Heartless Izaya

*** — Бессердечная тварь, — выплюнул Шизуо, глядя на Изаю, мерзко ухмыляющегося. — Не отрицаю, — хмыкнул Изая. Стоят напротив друг друга, двое извечных врагов. Будто тень и свет. Изая — ночь. Стылая, зимняя, с колючими искорками звезд. Теплая южная, с ароматом цветов и пением цикад. Прохладная еще весенняя, с нежными лепестками сакуры и журчанием ручьев. Прохладная уже осенняя, с терпким запахом вянущих цветов и шуршащей листвой под ногами. Загадочная ночь, таинственная; кровавая и волшебная. Лунные отблески в багровых глазах манят и очаровывают. А Шизуо — нет, не день. Не противоположность ночи. Он — Солнце. Согревающее, яркое; оно бывает безжалостным, но, тем не менее, необходимым. Зимой — не греет, просто холодно светит, заставляя снег играть миллионами радуг. Весной — пробуждает природу ото сна, лаская теплыми лучами. Летом — жарко обволакивает своим теплом, порою беспощадно сжигая. Осенью — светит мягко и небрежно, янтарно и ласково. Орихара Изая. Тьма, бархатистая, колючая, коварная и нежная. Но его теплая, мягкая сторона скрыта от чужих взглядов плотной пелериной чернильной тьмы, тонкой фарфоровой маской с кроваво-алой дьявольской ухмылкой. Хейваджима Шизуо. Свет, безжалостный, теплый, пламенный, согревающий. Он может согревать и освещать путь заблудшей душе, но бушующее адское пламя прячет его добрую душу. «Мы так похожи, но и так отличаемся друг от друга. Как свет и тень. Однако без света тени не будет. Чем сильнее свет — тем гуще тень. Шизу-чан, ты так силен; и твоя сила словно заставляет меня быть еще сильнее, по-своему. Однако и ты не можешь проиграть моей тьме. Мы так зависимы от друг друга, Шизу-чан. Скажи, мы однополюсные магниты? Мы отталкиваем друг друга, но ведь противоположности притягиваются, так почему…» Изая, успешно сбежавший в очередной раз от Шизуо, тяжело дышал, прислонившись к фонарному столбу. Устало закрыл глаза, положив правую руку на левую сторону груди. Тишина. Так тихо. Так пусто. Звонок. Шинра?.. — Изая? — Шинра. — Ты не забыл, что завтра за день? — А что… Ах да. Я приеду к двенадцати. — Хорошо, буду ждать. Отвратительно жизнерадостный, как всегда. Но завтра он будет совсем не таким веселым и бодрым. Потому что эта его обязанность давит на него; заставляет чувствовать себя виноватым. Изая каждый раз говорит: «Ты не виноват. Все нормально». Это самая большая ложь, которую можно только придумать. Тонкие пальцы гладят влажную кожу после душа. На бледной коже — множество шрамов. У Шизуо наверняка меньше. Те царапины, что Изая ему оставляет — заживают на нем очень быстро, и шрамов не остается. Все шрамы имеют свою историю. Изая помнит каждую. Помнит с точностью до минуты, когда получил каждый из них. Но один шрам — особенный. Изая проводит кончиками пальцев по грубому, узловатому рубцу. Шинра тогда спешил, зашивая его рану, потому вышло не очень аккуратно. Закрыв глаза, информатор прижал ладонь к груди. Под ней должно было биться сердце. Но он ощущал лишь пустоту. Так пусто… Внутри. Такая пустота… *** — Э-э-э… — Шинра выглядел очень растерянным. Изая находил такой его вид очень забавным. — Изая… Ты малость не вовремя… — Не понял? — Изая вскинул брови. — Мы же договаривались, что я сегодня приду. Что случилось, Шин-чан? Школьное прозвище, которым Шинру Изая называл только когда тот его особенно сильно выбешивал, обычно заставляло Шинру говорить глупости, смущаться и смешно вопить и махать руками. Но сейчас подпольный доктор выглядел непривычно потерянным. — Изая, я серьезно, зайди через часик-два. — Фигу. Дай пройти. Орихара отер с