“Любовь дала мне жизнь, Но она же её и отняла”
Грех первый: Благородность Каждый грех начинается по-разному: со слова, с поцелуя, со страха, с минутной слабости, с разбитого сердца.. Мой грех начался с моего рождения. Моя мать была шлюхой в борделе, а мой отец – её очередной клиент, пришедший в одну из ночей и ушедший под утро. Когда я родился, мама меня невзлюбила. Я не могу вспомнить и дня, чтобы она не кричала на меня и не винила в своих бедах. – Всё началось с тебя! – так она любила повторять, а затем била посуду. Она терпеть не могла моих слёз и жестоко обходилась со мной, когда я плакал: лишала меня ужина, выгоняла в мороз на улицу, заставляла просить у людей на дороге милостыню, чтобы принести ей на хлеб. И потом я понял, что мне нельзя плакать. Я боялся расстраивать её. Не злить, а расстраивать. Я видел, как по ночам она громко проклинала всё на свете и рыдала от безысходности. В такие минуты мне было её так жаль, что я прощал её грубое отношение ко мне, прощал её обидные слова и оплеухи, которые сыпались на меня, стоило мне сделать малейшую ошибку. Мне просто было жалко эту женщину. Я осознавал, что её страдания намного хуже, чем мои. Кажется, именно тогда я перестал быть ребёнком. – Я ненавижу тебя!! Я любил её. Любил её тёмные волосы, красные в помаде губы, её сладкий парфюм и её голос, в нём никогда не было мягких и ласковых ноток, и чаще всего я слышал только истерические крики и рыдания, но даже так её голос всё равно оставался красивым. Я видел, что мы похожи с ней внешне, и это радовало меня, потому что моя мать была красивой женщиной. И это подтверждало наличие постоянных поклонников у нас в доме. На неделе хотя бы раз она пропадала на пару ночей. Иногда это могло длиться четыре ночи подряд, и тогда мне приходилось следить за собой самому. Я убирался в доме, старался готовить еду, не баловался и не делал ничего из того, что могло бы её разозлить. А когда она возвращалась под утро с синяками под глазами, растрепанными волосами, помятым платьем и уставшим выражением лица, я всегда выходил ей на встречу и говорил: – С возвращением, мама. – Не называй меня так! Мне кажется, я напоминал ей о той ночи с моим отцом, которого она ненавидела сильнее, чем меня. Я всегда знал, что был нежеланным ребёнком. Но от этого я был не менее благодарен матери за то, что она всё же дала мне жизнь. Может быть, она оставила меня, потому что чувствовала себя одинокой. А увидев своё дитя на руках, внезапно возненавидела весь мир и преисполнилась отвращением ко мне и самой себе в первую очередь. Сын неизвестного мужчины, с которым она переспала за деньги – это было ужасно. Когда мне исполнилось семь, мама заболела. Не трудно догадать, что именно это была за болезнь и как она её подхватила. В то время мне казалось, что она начала ненавидеть всех ещё сильнее. Денег не хватало практически на всё, даже на кусок хлеба. Я начал стоять на улицах каждый день, выпрашивая монеты. Не для себя, для моей матери, которая казалась мне самым несчастным существом на свете. И единственный, кто у неё остался, это её ненавистный сын. Что может быть грустнее этого? Когда я набирал достаточно на бутылку молока и булочку, то со всех ног бежал домой, чтобы с радостью принести это ей. Но в ответ на заботу получал лишь холодный взгляд, полный слёз, отчего моё сердце болит даже сейчас. – Лучше бы ты никогда не рождался. Когда она умерла, никто не стал оплачивать её похороны, и маму похоронили вместе с другими нищими в общей могиле. Тогда умирало много людей. Я стоял под дождём и глядел, как её тело в мешке забрасывают землёй. Я не заплакал, но мне было очень грустно. Я думал, что ели бы умер я, то она смогла бы жить дальше. И я жалел, что не умер вместо неё. Я не считал, что мама в чём-то виновата: она была простой женщиной, которую никто никогда не любил, у которой не было денег и счастья. Никто не вправе осуждать её за то, как она вела свой образ жизни и что делала. Жизнь на улице была жестокой. Сначала я присоединился к другим детям, которые жили стаями, именно стаями, потому что то, как они жили, не было похоже на человеческую жизнь. Каждый день им приходилось воровать еду, чтобы прожить. Ночевать под открытым небом в трущобах или в зловонных, но тёплых канализациях – выбор был невелик. Иерархия требовала беспрекословного подчинения лидеру – самому смелому и отпетому мальчишке, который хоть и защищал своих, но мог в то же время отобрать у невинного младенца игрушку, угрожать взрослым ножом, мухлевать и жульничать во всём, что он делал. Я понимал, что жизнь на улице требует этих жертв, требует того, чтобы ты стал похож на дикого зверя, я прекрасно это понимал. Но я не принимал это. – Что ты сказал? Ну-ка, повтори ещё разок. – Я не буду брать то, что мне не принадлежит. – Да ты хоть знаешь, какими потом и кровью был добыт этот хлеб? – возле моего лица помаячил кулак. – Знаю. За то, что ты украл его и шматок колбасы, хозяин лавки наказал девушку и лишил её денег. Она долго плакала и умоляла его этого не делать, потому что у неё есть младший брат и сестра, которых она кормит одна. – Да что мне до её проблем?! Ты вот это видел? – он показал рукой на обездоленных сирот вокруг, которые старались не сдаваться и оставаться детьми даже в этом грязном и неприветливом мире. – То двое, а нас три десятка! Как их кормить?! Если не будем воровать, мы все подохнем, как собаки! Так что слушай сюда. Он схватил меня за воротник и резко потянул на себя. Разница в возрасте и росте была ощутимой, хотя ему не было и тринадцати. – Если ещё раз заикнёшься о подобном – полетишь ко всем чертям из Дома, усёк? Домом мы называли нашу Обитель, в которой мы жили. Это был один из нищих районов, где жили такие же отбросы, как мы. Естественно, полиция сюда даже нос не совала, потому что каждый знал, что трущобы – это гиблое место. Может быть, если бы на следующий день я не защитил нищего старика от своих, то я смог бы стать таким же, как они, и освоиться в этом мире. Но когда я увидел, как мальчишки отбирают у нищего последние монеты, которые он честно заработал попрошайничеством, так как был абсолютно слеп, я не смог это вытерпеть. В тот день меня сильно избили, и когда я лежал почти без сознания, наш главарь схватил меня за волосы и посмотрел мне в опухшие глаза. – Доигрался в благородного рыцаря? Сдохнешь теперь ты тут вот в этом говне, и никто тебе не поможет, дружок. Меня бросили в переулке. Раны ещё долго заживали. Когда я остался один, то понял, что выжить в одиночку в этом мире невозможно. Днями я стоял возле моста с протянутыми руками, ночевал на лестнице моего старого дома, с отвращением для себя залезал в помои, пытаясь найти остатки еды, так как живот скручивало от дикого голода уже на второй день. Люди, видевшие меня, с презрением и брезгливостью отворачивались, а потом какая-нибудь дама говорила другой: – Это сын шлюхи. За два месяца я заметно похудел: щёки впали, кожа обтянула кости и ребра, а глаза были огромными, словно у совы. Каждый день голова кружилась от недоедания. Я давно уже не принимал настоящей ванны и чувствовал соседей в моих отросших волосах. Ступни сильно огрубели и стали чёрными. Одежда начала походить на обычные нищенские лохмотья. С каждым днём мне сложнее было вставать и просить денег на пропитание. Я видел в своих снах места, где я могу вкусно и сытно поесть, а когда просыпался, хотелось плакать от того, что это был очередной сон. Мне хотелось умереть. Точнее, мне хотелось умереть быстрее, потому что я знал, что мне недолго осталось. Хотелось меньше мучиться. Я часами сидел у стены в узком переулке и смотрел на оживлённую улицу города. Мне не хотелось умирать в грязи трущоб, и поэтому я приходил сюда. Тут я видел красиво одетых людей, видел машины, видел счастье и радость на лицах детей, и мне самому хотелось улыбаться в такие моменты. К тому времени стукнули первые холода. Осень внезапно превратилась в зиму, и в начале ноября пошёл первый снег. Я даже обрадовался. Было лучше умереть от холода: просто заснуть и не проснуться, чем от голода, страдая днями и ночами. Я молился о том, чтобы смерть пришла быстро. Но вместо смерти в тот день ко мне подошёл человек, который не брезгливо поморщился и не назвал меня сыном шлюхи. Мужчина присел передо мной и спросил, как меня зовут. – Канаме, – мой голос прозвучал бледно и хрипло, мне показалось, что кто-то другой назвал моё имя. – Где твои родители? Почему ты один? – Господин, пожалуйста, поторопитесь, – выкрикнул его водитель, но он лишь махнул рукой. – Умерли. – И ты живёшь на улице? Тогда я ещё подумал: ну что он за дурак. Как можно не знать о нищесбродах, которые каждый день гуляют туда-сюда? – Да. – Чем ты питаешься? – Ничем. – Я отвезу тебя в приют. Там о тебе позаботятся. Я слабо покачал головой. Я слышал о приютах от других детей в Доме, которые сбежали оттуда. Сам факт того, что они решили жить в Доме, чем в приюте, говорил сам за себя. Это то место, где лучше никому никогда не бывать. – Лучше уж умереть здесь. Я чуть-чуть улыбнулся. – Вам лучше уйти, иначе я заражу Вас чем-нибудь. – Нет, – его голос звучал властно и уверено. – Я подарю тебе новую жизнь, Канаме. Ты хочешь этого? Хочешь жить в лучшем мире, где у тебя будет всё, чего ты пожелаешь? Хочешь иметь новую семью и дом, где тебя будут любить? – А кто не хочет? – Возьми меня за руку, и у тебя это будет. Я