За облаками

One plane ticket and it goes away A one way ticket to a better place One plane ticket yeah a one way ticket 15 minutes and it goes away… (Cage9 — «Sick of it»)

      Виктор с детства любил аэропорты. Кажущиеся обманчиво одинаковыми на первый, устало-невнимательный взгляд, они хранили в своих стенах воспоминания миллионов людей, когда-то ходивших по бесконечным коридорам, шагавших по дребезжащим ступенькам трапов, ожидавших начала посадки в кафетерии транзитной зоны, морщась, когда с кофе забывали подать сахар или молочная пенка, чуть сладковатая на вкус, липла к стенкам кружки с фирменным логотипом. Они, как мегаполисы, никогда не спали: уставшие от долго ожидания пассажиры, прикорнувшие на неудобных сиденьях с подлокотниками, врезающимися в бока, чутко дремали, готовые проснуться в любой момент от очередного объявления по громкой связи, часть магазинов неприветливо встречала темными витринами, — да что там, даже сотрудники паспортного контроля порой засыпали на рабочих местах, Виктор однажды сам видел! — но все так же жужжали ленты транспортеров, пищали рамки таможенных металлоискателей, сканировались штрих-коды посадочных талонов, двигатели самолетов мерно гудели, вывозя железных птиц на взлетно-посадочную полосу.       Как-то раз, сидя в родительской машине в очереди на пропускном пункте Светогорск-Иматра, пятнадцатилетний Витя задумался о том, что в аэропортах размыты границы стран. На границе наземной все ясно и понятно: здесь одна страна, дальше несколько километров нейтральной территории, потом — страна уже другая, хотя между ними всего лишь пара минут езды. И если бы граница была одной линией, толстой и выпуклой, как «лежачие полицейские» на российских дорогах, то, встав на нее, можно было бы оказаться в двух разных местах одновременно. В аэропорту, стоит получить в паспорт новенький штамп с черным значком самолета по центру, чуть смазанным от избытка чернил, словно проваливаешься в трещину между мирами, где они, множась, сходятся в одной точке, как линии перспективы.       Летать Виктору нравилось. Нравилось будоражащее ожидание, очередь у входа в рукав, мигающий значок «застегнуть ремни», гудение, с которым выпускались закрылки, разгон и тот самый момент, когда шасси отрывались от бетонной дороги, уходящей на десяток метров вглубь, и ветер уносил их за далекие облака. Но каждый раз, опускаясь в мягкое кресло и на автомате поднимая спинку, Виктор знал, что ждет его впереди: очередное соревнование, и тогда он немного переживал, не потеряют ли работники авиакомпании его чемодан с коньками и костюмом для выступления, или возвращение с этого соревнования, где переживать, кроме как о том, как поскорее добраться до дома, было в общем-то и не о чем. Любимая книга Артура Хейли, мелькнув потертым переплетом, исчезала в убранной под сиденье сумке, выученная наизусть на десятке языков инструкция по безопасности слушалась с легким жужжащим раздражением, а спустя еще какое-то время вошло в привычку отключаться в следующую секунду после приземления на излюбленное место у окошка где-нибудь в середине салона и просыпаться от легкого толчка при посадке в пункте назначения.       Люди, суетливо снующие вокруг, раздражали, приевшаяся ругань Якова с Милой и Юрой, по громкости превышающая допустимые децибелы, и мрачное в своем драматизме лицо Гоши раздражали еще сильнее, напечатанные строчки перед глазами расплывались цепочкой мелких противных клякс, плед, вытащенный из целлофанового пакета, казался более колючим, чем всегда, а огни ночного города, оставшегося внизу, подсвечивали плотные тучи, ставшие похожими на комки желто-серой ваты на фоне иссиня-черного небосклона. Во рту все еще был привкус латте с карамелью, впереди — почти полсуток полета; тянись к звездам, и приземлишься на облака.       Через неделю после чемпионата обычно звонила мама, поздравляла с очередной победой, журила за долгое отсутствие на семейных сборищах; во время вынужденной явки с повинной Виктор, грея руки о кружку с ее любимым чаем каркадэ, в очередной раз понимал, почему не навещал родителей столько времени. Всегда что-то было не так. И им всегда хотелось изменить в нем что-то, что Виктор менять не желал. Потому он молча кивал, пил кисловатый чай малиново-красного цвета, обещал непременно заглянуть не позднее следующего месяца, после чего пешком возвращался домой, оставив машину на ближайшей охраняемой парковке, смотря, как липнет круглогодичная питерская грязь на дорогие кожаные ботинки. А дома, выгуляв и накормив Маккачина, просматривал табло рейсов из Пулково и думал, как хорошо было бы полететь куда-нибудь прямо сейчас. Куда угодно. И в кои-то веки не знать, что дальше.       Однажды Виктору приснилось, что он провел не одну неделю в круговерти меридианов и налетанных миль: во сне он по неизвестной причине летал из страны в страну, с материка на материк, отсчитывая вперед-назад ускользающие сквозь пальцы дни и потерявшись во времени, будто пылинка в узком горлышке песочных часов. Ткань подушки, щекочущая шею, солнце за покрытым изморозью стеклом иллюминатора, тонущее в дрожащем облачном мареве, маленький белый самолетик на электронной карте, апельсиновый сок к завтраку, заколка с цветком орхидеи у прошедшей мимо девушки-стюардессы, полупустой рюкзак на незанятом сиденье сбоку, к аварийному выходу — дорожка из лампочек, мерцающих в темноте салона, одинаковый кофе в каждом аэропортовском «Старбаксе», белый шум окружающей толпы; когда Виктор проснулся, безбожно опоздав на тренировку, перед глазами все еще стояли странички собственного паспорта, где больше не хватало свободного места для отметок о пересечении границы.       Виктор долго представлял, что почувствует, впервые в жизни купив билет «туда» без «обратно»: будет ли это радость, предвкушение, нетерпение, страх, горечь или даже боль, если повод окажется далеким от позитивного? Когда же на почту пришло подтверждение оплаты перелета Санкт-Петербург — Фукуока, в мыслях вдруг воцарилась пустота. Как это бывает при достижении цели, к которой долго стремился: на вершине преодоленной горы свистит одинокий ветер, и на смену пустоте приходит закономерное «и что теперь?». Один билет на самолет, и он улетит прочь, один билет — в место получше, один билет в один конец… Маккачин, бережно упакованный в теплый зимний комбинезон, дремал в новом домике в багажном отсеке, а сам Виктор, вцепившийся в полупустую бутылку воды, за долгие девять с половиной часов уснуть так и не смог.       Виктор уступает Юри место у окошка, раз тот избегает сидеть в проходе, и прижимается щекой к его плечу; от неудобной позы затекли все мышцы, зато ему тепло и без сползшего на пол пледа. До Пекина еще несколько сот километров; перед тем, как закрыть глаза, уткнувшись носом в капюшон пальто Юри, Виктор думает, что ему теперь не нужен самолет, чтобы взлететь. Взлететь — и увидеть, как прекрасно небо за завесой облаков.