дороги Шинру и, не слушая его робких протестов, прошел в комнату. Ах, ну конечно. Можно было бы и догадаться. Хейваджима Шизуо развалился на диване, хмуро разглядывая недобинтованную руку. Теперь он начал очень зло смотреть на Изаю. Орихара отстраненно подумал, что сегодня его ждет серьезное потрясение. А впрочем… Почему бы и нет? Шинре будет кому пожаловаться на свою горькую ношу. А сам Изая сможет больше не прятаться под маской беззаботности. Молча пройдя в комнату и усевшись на кресло рядом с диваном, Изая невозмутимо посмотрел на нервничающего Шинру. — Шинра, успокойся. Мне сейчас не до выбешиваний Шизуо. — Блоха… — зло и чуточку растерянно прорычал Хейваджима. Изая глянул на него искоса. Как непривычно смотреть на него и не ухмыляться в лицо, глядя в янтарные глаза. Сегодня многое изменится в их отношениях. Но он слишком устал, чтобы переживать по этому поводу. Однажды Орихара очень выручил одну начинающую художницу. Не за деньги, просто ему понравились ее картины. Одну она подарила ему. На картине было изображено кладбище ночью, земля была устлана туманной дымкой; а среди надгробий стоял он сам. В черном с красными узорами кимоно, с окровавленной катаной в одной руке. Вторая рука сдвигала фарфоровую белую маску с красной улыбкой в сторону. Под маской было видно только краешек губ — печально опущенный — и отблеск алого глаза. — Оя-оя, Мана-чан, как интересно ты меня изобразила. Хотя мне нравится такое оригинальное видение. — Я так вижу вас, Орихара-сан. — Видишь? — Многие ошибочно полагают, что художники, рисуя портрет, передают только форму, текстуру, тень, краску. Но на самом деле мы отражаем то, что находится у человека здесь, — хрупкие пальчики коснулись лба, — и здесь, — а затем левой стороны груди. «Там, где у меня скрыта пустая, стылая тьма, ты, Мана-чан, увидела нечто большее. А, может, я заблуждаюсь, и именно так и выглядит мое сердце? Вернее, то, что его заменяет». Шинра суетливо ставит на стол контейнер, раскладывает инструменты, натягивает перчатки. Изая снимает куртку и водолазку — и мысленно лезет на стенку, ощущая кожей пораженный взгляд Шизуо. Ну да, его тело выглядит не самым приятным образом. Тощее до ужаса, бледное, в шрамах. Там — от кислоты, тут — от катаны, еще — от ножа, и еще — от огня… Много. И они некрасивые. Особенно один из них — тот, что напротив сердца. Изая откидывается на спинку кресла, не обращая внимания на Шизуо, и закрывает глаза. Он и так знает, что Шинра сейчас будет делать. Возьмет в руки скальпель. Сверкающая сталь безжалостно вспарывает плоть. Больно, больно, мать вашу, ками, Дьявол, как же больно!.. — Изая стискивает зубы и стонет. Какая жалость, у него индивидуальная непереносимость практически всех видов наркоза и анальгетиков. Из груди уходит что-то теплое и вязкое — тьма, заменяющая ему сердце. Она рассыпается черной пылью прямо в руках Шинры. Из контейнера Кишитани достает сгусток тьмы Селти Стурлусон, точно такой же, какой был в груди Орихары. И осторожно вкладывает в дыру. Вначале холодно — пока тьма не займет нужное место, потом пустота теплеет, кровь разгоняется, подчиняясь сокращениям тьмы. Изая мягко падает в пульсирующий багровым мрак, позволяя себе расслабиться. Все, уже все кончилось. Теперь некоторое время можно прожить спокойно. Перевязывая Изаю и убирая инструменты, Шинра быстро поясняет шокированному Шизуо, что это только что было. Лет десять назад, когда Шинра и Изая учились вместе в средней школе, Кишитани Шиген попал в неприятную историю — случайно зарезал на операционном столе очень влиятельного человека. За