думал, что он так шутит, заманивает меня в приют. Я не верил ему, но слабо улыбнулся и взял его тёплую и широкую ладонь. Этого мужчину звали Харука Куран. Грех второй: Счастье Меня усыновили. Чета Куран радушно приняла меня к себе. Красивая молодая Джури считала меня своим родным сыном, уважаемый и заботливый Харука ни в чём мне не отказывал, а их дочь, Юуки.. Когда меня привезли в поместье Куран, хорошенько вымыли и накормили, я боялся заснуть, потому что думал, что когда я проснусь, это окажется очередным сном. Но каждый раз, когда я открывал глаза утром, я просыпался на большой мягкой кровати с балдахином, мягкий голос няньки звал на завтрак из изысканных блюд, а за столом мне улыбалась моя новая семья. Они все старались приручить меня, потому что с самого первого дня в поместье я боялся к чему-либо прикасаться и брать что-то без разрешения. Каждый раз, когда мне хотелось съесть чуть больше, чем было наложено у меня в тарелке, я одёргивал себя и стыдливо молчал. Если Харука меня о чём-то спрашивал, я никогда ему не возражал и говорил, что меня всё устраивает, а потом всегда добавлял, как я ему благодарен. Супруги грустно переглядывались, когда видели, как я лишаю самого себя детских радостей. Они будто бы знали, что я ограничиваю себя, чтобы никак не стеснять их. Но я слишком привык к такому образу жизни. Да я и не знал другого в своём детстве. Я даже не думал, что мне можно думать о себе в первую очередь. Джури обучала меня чтению и письму. Я всегда старался быть прилежным учеником, и мне это удавалось. Она всегда удивлялась тому, как быстро у меня получается учиться. – Спасибо, Джури. Сначала я называл её госпожой, а Харуку господином, как и вся остальная прислуга в доме, но Куран не позволили мне больше так к ним обращаться, потому что я был членом их семьи. – Не за что. Канаме.. – Да? – Я бы была рада, если бы в следующий раз ты назвал меня мамой. Она тепло мне улыбнулась и коснулась волос ласковым и нежным движением, как настоящая мать. Но я не привык к этому. Ласка для меня была чужда. Удивительно, как то, о чём я мечтал раньше, сбывалось со мной, но теперь я сам отказывался от этого. – Да, мама, – я и Джури не хотел расстраивать, но тогда я не понимал, что именно это-то моё желание и заставляет её грустить. – Канаме, не обязательно заставлять себя, если ты не хочешь. Я желаю стать когда-нибудь для тебя настоящей мамой, чтобы ты действительно меня считал ею. Поэтому пока этого не случится, называй меня, как тебе хочется. – Да, Джури. Я хотел спросить её, почему она так грустно мне улыбается, но не мог. Я никогда не задавал своей матери вопросов, потому что она никогда на них не отвечала и всегда кричала мне в ответ. Мне легче было самому прийти к ответам, чем просто узнать их. Может быть, поэтому я и смог стать одарённым в глазах окружающих. Семья Куран была очень богата. Слишком богата. И естественно, что она вертелась в высших кругах и ходила на разные приглашения: в театр, на ужин, на банкет, на скачки. Харука часто водил меня с собой, как только я научился манерам и держаться на людях. Он оставлял жену вместе с дочкой, брал меня, и я потихоньку начинал вливаться в то общество, ту элиту, где жили Куран. – Это мой сын – Канаме. Мой отчим всегда представлял меня только так. Не приемный, не пасынок, не просто Канаме, а именно его сын. Это давало мне лишний стимул показывать себя только в лучшем свете, чтобы оправдать желания, которые возлагали на меня. И у меня это получалось, потому что каждый раз я замечал на себе одобрительный и гордый взгляд Харуки. Чуть позже я начал говорить с дамами и мужчинами отдельно от отчима. Они что-то спрашивали у меня, я отвечал им сдержанно и достойно, а потом задавал серьёзные взрослые вопросы, от которых на лицах собеседников появлялись улыбки. Им казалось, что в девять лет я был слишком серьёзным для ребёнка. – Кем же Вы хотите стать, Канаме-сама? – Врачом. Я видел на их лицах лёгкие усмешки, будто я говорил им о чём-то невозможном и слишком детском, вроде: “Я хочу стать лётчиком!” Но я не обращал на это внимания. – Поделитесь с нами причиной? – Я хочу помогать людям, насколько это возможно. Это желание возникло как только мы с Джури начали изучать биологию и анатомию. Я думал, что с такими знаниями я могу помочь человечеству сделать новый скачок в развитии, найти лекарство от массовых болезней, которые разгуливают между людьми, спасти многие жизни, такие как жизнь моей матери. – Это благородно. – Никогда не забывайте о своём желании, Канаме-сама. Иногда, стремясь к мечте, человек выбирает такой путь, что забывает первоначальную цель. Тогда я наивно полагал, что смогу претворить желания в реальность. Я не знал, что моя мечта так и останется мечтой. Когда начинались танцы или азартные игры (порой, мы ходили и в казино, Харука не был заядлым игроком, но ради статуса порою ставил кругленькие цифры на кон), я уходил к стене и наблюдал за всем, оставаясь в гордом одиночестве. В один из таких вечеров, я познакомился с ним, моей будущей правой рукой, человеком, который поддерживал меня на протяжении всех последующих лет. Такума Ичиджоу. Мы были с ним примерно одного возраста, но я чувствовал себя старше, когда видел в его глазах детский любопытный огонь. Наверное, это было слишком самонадеянно с моей стороны, и я в те годы казался ему зазнавшимся мальчишкой, думающим, что знает жизнь. Однако Такума никогда не говорил этого вслух. – Тоже скучаешь? Я не ответил ему. Мой одинокий вид говорил сам за себя, и особо весёлым я не казался. – Меня зовут Такума. А ты Канаме, да? Дед рассказывал, что ты производишь впечатление для своих лет. Мы, кажется, одного возраста? Сразу видно, что ты гений. Гений. Они называли меня гением, а я не понимал: как можно не видеть очевидное. Они говорили, что я Талант, потому что я видел это, когда они – просто не замечали. Скорее, я был слишком взрослым для своих лет, поэтому им и казалось, что я особенный. Но таких же особенных как я на улице бегают десятками, стараясь выжить в том суровом и намного более реальном мире, чем этот, прикрытый роскошью и красивыми словами. Здесь дети могли оставаться детьми настолько долго, насколько это было возможно, пока несчастья не свалятся на их голову и не заставят резко повзрослеть и изменить свой взгляд на жизнь. – Ты пришёл, чтобы подружиться со мной? Я посмотрел на него спокойным, своим обычным взглядом, который Джури называла грустным или слишком понимающим. Мальчишка неловко улыбнулся, будто старался извиниться. – Нельзя? – Делай, что хочешь. – Если честно, то ты прав только отчасти, – он прислонился спиной к стене, как это сделал я. – Дедушка, конечно, сказал мне познакомиться с тобой, но, услышав его рассказ, я и сам захотел узнать тебя лучше. Мне кажется, ты необыкновенный человек, Канаме. – Подлизываешься? – Говорю то, что думаю. Его глаза улыбались. Потом, через несколько лет, я понял, что они улыбались всегда. А совсем недавно я осознал, что они улыбались для меня. С Такумой мы коротали время, пока взрослые были заняты важными разговорами, в которых детям не разрешалось принимать участие. Он стал для меня первым другом и, наверное, поэтому был для меня так дорог. Я ошибся, когда говорил, что семья Куран приняла меня с распростёртыми объятиями. Был один человек, которому я пришёлся не по вкусу. Как только я начал набирать известность и, может быть, даже некий авторитет в высшем обществе, к нам в дом пришёл он. – Что делает этот оборванец в нашей семье? Он указал на меня пальцем. Строгие взгляды моих приёмных родитладан ясно говорили о том, что, оскорбив меня, этот человек оскорбляет и их. – Он мой сын, Ридо. Выбирай выражения. Голос отчима был холодным и резким, а взгляд очень суровым – таким я видел его впервые. В тот день я понял, почему Харука Куран имеет такой высокий статус среди элиты. – Сын! Ты называешь сыном отпрыска грязной шлюхи, которого подобрал с улицы?! И вот этому сопляку ты доверишь семью Куран?! – Уж точно не тебе. Я глава и мне решать, кто станет следующим наследником. – Да если бы не моя сестра, хер бы ты стал главой, – Ридо показал отчиму фигу, а потом обернулся к женщине, с которой был так сильно похож. – Посмотри, Джури! Полюбуйся, во что превращается наша семья из-за твоего выбора! Мы с тобой могли бы сделать Куран.. Он схватил её за плечи, но она отстранилась от брата и оборвала его резким и властным тоном. – Ты не в себе, Ридо. Тебе нужно остыть. – Не в себе! Это я не в себе?! – мужчина указал на себя пальцем и расхохотался. – Не в себе тот, кто делает нас всеобщим посмешищем! – Ридо, тебе лучше уйти из моего дома, – голос Харуки звенел от злости. – Ты меня прогоняешь? Меня? А вот его оставишь здесь? Они посмотрели друг на друга. Я чувствовал себя виноватым в ссоре родственников. Я не знал, что эта ссора началась ещё задолго до моего рождения. Началась с греха, который породила любовь брата к своей сестре. – Хорошо, я уйду. Я уйду. Но вы ещё пожалеете, что приняли этого мальчишку. Он обернулся, и мы встретились взглядами. Мне на мгновение показалось, что на меня смотрит моя мать. Я даже услышал её отчаянный и злой голос: “Лучше бы ты умер!” Настолько были похожи глаза Ридо на её глаза: они были такими же ненавидящими. Я ощутил внутри знакомую жалость. Где бы человек ни родился – на улице или в богатом доме, – он везде может быть несчастен. Когда