Спасти Греттира

Последнее время у Бьенпенсанты было очень тревожно на душе, если можно так сказать о призраке. Греттир, ее непутевый, но горячо любимый правнук, приходил домой и столь мечтательно, томно вздыхал, что не догадался бы только слепой и глухой паралитик. Однако Бьенпенсанта все равно едва не выронила из рук бокал, когда он, уставившись в окно на церковь святой Касильды-в-Розах, сказал: — Женюсь. Обязательно женюсь. Осторожно поставив бокал на стол, Бьенпенсанта спросила: — На ком? — На леди Эмили, — судорожно выдохнул Греттир. — Она такая... Она просто чудо! Ангел! Бьенпенсанта поморщилась. — Ты не рада? Сама ведь твердила, что мне пора жениться. — Жениться тебе, конечно, пора, но леди Эмили... — Бьенпенсанта замолчала на полуслове. К женитьбе правнука она подходила весьма серьезно, а потому собирала информацию обо всех девушках, приезжавших в Ноттингам. Кое-кто почти подходил, но уж точно не эта вертихвостка леди Эмили! Правда, говорить об этом Греттиру, чей разум явно был затуманен любовной лихорадкой, не стоило. — Она чудо! — повторил Греттир. — Я даже не уверен, достоин ли... — Как знаешь, как знаешь, — покладисто отозвалась Бьенпенсанта, погруженная в свои мысли: похоже, без дружеской помощи здесь не обойтись. *** Греттир, мирно сидевший в харчевне в урочище Зеленый Куст, содрогнулся от удара по спине, расплескал пиво и недовольно засопел. Малютка Джон то ли случайно, то ли нарочно опять не сдержал свой приветственный удар. Робин Локсли уже уселся напротив. Милли мгновенно поставила на стол несколько кружек. — Слышал, ты собираешься жениться? — Робин сдул пену и отхлебнул пива. — Да не красней ты, не красней! — захохотал Джон. — А ты вообще знаешь, как к девушке подступиться? Робин развалился на скамье, с любопытством поглядывая на Греттира. — Ну... я стихи... цветы, — промямлил тот и уткнулся в свою кружку, полыхая ушами. Конечно, сны, после которых он проливал семя с помощью собственной руки, Греттиру снились. Но все его общение с девушками оставалось возвышенным и целомудренным. В особенности — с леди Эмили, кою он почитал за ангела и не позволял себе осквернять ее дивный облик похотливыми мыслями. — Стихи, цветы, сласти, обещания, которые не собираешься выполнять... Дело хорошее, но этого мало, — назидательно произнес Робин. — С девушками опыт нужен. У тебя опыт есть? У Греттира заалела даже макушка под светлыми волосами, и он мотнул головой. Робин вытаращился на него, как на диковину. — Девственник, что ли?! — Ну ты даешь, парень, — пробасил Джон и приложился к своему пиву. — Ладно, дело поправимое, сейчас я тебе на пальцах... Бабы-то любят, когда мужик не стишки кропает, а елдак вставить умеет. Промеж ног бабе сунуть, то бишь в самое сладкое. — Джон, промеж ног — это потом, — перебил Робин, придвинулся к Греттиру и по-приятельски обнял его за плечи. — В общем, запоминай. Сначала целуешь девицу в губы, но не просто, а с языком. В рот ей язык, и крути им, как мечом крутишь. Пока целуешь, платье или что там на ней расшнуруй спереди, груди помни, только нежно, не усердствуй. Если по роже не получил, роняй свою девицу на кровать и целуй уже грудь, сосок в рот возьми и соси... ну, как мамку сосал бы. Языком по соску води, да не забывай, что грудей две, и обласкать надо обе... Греттир был уже не красный, а пунцовый. Перед глазами вставали картины одна другой непотребнее, а в штанах предательски твердело. — Пока рот грудями занят, руки тоже без дела не держи, — продолжал поучать Робин. — Платье задирай и между ног девицу погладь... — Во, я ж говорю, где самое сладкое! — встрял Джон. — И елдак... — Погоди, до елдака еще не дошли, — отмахнулся Робин. — Пальцами погладь, осторожно только, у них там нежное. Будешь шуровать, как в ухе ковыряешь, не даст. То есть даст, но по роже. В общем, складочки поласкай и не забывай про грудь. А как у нее там все мокро станет... — Вставляй по самые яйца! — радостно выдал Джон. — Если она тоже не девственница, — Робин поднял палец. — С девственницами осторожнее надо. — Девственницы оно да, — Джон поскреб в затылке. — Тут елдаком-то понежнее надо. А, да что там говорить! Сейчас Тук придет, вот уж кто знает толк в бабах... *** Встретив на следующий день в гостях у шерифа Ноттингемского леди Эмили, Греттир покраснел и бросился вон. Вместо целомудренного голубого платья он видел обнаженное тело, вызывавшее мысли отнюдь не возвышенные. Вскоре леди Эмили являлась ему и ночами. Во снах она входила в комнату, медленно распускала шнуровку, приподнимала руками крепкие груди с торчащими сосками. Платье спадало на пол, и она забиралась на кровать, вставала на колени так, что ее лоно оказывалось прямо перед глазами Греттира. Тонкие пальцы раздвигали нежные складочки, влажные от соков, погружались внутрь. Леди Эмили облизывала губы острым розовым языком и, подобно блудницам, о которых рассказывал Тук, тянулась ртом к восставшему естеству Греттира. Его ангельская возлюбленная в этих видениях вела себя, как адский суккуб: ласкала себя перед ним, с хищной улыбкой высасывала его семя, скакала на нем, как на жеребце. Он беспокойно метался на смятых простынях и стонал: — Не надо, не надо... Бьенпенсанта кружила рядом: — Надо, мой мальчик, надо. В следующий раз будешь думать, как жениться без благословения прабабки! *** Сэр Ральф угрюмо уставился куда-то вглубь зала. Заинтересовавшись, Гай Гисборн проследил за его взглядом, и увидел, как Греттир Датчанин задрожал и шарахнулся от леди Эмили. — Да что ж творится-то! — пробормотал шериф. — Только я порадовался, что спихнул с себя леди Эмили. Я их познакомил, представил Эмили в лучшем свете, даже приворотного зелья не пожалел! Он же вздыхал постоянно и глаз с нее не спускал. Чего этому датскому щенку еще надо? — Видать, отворотное зелье нашел, — равнодушно ответил Гисборн, а про себя подумал: «И слава богу».