняло, и осталось лишь сильное беспокойство за любимого. Она вчитывалась в строчки, проводя кончиками пальцев по бумаге, чувствуя, с каким нажимом писал Когами это послание. Кажется, девушка заучила его наизусть, когда, наконец, оторвалась, сложила листок пополам и аккуратно поместила обратно в конверт. Прижимая его к груди, Цунемори подошла к окну и, вглядываясь вдаль, произнесла: «Какой же ты невозможный человек, Когами Синья!»