мужчина ушёл, Джури обняла меня, будто просила прощения. – Не слушай его. Он далеко не прав в своих мыслях. – Я не думал придавать этому значения. Она посмотрела на меня и улыбнулась. В её глазах я заметил слёзы, которые она тут же стёрла. Кажется, ей было больно от того, что делал её брат. – Не важно, кто и что говорит. Не важно, кто ты такой и откуда. Мы – твоя семья, Канаме. Принять тебя – это наше общее с Харукой решение. Ты имеешь полное право считаться одним из Куран. И никто не может отнять этого у тебя. Джури поцеловала меня в лоб. – Это твой дом, сын, – Харука посмотрел на меня тёплым взглядом. Я никогда не думал, что в мире есть кто-то настолько добрый, чтобы принять чужого в свою семью. Но эти люди нашлись. Куран стали для меня эталоном милосердия и любви к ближнему. И я полюбил их, может, не как родителей, но как людей, которые помогли мне. Дверь скрипнула – и на пороге появился заспанный ангел с зайкой в руках. – Мама? – Юуки? Мы тебя разбудили, дорогая? Джури встала с колен и подошла к дочери, взяв её на руки. Я видел, как при появлении этой девочки у всех вокруг начинают гореть глаза – она была настоящим комочком счастья для своих родителей и для слуг в доме. Никто не мог остаться равнодушным при взгляде на её тёплую и откровенную детскую улыбку. Даже я. – Мне приснилось, что нии-сан ушёл, и я испугалась, что это правда. Женщина ласково улыбнулась и повернулась ко мне. Большие карие глаза девочки посмотрели на меня. – Канаме здесь. Он никогда нас не покинет. – Правда? – этому доверчивому взгляду я не мог отказать. – Правда. Она улыбнулась мне. Улыбнулась так же, как в первый раз, когда увидела меня. Харука сказал ей, что я её старший брат, а Юуки приняла это быстро и спокойно. Она полюбила меня, и я думал, что нет на свете ничего, чего бы эта малышка не смогла любить. Юуки протянула ко мне руки, и я послушно взял её. Мы быстро привязались друг к другу. Наверное, она стала единственной из Куран и из всех людей, перед которыми я мог быть самим собой, потому что она любила меня любого. Она просто любила меня, не требуя ничего. И я сам полюбил её за это. Только позже я понял, что эти чувства не похожи на братские. Укладывая её спать, читая её, играя и исполняя её малейшие прихоти, за которые Джури и Харука меня не хвалили и говорили не потакать ей во всем, я чувствовал себя почему-то счастливым. Мне нравилось проводить со сводной сестрой время. Я думал, так и должно быть у каждого старшего ребёнка с младшим. Но когда я познакомился с кузеном, сыном Ридо, (совсем не похожим на отца) Шики, я не почувствовал ничего подобного. Мне было приятно, когда Юуки приходила ко мне в комнату, если ей было страшно по ночам. Я неосознанно радовался, когда она берёт за руку меня, а не Джури или Харуку. От её улыбки становилось намного легче, и мне хотелось, чтобы Юуки улыбалась так только мне. А потом ей исполнилось шесть лет. – Я люблю тебя, Канаме-ни. Юуки склонилась надо мной, пока я лёжа читал учебник. Её красивые, такие же как у Джури, волосы коснулись моей щеки. Я заправил её прядь за ушко и улыбнулся ей. – Я тоже люблю тебя, Юуки. – Нет, – она покачала головой и взгляд её стал таким серьёзным, что я даже испугался того, как по-взрослому она выглядела. Мне совсем не хотелось, чтобы она взрослела. – Я люблю тебя по-другому. Я хочу стать твоей женой, Канаме-ни. В тот раз Юуки удалось застать меня врасплох. Она наклонилась ко мне и коснулась моих губ так уверенно, что я усомнился, моя ли эта сестрёнка. Кому-то другому бы показалось это отвратительным, но я тогда подумал, что это именно то, чего я всегда хотел. Я думал, моя маленькая ревность обусловлена комплексом младшей сестры, но оказалось, что я неосознанно страдал от безответной любви к ней. Её детский лёгкий поцелуй сделал меня счастливым. – Тогда я женюсь на тебе, когда мы вырастем. Её удивление на лице сменилось радостью, и она счастливо рассмеялась. В тот день я стал самым счастливым человеком на свете. Я был безмерно благодарен Джури и Харуке за то, что они приютили меня. Но я совсем не знал, как они отреагируют на то, какие чувства мы с Юуки испытываем друг другу. Я боялся, что они решат, будто я неблагодарный и беру то, что мне не принадлежит. Поэтому я так похолодел, стоило Юуки за столом сказать, что я обещал взять её в жёны. У меня даже вилка из рук выпала, а в горле застрял кусок мяса. Я чувствовал на себе взгляды взрослых, и мне они казались осуждающими. – Это правда? – голос Харуки звучал серьёзно. Они оба любили Юуки больше всего. А я пришёл в их дом с улицы и нагло решил забрать их дорогое сокровище. У Харуки были все права злиться на меня. Но даже если они мне будут запрещать и скажут забыть об этих чувствах, я не отступлю от Юуки. Я считал своим долгом сделать её счастливой во что бы то ни стало. Я поднял взгляд с тарелки и спокойно и уверено посмотрел на отчима, внутренне готовясь к борьбе. – Я люблю Юуки. Вопреки моим ожиданиям, лицо мужчины не побагровело от злости, а глаза не стали холодными, как в разговоре с Ридо, он лишь тепло улыбнулся мне и посмотрел на супругу. – Ты слышала это, Джури? Кажется, наши дети повзрослели раньше времени. – Я слышала, Харука. Я думала, что не смогу отдать свою малышку ни в одни руки семей, что присматриваются к Юуки. Но если это будет Канаме, и она останется Куран, то моё сердце будет спокойно. Харука согласно кивнул. – Ты сможешь стать полноправным главой, Канаме. – Я не думал об этом. – Тогда тебе стоит подумать, потому что будущее нашей семьи и нашей дочери в твоих руках. Они люди? Действительно люди? Может ли быть человек настолько добр к кому-то? Доброта четы Куран была безграничной. Я сравнивал их с милосердными богами, которые увидели мои страдания, и решили подарить мне новую жизнь. Я ни разу не жалел о том, что взял ту руку помощи. Счастье моё длилось немного-немало. Ровно до десятого дня рождения Юуки. Это был широкий и большой праздник, где моя принцесса была центром внимания всей элиты. Мы танцевали вместе снова и снова, глядя друг другу в глаза и считая, что наша любовь и мирное будущее будут длиться вечно. Подарки от чужих семей образовали целую горку, так что открывать и рассматривать их пришлось бы целых два дня. Лично от меня она получила медальон, в котором было фото нашей семьи, а так же изящные наручные часы. Я не отходил от неё ни на шаг, мой взгляд был прикован только к Юуки, и она была рада, что среди девочек остальных семей, которые были старше, я выбирал именно её. Кроме Юуки мне был никто не нужен. Наш праздник длился до полуночи, пока мы не приехали домой, и там нас не встретил Ридо. Я сразу почувствовал, что что-то не так. Но ни Харука, ни Джури не отнеслись подозрительно к тому, что он хотел поздравить племянницу. – Ты стала уже такой взрослой, Юуки. Он поцеловал её маленькую светлую ручку, и девочка добродушно ему улыбнулась. – Дядя Ридо, а Вы ничуть не изменились. – Я тоже так думаю. Мужчина вынул из-за пазухи подарок. Но подарком оказался пистолет, который он направил Юуки в лоб. Я внутренне похолодел от ужаса. Я представить не мог, что буду делать, если её не станет. – Ридо! – Брат!! Он рассмеялся и крепко схватил Юуки за плечо, чтобы она не смогла убежать. Почему-то в тусклом свете настенных огней мне казалось, что его глаза приняли кровавый оттенок. – Пришло время платить за свои грехи, Харука. – Не трогай Юуки! – Не двигайся и не доставай оружие, что у тебя под пиджаком, и она не пострадает. – Мама. Я увидел в её глазах страх и слёзы. Если бы в тот момент я мог что-то сделать, а не стоять на месте! – Не плачь. Не плачь, милая, всё будет хорошо. Но Джури, я, Юуки и Ридо знали, что уже ничего хорошего не будет. Она закусила губу, чтобы выглядеть сильной и не расплакаться. Настоящая наследница семьи Куран, достойная своего имени. – Что тебе нужно? – А разве не понятно? Мне нужна семья Куран, место главы, моя Джури и всё, что ты отнял у меня. – Ничего из этого тебе никогда не принадлежало, Ридо, – холодно осадил его Харука. Я решил действовать. Я думал, что если привлеку внимание Ридо, то отчим сможет достать пистолет и спасти Юуки. Я думал, что смогу это сделать. Только я не думал о том, какие последствия могут быть у моего поступка. Мне тогда было не до анализа. Я дёрнулся в сторону, уловив взгляд дяди на себе. “Вот оно!” – внутренне я ликовал, – “вот наш шанс!!” – Начнём с сопляка. Он убрал пистолет от Юуки и выстрелил в меня. Думал ли я тогда, что умру? Нет. Тогда я думал о той, что стояла возле мужчины и сдерживала слёзы. – Канаме! Я не сразу понял, что кричала моя мачеха. Только когда раздался выстрел, а мою шею обвили её теплые руки, я понял, наконец, что случилось. Время будто остановилось на тот момент. Я видел, как с её губ начинает течь кровь, а она пытается улыбнуться и что-то тихо мне говорит. –..блю вас. – Нет.. – я в ужасе глядел на то, как она слабеет и падает на пол. Её стеклянные глаза посмотрели в потолок, а кровь быстро разлилась под ней, достигнув моих туфель. – Джури!! – Мама!! – Джури!!! Я посмотрел на Ридо и увидел слёзы в его глазах. Он кричал не своим голосом. Всё отчаяние и ненависть слилась в его взгляде, и он обернулся Харуке, который доставал пистолет. – Всё из-за тебя. Она умерла по твоей вине! Мужчины выстрелили одновременно. Но у Ридо было преимущество: рядом стояла Юуки, которую Харука боялся задеть. Его пуля прошла мимо, а вот выстрел Ридо снова оказался удачным. Он всадил в отчима ещё несколько пуль и отшвырнул от себя плачущую девочку. – Канаме, – я повернулся и увидел темнеющие от смерти глаза мужчины, который заменил мне отца, – бе..