этого человека ему решили отомстить. Когда ночью «мстители» пришли к Кишитани домой, по случайному стечению обстоятельств там были только Селти, Шинра и оставшийся с ночевкой у друга Изая. Кто-то из бандитов, видимо, решил убить сына Шигена, в отместку. Но не вышло. Изая всегда был хрупким мальчиком, и в двенадцать лет казался младше своих лет. Потому пуля, предназначавшаяся Шинре, но угодившая в него, мало что оставила от заполошно бьющегося сердечка. Кровь хлестнула плетью по лицу Шинры. Он впервые тогда испугался смерти. Селти сумела защитить детей, оглушив и обезвредив нападающих. И предложила Шинре сделать для Изаи сердце из ее теней. Она и сама не понимала, как додумалась до такого, и как у нее это вышло. Но — все получилось. Шинра, как мог, подлатал легкие Изаи, зашил все оборванные сосуды и дрожащими руками вложил между ребер тьму. Долгие тридцать секунд ничего не происходило. А затем появился пульс и Орихара сделал неуверенный, слабый вдох. Шов вышел очень неаккуратным; Шинра спешил, и у него дрожали от облегчения руки. Но за год «сердце» Изаи износилось, ослабело. Поэтому Селти должна была каждый год создавать ему новое сердце. Ей это было не в тягость, чего не скажешь о Шинре. Беднягу мучило чувство вины: ведь это из-за него Изая… бессердечный. Может, потому из года в год его руки безбожно дрожат и шов выходит безобразным? Изая приходит в себя на диванчике, где до этого сидел Шизуо. Рядом нет никого — судя по голосам, Шизу и Шинра переместились на кухню. Орихара осторожно садится, морщится, касается заклеенной раны. Вот он что угодно готов поставить на кон — шрам снова выйдет уродливый. Но винить за это Шинру глупо. Кишитани просто слишком дорожит своим другом. Странным и порой невыносимым — но зато первым настоящим другом. С Шизуо-то он сдружился по-настоящему только в старшей школе. Натянув одежду и постаравшись как можно тише добраться до прихожей, он начал обуваться. Внезапно у Изаи закружилась голова, и он начал плавно стекать по стенке на пол; все-таки болевой шок и кровопотеря не позволяли ему двигаться так же бодро, как раньше. Окончательно рухнув на пол, он случайно задел рукой стойку с обувью и опрокинул. «Ну все, — флегматично подумал Орихара, — здравствуй, перепуганный Шинра и навязанный постельный режим. Давно не виделись, мисс капельница. Как поживаете, миссис слабость? Прекрасно выглядите, мистер головокружение». — Изая, ну что ты за человек такой? — стенал Шинра, пока Шизуо, непривычно тихий и исполнительный, переносил Изаю обратно на диван. — Ты просто кошмар врача! — Шин-чан, завязывай с нравоучениями, достал уже, — пробормотал недовольно Изая, жмурясь от слабости. Шизуо на удивление осторожно уложил его. Затем быстро отошел и сел в кресло, сгорбившись и упершись локтями в колени, переплетя пальцы в замок. «Шизу-тян теплый такой, может, попросить его обнять меня? Он сейчас кажется немного пришибленным увиденным, так что не будет орать и пытаться прибить… Ками-сама, о чем я думаю, что за бред…» — Шинра, у меня есть температура или нет? Кишитани тоскливо вздохнул, понимая, что все его старания опять пропали втуне. — Есть. Небольшая, но лучше тебе отлежаться пару часиков. — Ясно… — Изая закрыл глаза согнутой в локте рукой. Шинра снова вздохнул, пробормотал что-то о том, что ему нужно отойти. Хлопнула входная дверь. Изая сразу же почувствовал дикое напряжение, исходящее от Шизуо. Пару минут Орихара лежал неподвижно, прислушиваясь к сопению Шизуо. Потом ему надоело. — Это действительно раздражает, Шизу-тян, — заметил он, убирая руку и глядя на него. — Хватит