Холод

      Холод. Холод. Иногда мне кажется, что это скопление букв — последнее в моем словарном запасе, но рядом кружит еще одно. Я лежу на земле мне не в силах его поймать, как обет, как данное кому-то давным-давно обещание, что уже не выполнить. Оно играет со мной. Прилетает мотыльком все ближе и снова уноситься ввысь, так высоко и далеко, что снег, пелена слез не дает мне его увидеть и становиться страшно. Впервые настолько страшно. Но вот хрустальная бабочка снова появляется, я протягиваю к ней окоченевшую руку и… О, чудо! Насекомое село на кончики пальцев, его большие крылья блестели, сверкали и шли волнами цвета неба, чью чистую лазурь прорезали рубиново-янтарные всплески заходящего солнца. Надежда. Слепая вера в лучшее, мечты, которые не сбудутся, теперь нет… Краски бледнеют, гаснет закат, ночь не приходит, только серые сумерки удобно расположились на крыльях моли.       Боль не уходит, она ярким бешенным пламенем горит внутри. Такое чувство, якобы в моей груди жил дракон, но вот его привычный покой потревожен. Громадный ящер зол, нет, не так, он в ярости, рычит бьет шипастым хвостом, все шире раскрывая пасть полную огромных острых зубов. Существо из легенд, житель пещер и сторож горных вершин бил крыльями, разрезал пространство громким рыком, но что-то не дает ему взлететь, давит на него, сдерживает, как пса цепь.       В голове шумят колокола, гномы куют свои лучшие мечи, трубят в рог воины. Быть новой войне, да такой, каковой еще не видал этот маленький мир, чье короткое имя я не могу вспомнить.       Ворон с опереньем смолисто-черного цвета. Металлические когти и клюв, словно лик самой смерти предстал передо мной, прекрасной в своем ужасе… с занесенной в предвестии хорошей жатвы косой. Птица схватила мотылька, отрывая крылья и намереваясь съесть. Дракон поднимается в отчаянном рывке. Чёрный ворон, чёрный ворон, Что ж ты вьёшься надо мной, Ты добычи не дождёшься, Чёрный ворон, я не твой.*       Строчки столь знакомые всплывают в памяти.       — Я люблю ласточек, — голос мой, но настолько чужой, странно тихий в окружающем шуме. Шуме, но не какофонии звуков. Это шум баллад и легенд, звон рассказов у костров, голос того, что будет забыто, но возрождено в пересказах и сказках… Шепот того, что будет засыпано песком времени, что беспощадно ко всем и всему, но крик памяти не способной навсегда стереть и забыть. — Они не махают крыльями постоянно, подобно другим птицам, лишь один взмах, а дальше ветер несет их. Они свободны и живут в гармонии, плывут в небе легко и плавно, будто все боги на их стороне…        — Интересно. Что ж тогда… Сокол. Да, именно. Прекрасный в своем стремительном падении к земле, наплевать на ветер, стихия покорится, на высоту, она не станет проблемой! Он летит к своей цели, смертоносно и неумолимо настигая ее, лишь краткий свист предупредит ту об опасности, но будет поздно. Хищник хватает жертву и выравнивает полет, смерть недовольна, но бог ветров покоряется гордой птице. В родных краях я часто видел соколов всех размеров от кузнечика до дракона. Они способны не только убивать, внезапной смертью настигая с неба, эта птица кинется на защиту своих также, оберегая семью до того, как та, с которой он так долго играл, хвастаясь мастерством полета, не заберет к себе на вечный покой.       Воспоминания столь далекие, невыносимо тихие и размытые звучат в голове громче звуков битвы. Дракон взлетает разрывая железные путы, он бьет хвостом наглого ворона, заставляя того бросить добычу. Моль, жалкий мотылек превращается в ласточку сверкая бело-черным опереньем. Алый цветок расплывается на груди, пожирая меня, вытягивая последние силы. Я жду своего ястреба, но он далеко. Не успеет. Не успеет. Серебристый блеск когтя-косы ворона-смерти уносит дракона. Калена стрела венчала Среди битвы роковой. Чую, смерть моя подходит, Чёрный ворон, весь я твой.*       Снова строки тоской вынырнули из глубин памяти, так не кстати.       — Может сдашься? — родной голос звучит грубо и насмешливо.       — Нет, — хриплю в ответ, ноги подкашиваются, но сдаваться я не собираюсь. Уж слишком хочется стереть глумливую улыбку с этого лица.       — А ты ненавидишь проигрывать, так отчаянно жаждешь победить… Хм… Мне нравиться это в тебе, — похвала звучит неожиданно приятно, словно ради нее стоило пережить все лишения мира. Увы, отвлекающий манёвр успешен, я на земле, острие клинка замерло возле шеи. — То, что ты так удачно отвлеклась и подставилась не делает мои слова ложью. Тест пройден.       Говорят, надежда умирает последней. Но ни я, ни она не собираемся проигрывать. Смерть готова забрать еще одну душу. Я или ласточка?       — Что ж, кто первый - проиграл, — мои губы чуть шевелятся, воздух царапает горло, рвет на части легкие.       Ласточка чуть махает окровавленными крыльями. Она услышала.