ги.. Он упал на пол, выронив пистолет. Я переглянулся с застывшей Юуки, по щекам которой катились слёзы. Она смотрела на родителей широко распахнутыми глазами, не смея пошевелиться. Кажется, кроме их трупов она ничего больше не видела. – Зачем? – мой вопрос сорвался прежде, чем я успел спохватиться. – Зачем ты это сделал? – Ты думаешь, что я чудовище? Мужчина посмотрел на меня. Из его глаз всё ещё бежали слёзы. Кажется, смерть любимой сестры сильно потрясла его. Особенно его шокировало то, что убил её именно он. – Думаешь, ведь так? Его смех походил на рыдания. Я смотрел на убийцу и не мог ненавидеть его. Он выглядел, будто сам был жертвой обстоятельств, которые выпали на его долю. – А ты когда-нибудь задумывался, откуда у твоего папочки всё это? Он показал на всю залу дулом пистолета, продолжая смотреть на меня. Если честно, я никогда не думал о том, каким бизнесом занимается Куран. Мне тогда было всё равно, потому что я мечтал пойти в другую степь, а Харука никогда не запрещал мне этого. Но между тем я думал, что неспроста появляюсь на этих праздниках, где собираются высокоуважаемые люди. – Нет? Тогда я расскажу тебе сказку на ночь перед тем, как ты уснёшь навсегда, дорогой племянник. Мой отец, отец Джури, был предыдущим главой нашей семьи. Мы все, как и наши отцы, как и отцы наших отцов, являлись мафией, известной семьёй Куран, которая издавна имеет самый весомый авторитет среди криминального мира. Мы были словно Карлеоне, пока в нашу семью не пришёл он – Ичия Харука. Он быстро завоевал доверие отца и любовь Джури, – он стиснул зубы. – Поэтому когда они сыграли свадьбу, борозды правления перешли к нему. Ты считаешь его ангелом? Считаешь его хорошим человеком, который приютил тебя и дал новую жизнь? Чушь! Ему не было никакого дела до тебя или других обездоленных детей! Как думаешь, он построил этот особняк? Или заполучил дорогие виноградники на юге страны? А завоевал общий страх перед остальными? Убийства. Жестокие и бесконтрольные смерти, которыми он торговал направо и налево. Чтобы выбраться из-под гнёта, против Куран семьи затеяли заговор. Ты думаешь, я предатель? Думаешь, я сошёл с ума от ревности? Я сошёл с ума от того, во что превращается наша семья. Такие как вы, чужаки, разрушаете её своими силами, поэтому я решил, что от вас надо избавиться. Ради Куран. Ради Джури. Ради нашего отца. Поэтому не думай, что я примешиваю сюда какие-то чувства. Ничего личного, Канаме. Ты просто должен умереть ради светлого будущего нашей семьи. Он направил на меня пистолет, и только сейчас заметил, что у меня в руках другой. Раздался выстрел. И Ридо понял, что выстрелил я, когда по его груди растеклась кровь. Он посмотрел на себя, приложил руку к ране и перевел удивлённый взгляд на меня. Казалось, он не верил тому, что видит. – Т-ты.. – Ничего личного, Ридо, – повторил я на его лад и нажал на курок ещё раз, – Я просто хочу жить. Грех третий: Любовь Отбросив пистолет в сторону, я подбежал к Юуки. Но она не видела меня и продолжала смотреть на мертвецов. Её бил мелкий озноб. Когда я обнял её, она начала плакать и вырываться. Узнав меня, она не отпускала меня до самого утра, пока слабость и пережитый шок не свалились на неё разом, и она не уснула. Сначала Юуки вела себя как обычно. Мы переехали в фамильный особняк, где жил Шики и главные приверженцы семьи Куран. Мне пришлось оставить её и заняться похоронами. Я понимал, что вскоре все основные заботы лягут на меня, как на старшего из отпрысков Куран. Никто не был против моей кандидатуры. Видимо, Харука и правда хотел сделать меня следующим главой. Это случилось раньше, чем он ожидал. Я мог бросить всё, уйти отсюда и сказать, что я вообще никак не отношусь к мафии, но оставить Юуки одну я не имел права. Потеряв своё счастливое детство, родителей и счастье, она больше всего нуждалась в моей поддержке. Мы вместе стояли на похоронах, и я держал её за руку. Чёрный совсем не шёл Юуки. Но ещё больше ей не шли слёзы. Я вспоминал, как я точно так же стоял и смотрел на то, как хоронят мою мать. Но теперь я чувствовал, что должен продолжать жить ради Юуки. И хотя я убил Ридо, впервые убил человека, я не сильно в этом раскаивался, потому что тем самым защитил свою жизнь и жизнь своей сестры. После похорон я начал замечать, что Юуки начала меняться. Я думал, что это из-за смерти родитладан, и скоро это пройдёт. У меня не было времени переживать об этом, так как на меня навалилась вся ответственность за семью Куран. С каждым днём я всё больше погружался в тёмный мир, который был скрыт от моих глаз за красивой одеждой и дорогими вещами. Мой первый самостоятельный выход в свет как Канаме Куран, главы семьи Куран, начался с того, что абсолютно каждый подходил ко мне и высказывал свои соболезнования. Я слышал, как люди шептались об убийстве Харуки и Джури, предательстве Ридо, о нас с Юуки, несчастных и обездоленных, предоставленных самим себе. В тот день ко мне подошёл Асато Ичиджоу, дед Такумы, и протянул руку. – Вы можете рассчитывать на мою поддержку, Канаме-сама. В тот момент лишённая своего величия, но не авторитета, Куран требовалась в союзнике. А я – в наставнике, который введёт меня в мир мафии через парадную дверь. Я принял предложение Асато-сана, и с тех пор Такума стал частым гостем у нас в доме. Впрочем, как и его дед. В те дни я думал, что всё не так плохо, что мы сможет выкарабкаться на поверхность, и счастье можно вернуть. Увы, я был незнаком с криминальным миром, а также слишком наивен, если думал, что на этом наши беды закончились. На одном из ужинов, где я был чуть ли не главным гостем, в зал вбежал подчинённый Харуки, которого я раньше считал простым водителем. Он оказался заведующим всеми финансовыми делами нашей семьи. Он был так взволнован и перепуган, что сразу привлёк всеобщее внимание. – В чём дело, Каин? Я сразу же поднялся, глядя на него строгим взглядом, стараясь сказать ему: “У меня важные дела. Как ты смеешь их прерывать?” – Канаме-сама.. – он задыхался и тяжело дышал. – Юная госпожа! Госпоже нездоровиться! Прошу Вас, возвращайтесь домой немедленно! В другой раз бы я обязательно сказал бы ему, кто должен отдавать из нас двоих приказы, но в тот раз я сорвался с места, наскоро извинившись перед хозяевами. По дороге Акатсуки сбивчиво пытался мне что-то рассказать, но я ничего не понял из его объяснений. Лишь то, что это не простая болезнь. Я боялся, что это может быть пневмония или что-то в этом духе. Но я ошибся. Все оказалось намного хуже. К Юуки была неконтролируемая истерика. Она не подпускала к себе никого, и возле её комнаты столпилась прислуга. Я протиснулся сквозь неё, и увидел свою сестру. Это была маленькая девочка десяти лет. Точнее, я пытался увидеть в ней эту маленькую девочку, потому что передо мной стоял кто-то другой: всклоченные волосы, красноватый блеск глаз, дрожащее тело, искусанные губы и испуганный взгляд. Когда я осмотрел комнату, я подумал, что тут прошёлся тайфун. Горничная мне сказала, что это устроила Юуки, когда её пытались успокоить. – Юуки. Я сделал шаг вперед, входя в тёмную комнату, где напротив окна стояла она. – Не подходи, – её голос дрожал, казалось, что она вот-вот расплачется. – Юуки, тебе нечего бояться. Это я, Канаме. Я старался быть ласковым. Она мне напоминала запуганное до смерти животное, которое в любую минуту могло стать бешеным. От взгляда на неё у меня начинало болеть сердце. Что сделали с моей милой доброй сестрёнкой? – Уходи. Она сделала шаг назад и почувствовала стену сзади. Я быстро сократил расстояние между нами. – Не приближайся!! – Господин, осторожнее!! Как я могу бояться её? Это существо мне дороже жизни. Я поклялся сделать её счастливой, своей женой, возлюбленной. Я не брошу её, какой бы она не стала. Я схватил её руки, отчего послышался её крик, и притянул к себе. Её рыдания заставляли меня содрогаться. Больнее всего было видеть то, как больно ей. – Я люблю тебя, Юуки. Люблю тебя. Я люблю тебя. Я повторял эти слова раз за разом, пока она не перестала сопротивляться и обессиленно не повисла на моих руках. Она всё ещё плакала, когда я заглянул ей в глаза. Она посмотрела на меня, и я увидел свою прежнюю Юуки, но такую слабую и беспомощную, лишённую всяких сил, что мне казалось, будто она потеряла волю к жизни. – Канаме, – её некогда звонкий и журчащий голосок теперь стал тихим и хриплым от слёз, – мне страшно. – Я вылечу тебя. Обещаю. Я обязательно тебя вылечу. Из Юуки растили принцессу. Невинную чистую и непорочную. Если то, что сказал Ридо, правда, то Харука старался сделать из своей дочери то, чем он никогда не был. Она не знала о мафии, как и я, и росла в неведении и любви матери и отца. Она жила в мнимой сказке, за пределы которой её не пускали ни Джури, ни Харука. Но её маленький мир был разрушен её дядей, который на её глазах убил самых дорогих людей в её жизни. Юуки пережила не просто шок. На её глазах сломали её жизнь, которая длилась долгие десять лет. Что-то внутри неё тоже сломалось, и у моей бедной сестры возникло посттравматическое стрессовое расстройство. Юуки сама объявила желание остаться в больнице и лечиться. Ей было страшно