уже сидеть здесь, сопеть и сверлить меня взглядом. Иди домой, чего ты здесь сидишь? — Да вот, размышляю над тем, что услышал, — Шизуо откинулся на спинку кресла, угрюмо глядя на Изаю. — Оя-оя, а ты умеешь думать? — не удержался Орихара. Слегка поморщился, неловко двинув плечом. — Не обращай внимания на мои слова. Я вообще-то обещал Шинре не доводить тебя. — Раненых не бью, — фыркнул Хейваджима. Помолчав, добавил негромко: — Я хочу извиниться. — За что? — Я называл тебя бессердечным. Это было очень нетактично. «Ого, какие Шизу-тян слова знает…» — Ты же не знал. — Изая вздохнул, закрыв глаза. — Забей, я не обидчивый. — А еще я тут задумался… Почему мы до сих пор враждуем? — Удачное ты для таких вопросов время выбрал… — Тебе плохо? Может, нужно какое-то лекарство? — Нет, просто голова кружится, — пробормотал Изая. — Я сейчас не лучший собеседник, Шизу-тян. Давай я поправлюсь, и мы с тобой пообщаемся. — Ловлю на слове, — хмыкнул Шизуо, вставая. — Когда поправишься, мы с тобой обсудим наши отношения. Мы враждуем уже семь лет, и лично я уже задолбался. — Все вопросы и претензии — позже, Шизу-тян. Хотя лично меня все устраивает. — Не сомневался даже. Все, поправляйся. — Шизуо ушел, фыркнув напоследок. — Конечно, Шизу-тян, — прошептал Изая. Перевернулся на правый бок и свернулся клубочком, насколько позволяла ширина дивана. — Я поправлюсь. *** Ровно спустя неделю после операции по замене сердца Изая шел вприпрыжку по Икебукуро, высматривая одну особо вспыльчивую блондинку, насвистывая легкомысленный мотивчик. Слева уже не болело, сердце из тьмы билось ровно, перегоняя кровь по хрупкому телу. Изая прекрасно себя чувствовал, и решил, что сегодняшний день идеально подходит для выяснения отношений с Шизуо. В чем-то Хейваджима прав — как бы Изае ни нравилось бесить его и играть в догонялки, но эти семь лет вражды необходимо как-то завершить. Вечно бегать по Икебукуро, изображая клоунов и развлекая людей нельзя. Орихара понимал это, но ему было жаль терять такую чудную возможность развлечься и сбросить напряжение. — ИЗАЯ!!! — раздался знакомый рык. Изая быстро обернулся, встретившись взглядом с разъяренным, как обычно, блондином. — О, Шизу-тян, а я тебя ищу! — Изая бесстрашно подошел к нему, широко ухмыляясь. — Страх потерял, блоха?! — Ты же сам хотел пообщаться, Шизу-тян, — недоуменно похлопал ресничками Орихара, склонив голову набок. Затем снова ухмыльнулся. — Я приглашаю тебя на чашечку чая. Здесь неподалеку есть замечательная забегаловка, где нам не помешают поболтать. Идем? Шизуо сердито цокнул языком, но кивнул. А что, ведь и впрямь сам хотел поговорить. Кафешка оказалась довольно уютной, а главное — с отдельными кабинками, в которых можно было поговорить конфиденциально. Очевидно, Изая не хотел афишировать изменения в отношениях с самым сильным человеком Икебукуро. — Итак, Шизу-тян, — после того, как они заказали чай, Изая сложил пальцы домиком и пристально посмотрел на Шизуо. — О чем ты хотел поговорить? — Для начала я хочу понять, с чего началась наша вражда. — Шизуо решил брать быка за рога. — Вообще-то с того, что ты сказал, что я тебе не нравлюсь, — приподнял бровь Изая. — Забыл, что ли? — Ну, ты и правда ухмылялся, как будто ты Царь всей Вселенной, а все вокруг тебя мусор. — Ну извини, такая у меня привычка, — развел руками Изая. — Тогда я всегда так улыбался, когда нервничал. — Нервничал? Ты тогда нервничал? С чего бы? — Я хотел с тобой подружиться. Это первый раз, когда я захотел с кем-то подружиться сам, потому я волновался, — Орихара невозмутимо смотрел на Шизуо. Рассказывать