возвращаться в дом, пусть даже другой. К тому же, после увиденного прислуга начала косо на неё глядеть и шептаться. В такой обстановке ей бы пришлось ещё сложнее, чем больничной палате. – Ты уверена? Я держал её бледные маленькие ручки и смотрел в её большие карие глаза. Она спокойно кивнула. – Так будет лучше для всех, нии-сан. Здесь обо мне позаботятся специалисты, и тебе не придётся волноваться каждый раз, что я запрусь в своей комнате и буду пугать окружающих. Только ты навещай меня почаще, ладно? Мне совсем не хочется оставаться одной. – Если хочешь, я скажу, чтобы с тобой пожила няня. Она покачала головой. – Мне не нужна она. Мне нужен только ты. Юуки притянула меня к себе и уткнулась лицом мне в грудь. Я почувствовал, что она снова плачет, и обнял её. Она боялась самой себя и того, что с ней происходило. Я хотел остаться с ней, заботиться о ней, заставлять её улыбаться и делать счастливой, но теперь кроме Юуки у меня была ещё и семья Куран. – Господин, нам пора ехать. Каин заглянул в палату. Я почувствовал, как Юуки сжала мою рубашку сильнее, а потом она оттолкнула меня. – Иди, тебе пора. Оставлять её здесь, наверняка зная, что как только закроется за мной дверь, она снова начнёт плакать, было невыносимо для меня. Но она бы не оценила, если бы я бросил всё ради неё. Я быстро поцеловал её в висок и пошёл за Каином. – Канаме, – я оглянулся, – приходи скорее. – Ты даже не успеешь соскучиться. Но навестить Юуки было труднее, чем я себе представлял. Мир мафии полностью затянул меня, и двери в простой мир, мир моей горячо любимой сестры, захлопнулись у меня за спиной, как только я пересёк их. Асато-сан взялся за моё “перевоспитание” или, я бы даже сказал, знакомство с организованной преступностью. Он стал моим проводником, фонарём в ночи, которая внезапно опустилась на землю. Но несмотря на это, я не позволял ему играть большое значение в принятии моих решений. Я понимал, что Ичиджоу помогает не просто так, а ради своих корыстных целей. Мои догадки подтвердил, как это ни странно, Такума. Он упал в кресло у меня в кабинете, даже не спросив, можно ли зайти. Эту нагловатость я заметил ещё раньше, но не обращал на неё внимания. Его непослушание прощал ему даже его дед, а Асато-сан был довольно требовательным человеком. Скорее всего, всё это компенсировалось его талантами, которые он любил принижать и даже скрывать. – В поте лица? Мне было не до разговоров. Когда я начинал управлять Куран, я боялся, что любое неверное решение, и вся семья полетит к чертям. Всё, ради чего старались Джури, Харука и даже Ридо, а так же их предшественники. Осознавая это, я чувствовал груз ответственности на своих плечах. Мне не удавалось расслабиться даже на минуту. – Дедушка хочет вплести тебя в интрижку. – Что? Я поднял на него тяжёлый взгляд, от которого Такума передёрнул плечами. Кажется, разница между его беззаботной жизнью и моей, полной одних бед, только усилилась. – Он хочет, чтобы Куран стала зависеть от нас. Тогда наша семья получит огромные перспективы. – С какой целью ты мне это рассказываешь? – А разве не ясно? Конечно же, для того, чтобы ты не попался в его ловушку. Я посмотрел на него как на идиота. Я совсем не понимал, почему он вдруг помогает мне и откровенничает со мной, раз его собственная семья может повысить свой статус. Мальчишка вздохнул, будто устал от того, что до меня никак не дойдёт. – Ты мне нравишься как друг, как человек. И я не хочу, чтобы у тебя возникли неприятности из-за моего деда. – А если они возникнут у тебя? – Ну, если что, я ведь могу рассчитывать на твою поддержку, Канаме? Его слова звучали как шутка, и я тогда, не думая, кивнул. Слова Такумы я редко принимал в серьёз, поэтому мне казалось невозможным то, что он по-настоящему пойдёт против своей семьи. В конце концов, он не казался таким человеком, который стал бы рисковать своей относительно спокойной жизнью ради другого человека. Как же я тогда ошибался, потому что через несколько лет он примкнул к Куран и стал моей правой рукой. Своим полноценным посвящением в мафию я стал считать случай, который последовал за этим. На нас снова напали, только на этот раз целью нападавших был я. Кому-то явно не давало покоя то, что Куран продолжает существовать. Благо, накануне нападения Каин привёл ко мне девушку, которая стала моей тенью, моим телохранителем. – Её зовут Сейрен. Канаме-сама, она защитит Вас, если понадобится. Можете доверять ей как себе. И Акатсуки оказался прав. Только убийцы показались передо мной, как она схватилась за катану и мгновенно расправилась с тремя. А ведь она была не намного старше меня – всего каких-то четыре года! Я с ужасом наблюдал за тем, как хладнокровно она убивает, и пытался понять, что произошло в её жизни такого, после чего она так спокойно относится к чужим смертям. Асато-сан был рядом со мной в этот вечер. Мои люди быстро нашли предателя и привели его ко мне. Ичиджоу зарядил свой пистолет и передал его мне. Я непонимающе на него посмотрел. – Это должны сделать Вы, Канаме-сама. Вам необходимо показать пример того, как обходятся с предателями, чтобы у других не было соблазна. – Есть другие способы наказания.. Мне совсем не хотелось убивать человека, пусть даже того, кто был косвенно причастен к моему покушению. Когда он стоит перед тобой на коленях, полностью безоружный и со страхом наблюдающий за каждым твоим движением, то выстрелить становится намного труднее, нежели если бы у него была в руках пушка, которая направлена тебе в лоб. – Это мафия, – его глаза блеснули холодной настойчивостью. – Здесь нет других законов, кроме смерти. Если Вы не нажмёте на курок, нажмут другие. И в следующий раз под удар попадёт Юуки-сама. Вы ведь не хотите этого? Старый пёс знал, куда нажать, чтобы заставить меня действовать. Я нехотя взял протянутый мне пистолет и снова взглянул в глаза предателя. Что заставило его пойти на это? Может быть, его семье угрожали? Или ему дали деньги на лечение больного сына? Вполне вероятно, что это могла быть простая жадность. Но так же вероятно, что он не хотел этого делать. – Не думай об этом, – подсказала мне Сейрен на ухо. – Чем больше думаешь, тем сложнее убить. Я снял пистолет с предохранителя, отвернулся и медленно нажал на курок, вздрогнув. Послышался звук падающего тела. Мельком взглянув на мужчину перед собой, я увидел аккуратную дырку у него во лбу. Это был первый раз, когда я убил просто потому, что так было нужно. Если сначала я не мог навестить Юуки из-за того, что мне не хватало времени, то потом мне просто тяжело было смотреть на неё. Совесть начинала мучить меня, стоило мне только переступить порог её палаты. Эта маленькая девочка борется со своим недугом и даже не знает, что её старший брат, которого она так сильно любит, спокойно убивает людей, пока её нет рядом. Мне казалось, я недостоин её. Она внезапно стала для меня слишком чистой и слишком далёкой. Такое чудовище, как я, не имело ни малейшего права касаться непорочной Юуки, которая верила мне. Моё изменившееся поведение сестра заметила сразу же. И я не мог игнорировать того, как ей было больно, когда я отдаляюсь от неё. Причинять боль другим и причинять боль ей – это две разные вещи. Причём вторая была намного непростительнее. – Что с тобой, Канаме-ни? Я будто бы противна тебе. Она грустно улыбнулась. Это напомнило мне Джури. – Нет. Не говори так, Юуки. Ты самое дорогое, что у меня есть. Я взял её ручку и поцеловал, почему-то ощущая отвращение к самому себе. А если она узнает? Узнает меня нынешнего, захочет ли тогда быть со мной? Сможет ли такая как Юуки полюбить убийцу? – Так что же изменилось, нии-сан? – Я изменился. Я выпустил её тонкие пальчики, боясь поднять на неё взгляд. Юуки внезапно положила мне ладонь на щёку, заставляя взглянуть на неё, и внимательно на меня посмотрела. – Я тоже изменилась. – Юуки, я теперь.. – Ты любишь меня? Её серьёзный взгляд был похож на взгляд Харуки. Я с удивлением отмечал, как она похожа на своих родитлей. – Я люблю тебя. – Мне больше ничего не нужно знать. Она притянула моё лицо к себе, и мы соприкоснулись лбами. Я ощутил, как она медленно начала взрослеть, но почему-то меня это совсем не расстраивало и не пугало. – Я буду любить тебя, кем бы ты ни был, Канаме-ни. Мой пятнадцатый день рождения (свою точную дату я не знал, и Харука с Джури решили, что отныне это будет день, когда они приняли меня в свою семью) я справлял в кругу мафии, которая собралась у нас в особняке. Всё утро я провёл вместе с Юуки, а потом уехал по делам, вернувшись домой только перед началом пиршества. Я всё ждал, когда что-то испортит этот день и готовился к худшему, но всё прошло спокойно. Все желали мне долгих лет жизни и сил для того, чтобы вести Куран вперёд. Некоторые, особенно осведомлённые, передавали привет моей сестре, что мне совсем не нравилось. Я не хотел, чтобы они говорили хоть что-то о моей Юуки. – Как жаль госпожу Юуки. Она была словно хрупкий и нежный цветок. Судьба так жестоко обошлась с девочкой: ей суждено завянуть, даже не распустившись. Были и такие, кто хотел специально сделать побольнее и посмотреть на мою реакцию. К их сожалению, я игнорировал подобные высказывания. Зато нашёлся среди гостей тот, кто сразу же обратил на них внимание. – Да что ты знаешь о Юуки-сама? Я заинтересованно взглянул на мальчишку. Он был больше похож на куклу, нежели на человека, так неестественно выглядели его светлые волосы и вся его внешность. Его громкий голос выделялся среди остальных. – Кто ты.. – Юуки-сама лишилась родителей в юном возрасте, а Канаме-сама пришлось взять на себя бремя целой семьи. И твой гнусный язык не смеет хоть что-то о них говорить! Мальчишка указал на молодого мужчину пальцем, с раздражением на него глядя. Только он хотел что-то ответить, как сзади нарушителя тишины появился Акатсуки, схвативший его и быстро извинившийся перед гостем. – Каин! – обиженно воскликнул мальчишка. – Я тебе что сказал? Не создавать мне проблем. А что делаешь ты? – Так ведь он.. Каин наткнулся взглядом на меня и ещё раз извинился за эту стычку. Светловолосое чудо оказалось передо мной, как только Акатсуки ослабил хватку. – Примите мои поздравления, Канаме-сама! Я готов осуществить свою клятву и присоединиться к семье Куран, если Вы позволите. Он присел на колено. Я в недоумении взглянул на него, а потом на Каина, который, кажется, тоже не знал, что делать. – Кто ты? – Вы меня не помните? Голубые глаза стали такими круглыми от удивления, что можно было с уверенностью сказать, что теперь это были две симметричные окружности. – Как жестоко, Канаме. Такума появился из ниоткуда и положил мне руку на плечо, глядя сверху вниз на мальчишку. – Это же Айдо Ханабуса. Вы встречались уже целых два раза. Неужели ты забыл? Первый раз на скачках, где он обозвал тебя зазнавшимся эгоистом, – на этом месте я заметил, как Айдо покраснел, – а второй раз был на похоронах твоих родителей. Тогда он поклялся тебе в верности. Впрочем, оба раза ты его игнорировал, так что ничего удивительного, что ты не помнишь. – Простите, я совсем ничего не знал об этих выходках кузена! Каин с любовью треснул брата по голове и уверил меня в том, что обязательно накажет его. Затем он увёл сопротивляющегося мальчишку с моих глаз. Но я его ещё не раз видел у нас в доме. Временами с ним я выезжал на конную прогулку, где он говорил, не переставая, а я слушал его речь, отвлекаясь от своих мыслей. Шики, Айдо, Такума – все они казались мне простыми детьми, которые ещё не понимают, где именно они живут. От этого мне было жалко их. Возможно, если бы мы все родились в другом месте и в другое время, у нас бы было счастливое будущее, и мы бы все могли стать друзьями. Однако с каждым годом радужные мысли всё больше покидали меня. Я смотрел на то, что творилось вокруг меня, и это придало моим взглядам более жестокий и мрачный характер. Как говорил Кант: “Бытие определяет сознание”. Я перестал замечать, как постепенно начинаю меняться и подстраиваться под мир мафии. Через три года я с ужасом для себя понял, что меня можно было уже назвать Доном, истинным главой семьи. Предательства, перестрелки, подставы, убийства, подстрекательство, обман, грабёж, нелегальные сделки – всё это стало для меня неотъемлемой частью жизни. Я тщетно пытался уверить себя, что делаю это ради Юуки, чтобы обезопасить её от этого мира, но я уже понимал, что все мои решения принимались только в пользу семьи Куран. Моя сестра лишь была отмазкой для моей совести, когда она перед сном задавала мне очередной вопрос: “Посмотри на себя. Кем ты стал, Канаме?” И тогда встречи с Юуки стали для меня необходимы, как воздух. Мне нужно было видеть это светлое существо, чтобы не забыть, ради чего я живу, и не потерять самого себя в этом водовороте событий. Она часто спрашивала меня о моём здоровье. Я рассказывал ей какие-то забавные моменты с Такумой или Айдо, стараясь избегать темы моей деятельности. Мы оба так же не говорили о родителях. Но несмотря на это не упоминание о них, я знал, что Юуки преследует прошлое. Я видел синяки под её глазами, она боялась громких звуков, а иногда её взгляд был таким пустым, что я вспоминал те дни, когда мечтал о смерти – у меня наверняка тогда был такой же взгляд. Первые месяцы ей не становилось лучше. Её лечащий врач рассказывал, что она могла внезапно начать плакать без причины, а панические атаки возникали, как только в её укладе жизни появлялось что-то неожиданное. Он говорил о том, что я очень нужен Юуки, чтобы справиться с её ПТСР. Однако при всём моём желании, я не мог остаться рядом надолго, наши встречи были мимолётными и редкими. Я чувствовал, что моя маленькая сестрёнка медленно загибается от внутренних терзаний и постоянного страха. А мне было невыносимо от того, что я не мог помочь ей. Она совсем не говорила о том, что мучает её, хотя я прекрасно знал, что она страдает. В наши встречи Юуки не хотела меня расстраивать, но я всё понимал и без слов. Единственное, что я мог для неё делать – это целовать её руки и шептать слова любви. И в её глазах появлялись слёзы, которые она стойко пыталась сдержать. Но потом что-то начало меняться. Я не знаю что именно, но я начал узнавать в этой девочке свою сестрёнку, которая радовалась жизни. Прошло чуть больше года, и она почти вернула свою прежнюю жизнерадостность и любовь к окружающим. Я подумал, что наконец-то всё начинает налаживаться. Но стоило хорошей мысли пронестись у меня в голове, как в кабинет заскочил Каин. Его внешний вид мне внезапно напомнил тот вечер, когда он прибежал на ужин незадолго после похорон родитладан Юуки. И у меня зародилось плохое предчувствие. Тогда он принёс дурную весть о ней. Оказалось, что этот раз ничем не отличался от предыдущего. – Господин! Юуки-сама.. У меня резко пересохло в горле. – Что с ней? – Она в заложниках. Я поднялся со своего места, доставая из-под бумаг свой пистолет. Асато-сан всегда повторял, что мне нужно носить его с собой, и это уже превратилось в привычку через пару месяцев. Я даже забыл спросить, чего хотят похитители и кто они такие, потому что в тот момент я был готов на радикальные меры, лишь бы освободить Юуки. Оставлять её там одну хотя бы на минуту дольше – было невозможно для меня. Я боялся, что с ней может что-то случиться если не физически, то психологически: расшатанные нервы могли не выдержать, если её напугали слишком сильно. Я прошёл мимо Акатсуки и позвал Сейрен. Она появилась рядом до того, как прошла минута. Эта девушка, правильнее даже сказать телохранитель или убийца, была первой из тех, кому я доверял. Я пытался как-то разговорить её, почему она так предана мне и семье Куран, но толком не смог ничего узнать. Лишь что-то о том, что это был её долг. – Господин. Я обернулся на Каина. – Я знаю, где они. Только позвольте пойти с Вами, – впервые я увидел, как эти ленивые глаза загорелись желанием что-то сделать. Но я как-то слабо представлял, чем мне поможет на поле брани мой финансист, разве только сосчитает наши потери. Кажется, он заметил моё замешательство, и он со странной злобной усмешкой начал пояснять: – Я был юнцом, когда ещё служил Вашему отцу. У Харуки-сама была не лучшая репутация в мире мафии, и он всегда старался окружить себя верными людьми, готовыми пойти за ним в самое пекло, если то потребуется. Не зря меня прозвали Диким. Я впервые слышал это прозвище за много лет. Но когда я увидел Каина в деле, то понял, что он полностью заслуживает такое название. Только такой как он мог прийти на базу неприятеля с парадного входа, размахивая дробовиками и не прячась от пуль, словно бессмертный. За Каином последовало ещё несколько моих человек. Я зашёл последним в сопровождении Сейрен. На перестрелках Дон всегда заходил последним, и я не мог нарушить это негласное правило. Несколько тел, лежащих на полу, не произвели на меня ровным счётом никакого впечатления. К несчастью, я уже привык к трупам. Я прошёл дальше, вниз, где, судя по всему, находилась Юуки. Я не ошибся. Она действительно была там. У меня сжалось сердце при её виде: она сидела в углу, прижав колени к груди и уткнув в них лицо. Что они посмели сделать с моей сестрой? Рядом стояли мои люди. Я заметил, что двух не хватает, зато Акатсуки даже не поцарапался. Смотреть на убитых противников мне совсем не хотелось. Они заботили меня меньше всего. Может, при других бы условиях я посочувствовал им, но эти люди причинили вред той, в чьи ноги я был готов отдать весь мир. – Юуки. Она вздрогнула и подняла на меня свои глаза. Полные отчаяния и страха. Её губы дрожали. Я подбежал к ней и опустился рядом. – Я пришёл за тобой. По-моему, она попыталась назвать меня по имени, но не смогла и просто бросилась ко мне, начиная дрожать и беззвучно плакать. Как я мог допустить подобное? Этого не должно было произойти с ней. Юуки, моя беззащитная и чистая Юуки, не должна страдать. Это существо рождено, чтобы его любили и оберегали. Это то, что я обязан делать. И я поклялся себе, что те, кто причастен к этому, заплатят. Позже я исполнил свою клятву. После этого никто из семей не смел соваться к Юуки. Я надел на неё свой пиджак и поднял на руки. Она была такой лёгкой – нервы подрывали её здоровье. В тот день мне не хотелось отпускать её из рук. – Сейрен, присмотри за Юуки. Мы сели на заднее сиденье, тогда как Акатсуки и Сейрен – на передние. – Я не оставлю Вас, даже если это будет приказ. Ваша безопасность превыше всего. Было даже глупо просить её. Она никогда не покидает меня, даже когда я сплю. Иногда мне кажется, что она не человек. – Каин? – Я бы с радостью, но не могу. У меня работа в семье Куран, если Вы помните. Но я знаю, кто сможет. Этот кто-то была Лука Соэн, одна из медперсонала в больнице, где лежала Юуки. Следя за сестрой, она рассказывала о её состоянии, пока