о таком оказалось на удивление просто. Хотя он думал, что будет тяжело открываться. — Чего?! Ты хотел со мной подружиться?! — Шизуо аж вскочил, опершись руками о стол. — Тише, Шизу-тян, мы в общественном месте, если ты не забыл. Сядь и не пугай людей. Шизуо покраснел и сел. Затем непонимающе посмотрел на Изаю, который как ни в чем не бывало попивал чаек. — Просто Шинра так много о тебе рассказывал, что мне стало очень интересно. Я захотел пообщаться с тобой, сблизиться. Я понимал, что если подойду к тебе один, ты меня пошлешь, и попросил Шинру нас познакомить. Кто ж знал, что я тебе так не понравлюсь? — с наигранно огорченным видом покачал головой Изая. Полюбовавшись круглыми глазами Шизуо, он вздохнул. — Просто забей, Шизу-тян. Семь лет прошло, как-никак. Я уже не переживаю, да и смысл вспоминать это все? Знаешь, даже если бы я захотел начать все с чистого листа, то эти семь лет не вычеркнешь. И все, что случилось эти годы — никуда не денется. Понимаешь меня, Шизу-тян? Даже если захочешь, ничего не изменишь. Шизуо опустил голову, вглядываясь в чай, следя за кружащимися чаинками. Ничего не изменить, да? Да, правда, годы ненависти из памяти не вычеркнешь. Если они попытаются, то ничего хорошего отсюда явно не выйдет… — Если ты все же хочешь прервать этот замкнутый круг и положить конец нашей вражде, то единственный способ — прекратить общение. Вообще. Полностью. Никак и нигде не сталкиваться. Ну, может, за исключением квартиры Шинры, мы же с ним оба дружим, — подумав, добавил Изая. — Я больше не приду в Икебукуро, а за его пределами мы вряд ли столкнемся. Тогда все прекратится. — Ты так думаешь? — хмуро спросил Хейваджима, рассеянно поглаживая ручку чашки. — Наверное, да, — дернул плечом информатор. Усмехнулся. — Шизу-тян, я ведь тебя все еще раздражаю, разве нет? Даже несмотря на то, что ты узнал у Шинры и сейчас, ты меня не перевариваешь. Тебя бесят мои принципы, мои привычки, моя манера общения, моя улыбка. Я один тебя вывожу из себя, верно? Представь, тебе больше не будут приходить счета за вырванные дорожные знаки и брошенные в меня автоматы, больше не будет порезанной одежды и разбитых очков, Селти и Шинра не будут о нас беспокоиться, люди перестанут пугаться. Мечта, не так ли? — Слишком ты это все радужно расписал, блоха, — хмыкнул блондин. — Не все так просто будет. Ты реально думаешь, что ты один меня бесишь? — До летающих дорожных знаков, столбов и автоматов с газировкой — да, только я. — Хорошо, блоха хитроумная, допустим, мы с тобой прекращаем общение. И что тогда? Что будет с нами? — Ничего, — пожал плечами Изая, сделав глоток остывшего чая. — Я буду копошиться в делах мафии, развлекаться с людишками, разводить орхидеи, доводить Намие… Как обычно, короче. А ты будешь выколачивать из должников их денежки, с удовольствием проводить время с братом и друзьями. Возможно, заведешь-таки себе какую-нибудь миленькую девушку. Женишься, детей заведешь… — А ты себе такого не желаешь? Ну, жену, детей, семью, короче говоря. И, стоп, орхидеи?! — Во-первых, Шизу-тян, — нравоучительно поднял указательный палец Изая. — Я точно знаю, что для семейной жизни неприспособлен. Моя жена будет несчастнейшей из женщин, а с детьми я хоть и могу поладить, но мои дети точно впутаются в криминал. Чего я не хочу категорически. Да и скучно это. Может, потом, лет через десять-пятнадцать остепенюсь, но вряд ли. Шизуо ухмыльнулся. Вот уж точно, примерный семьянин из Орихары не получится. — К тому же я стопроцентный гей, — добавил Изая. Шизуо, некстати решивший допить чай, брызнул коричневатой жидкостью