меня не было рядом. С того момента ей стало ещё хуже. Она совсем ото всех закрылась и перестала на что-либо реагировать. Пустой и равнодушный взгляд, который смотрел всё время сквозь меня, пугал меня. Это не была ни Юуки, ни кто-либо ещё. Это существо уже не было личностью. Я думал, что потерял её уже навсегда (в каком-то смысле так оно и было). И вместе с тем, я не хотел этого принимать. Каждый раз, глядя на неё, я старался, надеялся найти в ней хоть что-то в её бездонных глазах, хотя бы одну эмоцию. Врач утешал меня, что апатия – это естественная защитная реакция организма на перенапряжение, и она рано или поздно выйдет из неё. Просто нужно ждать. – Я буду ждать, сколько потребуется. Но шли годы, а она оставалась такой же. Её волосы отрасли, она начала из девочки становиться девушкой, нежные черты лица приобрели женственность, но она продолжала равнодушно относиться ко всему. Я почти не слышал её голоса, даже забыл, как он звучит. Я не видел её светлых улыбок, от которых тоже хочется улыбаться. Не видел желания жить в её глазах. – Возвращайся ко мне, Юуки. Без неё я чувствовал себя потерянным. Мой свет внезапно угас, и с каждым годом я проваливался всё глубже и глубже во тьму, у которой не было дна. Я даже не знал, как далеко я зашёл. Порой, я не понимал, ради чего всё это делал, потому что той Юуки, ради которой я жил, больше не было, но я прогонял такие мысли. Мне оставалось только надеяться на то, что в один из дней она придёт в себя. Надежда была призрачной, но я хватался за неё, чтобы полностью не уподобиться тем, кто был вокруг меня. Я поцеловал её в висок и вышел. Тот день стал переломным в моей жизни и в жизни Юуки. Я уже спускался по лестнице на первый этаж, как услышал её. Спустя четыре года я услышал её крик, её голос я не смог спутать ни с чьим другим. Я замер, чувствуя, как у меня пересохло в горле и в два раза быстрее забилось сердце. А потом метнулся обратно, расталкивая всех на своём пути. Она была в коридоре, сидела на полу, мы виделись не больше пяти минут назад, но для меня эта встреча стала первой за четыре долгих года. Я наконец-то узнал в ней свою сестру. Моя напуганная и сжавшаяся сестрёнка. Только потом я заметил его, он наклонился к ней и протягивал руку. – Не трогай её. Я оттолкнул парня от сестры и прижал её к себе. Она сопротивлялась, но потом узнала меня и расслабилась. Наконец-то. Наконец-то она вернулась. Но страх в её глазах тревожил меня: неужели она никогда не отделается от него? Впрочем, тогда меня это волновало меньше всего. Свершило то, о чём я молился: Юуки стала Юуки. Я готов был рыцарствовать ради своей принцессы. Только вот её рыцарем стал не я. Когда я зашёл через неделю, то с удивлением заметил, что она улыбается. Она улыбалась впервые с похорон родителей. Я преисполнился надеждой, что Юуки идёт на поправку. – Откуда цветы? Кросс-сан принёс? Она взглянула на букет роз и улыбнулась снова. – Зеро приходил извиняться. – Кто это? – Парень, который напугал меня тогда. Мне он понравился, и мы подружились. Я начал замечать, как постепенно Юуки становится всё больше похожей на себя прежнюю. И я знал, кто был тому причиной. Зеро Кирию, его отец расследовал дело, связанное с семьёй Хио, кажется, он вышел на любовника Хио Шизуки, за что и поплатился: они напали на чету Кирию, убив их, а вот детей, кажется, оставили в живых. Это было странно: с чего бы жестокой Шизуке сохранять жизнь каким-то детям, но я не стал вдаваться в подробности этого дела. Эту женщину никто никогда не понимал. Я относился к Кирию настороженно, но не потому, что он мог быть как-то связан с мафией, а потому, что Юуки сильнее привязывалась к нему. – Зеро, гляди, что я смогла вышить! Она замерла в удивлении, стоило ей увидеть на пороге меня, а не его. Я ласково ей улыбнулся. Она выглядела такой оживлённой. Я не помнил Юуки такой ещё со времён детства. И это он смог вернуть её. – Здравствуй, Юуки. – Нии-сан! Она вспыхнула и суетливо спрятала что-то за спину. Ей было стыдно, что она спутала нас. А мне было грустно. – Извини.. – Покажешь мне? Я подошёл ближе, глядя на её поникшую голову. Она была такой маленькой, даже не смотря на то, что уже давно перестала быть девочкой. Казалось, когда ей исполнится тридцать или сорок лет, Юуки всё равно останется такой же малышкой, простосердечной и доверчивой. То детское, что в ней осталось, придавало её внешности милые черты. – Это так.. глупость всякая. – Мне показалось, что это важно для тебя. – Важно только то, что ты наконец-то пришёл. Она обняла меня и счастливо мне улыбнулась. Я коснулся нежной розовой щёчки и погладил её. – Я соскучилась. – Я думал, что больше не увижу тебя. Тебя такой. – Глупый нии-сан, куда же я денусь? Я всегда здесь, мне некуда уходить. А вот ты мог бы приходить чаще. – Обещаю. – Я тебе не верю. – Почему? – Ты никогда не выполняешь свои обещания. Лучше в следующий раз забери меня отсюда. – Как пожелаешь. В следующий раз я заберу тебя домой. Мы оба понимали, что я лгу. Сначала мне было трудно врать, но потом, после жизни в мафии, я это делал, не задумываясь. Говорил то, что хотели от меня услышать, когда это было нужно. Ложь быстро пристаёт к человеку – начнёшь врать, и отвыкнуть от этого будет практически невозможно. И хотя я много лгал Юуки, всё же одни слова были правдой, сущей правдой: – Я люблю тебя. Когда я ушёл от неё, я чувствовал, что что-то не так. Я был расстроен, встревожен, недоволен чем-то. Что-то внутри грызло меня. Сомнение. Мне показалось, что Кирию был к ней ближе, чем я. Но я смог тогда успокоить себя. Юуки не могла доверять ему больше, чем мне. Не могла. Я думал, что успею остановить это до того, как будет уже поздно. Думал, что Юуки нужен кто-то, кто будет её поддерживать, пока меня нет рядом. Думал, что ей не будет одиноко. Но я не думал, что ей понадобится так мало времени, чтобы влюбится в него. Я увидел их поцелуй. В тот момент я почувствовал жгучий укол ревности. И почувствовал злость на себя: я позволил ему подобраться слишком близко. Мы смотрели друг на друга, а потом он оставил нас, шепнув мне так, чтобы услышал только я: – Я тебе её не отдам. Юуки выглядела такой подавленной. Но я не винил её. Я не мог винить её. Ей хотелось человеческого тепла, любви, внимания, которых от меня можно было добиться лишь в ограниченных количествах. Мафия забирала всё моё время. Мне оставалось лишь принять их отношения. Лишить Юуки возможности радоваться, запретив ей видеться с Кирию, я не мог. Будет лучше, если он позаботится о моей сестрёнке. Её чувства мимолётны. Так я думал, поэтому не считал нужным как-то вмешиваться в их любовь. Я позволил ей расти дальше. Я сам. Я эгоистично решил, что Юуки может быть только моей, что она была рождена для этого, что по-другому быть не может. Но я ошибся. За четыре года их общения я чувствовал тоску и ревность, которые точили мою уверенность в том, что она захочет быть со мной. Мы отдалились. Я чувствовал это. Юуки тоже это чувствовала. Я сам отдалился от неё. Я боялся показать ей себя настоящего, рассказать ей о том, что я натворил, сказать, что я уже не тот нии-сан, которого она знала и любила. Если бы она отвернулась от меня, я бы не смог этого перенести. Единственный дорогой мне человек, единственный, кого я люблю, – Юуки не должна знать о том, кто я есть. Я завидовал Кирию. И в то же время я надеялся на него. Рассчитывал, что он сможет спасти мою сестру от отчаяния и самообвинения, от страхов и мук, от одиночества и любви ко мне. Эта любовь заставляла страдать её, и какая-то часть меня желала, чтобы Юуки избавилась от этого тяжкого бремени – любить меня. Но я был не готов терять её, поэтому не мог расторгнуть помолвку и отказаться от Юуки в пользу Кирию. Я не мог потерять её и молился, чтобы она любила меня, даже если это приносило ей одни несчастья. Когда мне исполнилось двадцать, ко мне пришёл Такума с вальяжной и беззаботной улыбкой. – Принимай своего слугу в семью, друг. Теперь мне некуда идти. Он отказался стать следующим главой Ичиджоу, за что больной Асато-сан приказал всем образумить глупого внука. Я тоже думал, что Ичиджоу глупый, но он радостно выполнял мои поручения. Он пользовался моим доверием, так как я знал его лучше других, хотя его поступок удивил меня. Такума стал моей правой рукой, из-за чего Ханабуса сильно расстроился и ещё долго не мог ему это простить. Я начал благотворительную деятельность. Я не думал, что смогу так искупить свои грехи, но это бы помогло хотя бы кому-то. Вторым моим пунктом в моей жизни было изменение мафии в сторону гуманистических принципов. Я впервые заговорил об этом на званом ужине, и встретил кучу насмешек и скептических мнений. Но сдаваться я не собирался. В моём воображении рисовались огромные перспективы с возможностями мафии, представлялось благополучное будущее людей. Я упрямо стоял на своём и боролся со своими критиками пару лет, пока не понял, что если я чего-то хочу добиться, то я должен применить силу. Снова полилась кровь. Кровь ради счастливого будущего людей. Построить нечто мирное на смертях других, разве это было возможно? Я уже ни в чём не был уверен. Я заставил несогласных замолчать, а так же принять письменное соглашение о мире. Я поднялся во главе этого альянса, стараясь сохранить его форму и не дать мелким распрям разрушить его. Но карать виновных становилось для меня всё тяжелее. Убийства