изо рта и носа. — Ч-чег-го?! — с трудом прокашлявшись, вышибала шокировано уставился на Изаю. Тот хитро усмехался. — Ну да. Гей. Что тебя так шокирует? Дотачин, к примеру, тоже гей. Он это просто скрывает, опасается Карисавы. Я, кстати, тоже стараюсь не афишировать. — Тоже из-за Карисавы? Или якудза не поймут? — Я тебя умоляю, среди якудза такое нормально, там геев и просто любителей чего-нибудь нетрадиционного пруд пруди, — закатил глаза Орихара. — Для них моя ориентация шоком бы не стала. Вообще, они меня считают асексуалом, и это к лучшему. Не хватало еще, чтоб приставать начали. Задумавшись об этом, Шизуо нахмурился. Почему-то мысль о том, что к Изае может кто-то приставать… Именно в этом смысле… Почему-то эта мысль ему не нравилась. Очень не нравилась. — Ладно, Шизу-тян, давай уже, решайся, — вздохнул Изая, отставляя пустую чашку. — Что мы будем делать. Исчезаем из жизни друг друга — или продолжаем враждовать? — Я устал от этого всего. — «Но, почему-то, думать о том, что мы с тобой больше не будем видеться, мне очень неприятно». — Тогда… — Орихара встал. Странно улыбнулся — грустно, тоскливо, тускло? — Всего доброго, Шизу-тян… Нет. Шизуо. — Да, и тебе, — Шизуо постарался улыбнуться как можно беззаботнее, но не выходило. Изая открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же закрыл, усмехнувшись. Качнув головой, он ушел из кафе, больше не глядя на Шизуо. А у Хейваджимы словно кошки на душе заскребли. «Все хорошо, — подумал он, стиснув челюсти. — Все будет хорошо. Теперь точно будет. У нас с блохой все будет просто прекрасно». *** Изая полил свой любимый фаленопсис. Осторожно погладил розовые лепестки. Один опал, мягко опустившись на пол. Изая вздохнул, поставив лейку на полку. Он любил орхидеи, любил с ними возиться, но сейчас у него не было сил ухаживать за капризными цветами. Уже две недели. Черт возьми, две недели он не ходил в Икебукуро, не слышал злого рычания Шизуо, не убегал от него, не… Просто не видел Шизуо. Орихара присел за свое рабочее место, равнодушно оглядел стол. Работать не хотелось, но зато очень хотелось пройтись до Икебукуро и хоть одним глазком глянуть на… Звонок в дверь заставил Изаю подпрыгнуть на кресле. Неохотно встав, он медленно пошел к двери. «Наверняка якудза. Задолбали… Скажу, что заболел. Да, так и сделаю. Устрою себе небольшой отпуск. Съезжу на Окинаву, отдохну». Изая улыбнулся своим планам. Отдых ему действительно не помешает. — Извините, я сегодня не… — Изая выдохнул, широко распахнув глаза, — принимаю… На пороге стоял, хмурясь и неловко переминаясь, Хейваджима Шизуо. — Я тут подумал, — начал после нескольких минут молчаливых переглядываний Шизуо. — Почему бы нам все-таки не попробовать… ну… В смысле… Черт, знаешь, мне просто как-то не по себе… Я хотел тебя увидеть, да и вообще… А, ладно, извини, я потом зайду! Шизуо быстро повернулся к лестнице, собираясь уйти. Зря он пришел. Изая ведь уже все решил, верно? Сейчас точно ушат насмешек на голову выльет. Нет, Шизуо не в том настроении, чтобы терпеть яд Орихары. — Шизу-тян, стой! Хрупкие, но сильные пальцы схватили его за плечо, рывком развернули. — Блоха, ты… — Шизуо смолк, удивленно приоткрыв рот. Изая крепко обнял его, спрятав лицо в груди Шизуо. Рвано дыша, он стискивал в пальцах ткань барменской жилетки, заполняя до отказа легкие запахом Шизуо. Он слабо улыбнулся, почувствовав, как на бока неуверенно легли теплые ладони Шизуо. Заскользили к спине, обнимая в ответ — такие теплые и большие. Сильные, надежные. — Шизу-тян, я скучал, — прошептал Изая, улыбаясь. — Не поверишь, но я тоже. Я тоже. — И как мы теперь будем жить? — спросил Изая спустя десять минут, когда они устроились в его гостиной с чаем и печеньем. Шизуо не сразу услышал вопрос, глазея на коллекцию орхидей. — А я думал, ты пошутил… Ну, когда говорил про орхидеи. — Хотелось найти какое-нибудь увлечение, чтобы иногда отрываться от работы. Мирное увлечение, — уточнил с легкой улыбкой Изая. — Решил вот заняться орхидеями. Они красивые, не правда ли? — Не то слово. Что ты у меня спрашивал? Извини, я прослушал. — Как мы дальше жить будем? Избегать друг друга не выйдет. Хотя, думаю, я бы справился. Это ты, Шизу-тян, сдался. — Какая разница, — фыркнул Шизуо. Нет, эта язва неисправима! — А насчет жизни — есть у меня одна идея. Безумная, правда, но гораздо лучше вражды или игнора. — И какая же? — склонил голову набок Орихара. Шизуо молча наклонился к нему и поцеловал. — Хорошая идея, — ответил спустя минуту информатор, тяжело дыша. — Мне очень нравится. — Ага, мне тоже. Стоп, а когда ты успел мне на колени забраться? — возмутился Шизуо, машинально положив руки на талию. — И почему ты худой такой? — Не нравится — не обнимай, — оскорбился Изая, пытаясь слезть с Шизуо. — Нет, блоха, никуда я тебя не отпущу теперь, — оскалился Хейваджима, удерживая Изаю. — Ты мне за все издевательства ответишь. — Ой, какое-то у меня предчувствие нехорошее, — протянул Изая, специально ерзая. — Не нарывайся, получишь же, — предупредил Шизуо, заваливая информатора на себя. Нахмурился, положив ладонь ему на спину. — Изая… Твое сердце… — Оно бьется, — уверенно сказал Изая. — Просто его не слышно. Оно тихое. Моя пустота такая тихая, такая звонкая, такая темная и холодная. Но она живая. Так пусто. Такая пустота… Во мне. — Да, тихое, — Шизуо погладил его по голове. — Изая, я правда скучал по тебе. Я искал тебя в толпе, ты мне в каждом прохожем мерещился. — Мне так хотелось прийти в Икебукуро. Хотя бы просто посмотреть на тебя. Знаешь, я не хочу думать о том, что будет потом. Я просто хочу жить… — Ты будешь жить. — Да. С тобой? — Хитрая блоха. Куда ты от меня теперь денешься? — Никуда, — довольная улыбка. — Тебя ведь не пугает то, что я пуст внутри? — Ты не пустой. Внутри тебя тьма, ну, а внутри меня — монстр. Так что ничего страшного, Изая. Все хорошо. Изая улыбнулся. Они похожи, правда? И похожи, и различны одновременно. Орихара Изая — ночь, а Хейваджима Шизуо — солнце. Он — солнце, которого Изае так не хватает. Но теперь он сможет согреться в его руках, ненадолго забыв о тьме, размеренно бьющейся в груди. И о тьме, оплетающей его душу колючими ветвями. Пусть весь мир за окном истекает скверной и пороками — а он будет наслаждаться своим личным солнцем. Любимым. Хейваджима Шизуо — тепло, а Орихара Изая — холод. Стужа полярной ночи, лед ножа убийцы. Но Шизуо видит его довольную, чуть смущенную улыбку, видит тихое, спокойное счастье в глазах цвета заката. Он обнимает Изаю, чувствует тепло его хрупкого тела. Шизуо знает — будет непросто. Изая не бросит заниматься своими любимыми нечестными делами, не прекратит язвить и ехидничать. Будет очень непросто ужиться, но… Он уже все решил. За эти две недели он многое передумал и понял — он не может без этой несносной блохи. Враждовать они уже больше не могут. Что ж, тогда… Как говорится, от ненависти до любви один шаг. И они этот шаг сделали. Друг другу навстречу. Изая засыпает, пригревшись и сонно улыбаясь. Он вспоминает, как художница Мана мимоходом назвала его обладателем очень ранимого и чувствительного сердца. Смешная. Но кто бы мог подумать, что человек без сердца сможет полюбить?