не прекратились, как я надеялся, а лишь добавились. Мы продолжали быть мафией, несмотря на эту пацифистскую пропаганду. Я не знал, что делать. Я не понимал, в чём состоит моя ошибка. И ночами не спал, стараясь найти её. – Ты слишком много работаешь. Такума заявлялся под рассвет с чашкой горячего американо. – Отдохни. Я отбрасывал в сторону письма, документы, отчёты и ерошил волосы, пытаясь взбодриться. – Наверное, я пытаюсь прыгнуть выше головы. – Есть вещи, которые требуют годы раздумий. Ты слишком торопишься. Тебе двадцать три, Канаме, у тебя ещё вся жизнь впереди. Я верил ему, но моя уверенность каждый раз угасала, когда я видел очередное убийство. Я запутался в собственных мыслях, действиях, сомнениях, вопросах. Что я делал не так в своей жизни? Почему всё, что я делал рано или поздно оборачивалось против меня? Я завидовал Фаусту, ставшему моей противоположностью, ибо: Я – часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает зло. Юуки стала отрадой для меня, когда вернулась домой. Вернулась за много лет после отсутствия. С Кирию было покончено, как я считал. И это добавило мне уверенности в том, что она могла быть только со мной. Я любовался ей, когда мог. Видеть её каждый день было счастьем. Только Юуки не казалась особо счастливой. Возможно, часть её сердца болела из-за разлуки с Кирию, а другая часть – из-за дистанции между нами. Дистанции, которая выросла за десять лет. Она старалась узнать меня. Этого я боялся сильнее всего. Она вряд ли бы смирилась с тем, что я, как и остальные мафиози, убиваю людей. Для неё я всегда старался быть идеальным нии-саном, добрым, заботливым, нежным. Я старался оберегать её от всего плохого. – Зачем ты убираешь волосы? Мне нравятся, когда они распущены. – Извини. Привычка. Она виновато улыбнулась и распустила косу. Я коснулся её щёчки рукой и осторожно поцеловал, как целуют нечто святое, опасаясь прикасаться к нему. – Тебе не нравится здесь? – Очень нравится. – Тогда что тебя тревожит? Ты выглядишь грустной. Она отвернулась от меня, будто смущалась своих слов, и провела ладонями плечам, скорее от нервов, нежели от холода. – Мне кажется, я занимаю не своё место. – Юуки. Я притянул её маленькую головку к себе и посмотрел её в глаза через зеркало напротив. Она пахла розами, но не красными, которые я любил ей дарить, а белыми. Я посмеялся над своими мыслями: “Разве аромат роз может отличаться?” Оказалось, что может. – Ты занимаешь самое важное место в моём сердце. Других для тебя просто не может быть. Я боялся, что обилие слуг и посторонних лиц в доме будет плохо отражаться на её здоровье, но, к моему облегчению, Юуки смогла держать себя в руках. Она смогла всем понравиться, а с кем-то даже завести дружеские отношения. К примеру, с Ханабусой. С Ичиджоу она могла даже шутить. Когда Такума первый раз увидел Юуки, он был поражён её красотой. – Канаме, я завидую тебе. Со временем он начал приставать ко мне со своими советами. – Обращай на Юуки-чан больше внимания, она выглядит расстроенной. Но самой любимой его фразой было: – Когда уже свадьба? Я не делал предложения. Почему-то считал, что ещё есть время. Юуки должна привыкнуть к жизни среди мафии, к жизни в семье Куран, к своей роли в новом для неё мире. К тому же, мне казалось, что она продолжала страдать от того, что они расстались с Кирию. Она страдала сильнее, чем я предполагал. – Нии-сан, сделай меня своей. Она обняла меня. – Юуки? Я чувствовал, как она дрожит. Взяв её за плечи, я заглянул ей в глаза, в которых стояли слёзы. – Докажи мне свою любовь. Я решил не спрашивать, что её толкнуло на это. Но просьбу выполнить было тяжелее, чем согласиться. Моя ни в чём не повинная и непорочная Юуки, искренне любящая и не умеющая лгать. Как я мог осквернять нечто чистое своими прикосновениями? Как я мог доказать ей свою любовь чем-то настолько низким и грязным? Я заставлял себя, потому что это было то, чего хочет Юуки. И если она хочет пасть, я должен исполнить её желание. Никому из нас та ночь ничего не принесла кроме разочарования. Мне казалось, что Юуки стала ещё печальнее, нежели прежде. Я понял только потом, что для нашей любви я не сделал ничего. Я просто любил, считая, что этого было достаточно, я заботился, я охранял её, исполнял её капризы, но что-то в наших отношениях было неправильно. Я считал, что только я должен отдавать, и ничего не брал взамен, потому что мне хватало только любви Юуки. Даже не просто не брал, я отвергал то, что она пыталась мне дать. Я полагал, что мне это не нужно, и тем самым ранил её, не замечая этого. Моя самопожертвенная любовь превращалась в эгоистичную. Я любил её как идол, как божество, ради которого готов на всё, но не как женщину. Я не мог любить её так низко. Для меня это было отвратительно. Но Юуки не требовалось нечто подобное. Она не хотела быть тем далёким существом, кого я из неё для себя сделал. Она хотела быть рядом, помогать, держать меня за руку, поддерживать меня – она хотела чувствовать себя человеком, любимой женщиной, любящей своего мужчину. Но в те дни, когда я смотрел на её терзания, я не понимал этого. Я чувствовал, что не могу ей дать того, что ей нужно, что ей мог дать он. Поэтому я не удивился, когда она сказала, прощаясь: – Зеро я нужна сильнее. Она не могла больше ждать, когда я перестану обожествлять её и сделаю счастливой. Я решил для себя, что всё правильно: настолько порочный и ужасный человек как я не может владеть чем-то настолько прекрасным. Подумал, что так должно было быть с самого начала. И задался вопросом: А что теперь? Моя Юуки. Моя дорогая Юуки. Она ушла. Что я должен делать теперь? Зачем я тогда делал всё это? Ради чего я стал мафией? Как мне жить дальше? Зачем мне жить? Мой смысл жизни, который заключался в Юуки, исчез. Нужен ли мне новый? Но разве может что-то заменить её? Ради чего мне теперь жить? Как мне жить с этой пустотой? Как мне избавиться от этой боли потери? Мой мир рухнул, как капля дождя: он стремительно летел вниз, к земле, а соприкоснувшись с ней, разбился, перестав быть целым. Как только она ушла, переступила порог дома, я вымученно вздохнул, чувствуя невыносимую боль в груди, рвущуюся наружу. Силы покинули меня. Я был не готов снова возвращаться к работе, к своему распорядку жизни, к своим мыслям. Я медленно сел в кресло, закрывая глаза. – Сейрен, – мой голос звучал глухо, потерянно. – Да? На секунду я подумал, что она тоже покинула меня. Впрочем, мне было уже всё равно, останусь я совершенно один или в компании – Юуки не было бы рядом в обоих случаях. – Присмотри за ней. – Гос.. – Присмотри, – с нажимом приказал я. Мне не хотелось, чтобы с ней что-нибудь случилось до того, как она попадёт к Кирию. Я должен оберегать её до самого конца, даже если не имею права быть рядом. Семья Куран всё ещё требуется в главе, и я не могу оставить этот пост. Но продолжать жить без неё было мучительно. – Вы в порядке? Я почувствовал её руку на плече и взглянул на девушку. – Мне нечего тебе сказать. – Мне позвать кого-нибудь? Такуму-сана или.. – Иди за Юуки. Я не хочу никого видеть. Мне не хотелось ничего делать, но я заставлял себя. Я был совсем не настроен на работу: не мог сосредоточиться на чтении, не вникал ни в какие разговоры, постоянно всё забывал. Такуме на время пришлось взять управление семьёй на себя. Он кидал на меня сочувствующие взгляды. В первые дни после ухода Юуки я был похож на призрака, бродящего по особняку. – Может, тебе выпить? Я качал головой. – Алкоголь мне не поможет. Мне ничто не поможет. На самом деле, моим желанием было заснуть и не проснуться. Утро каждого дня было тягостным: я понимал, что это будет очередной день без Юуки. – Тебе нужно отвлечься. Чем больше ты думаешь об этом, тем тебе больнее. Идём. Он схватил меня за руку и куда-то повёл. Я не сопротивлялся. Сил и желания просто не было. Я даже заплакать не мог, чтобы как-то облегчить страдания. Ичиджоу привёл меня на Кармен. Я не помню оперу. Ровно как и всё остальное, куда меня водил Такума. Он что-то говорил о том, что на Юуки жизнь не заканчивается, что я смогу полюбить снова, что не должен терзать себя. Но что он понимал? Что он знал обо мне и Юуки? Знал ли он, что я дал клятву себе жить ради неё? Что тогда, двадцать лет назад, когда я встретил её впервые, она стала для меня светом в том отчаянии, которое меня окружало до этого? Вся эта роскошь, вкусная еда, элита, богатство, возможность творить всё, что вздумается – это не представляло для меня ровным счётом ничего. Мне это было не нужно. Нужна была только она. Только её любовь. И как все эти бессмысленные вещи и люди могли заменить мне то, что дало мне стимул жить? Через два месяца он сдался. Такума понял, что бесполезно. Сам он считал, что Юуки просто слишком глубоко засела у меня в сердце. А я думал, что она заставила моё сердце биться. – Я знаю, что Вам поможет, Канаме-сама. На одном из банкетов ко мне подошёл полный мужчина с румяными щеками и широкой улыбкой. Как и все, он знал о моей расторгнутой помолвке с Юуки. Эта тема не переставала быть обсуждаемой. – Нет такого лекарства. Я горько улыбнулся, прикрывая глаза от боли, сдавившей сердце. – Вам нужно навестить Церковную Обитель. Там есть тот, кто сможет залечить Ваши раны. – Волшебник? – Лучше. Это – Целитель Душ. Я не поверил ему. Но через неделю раздумий почему-то пришёл в Церковь на закате. Я сам не понимал, для чего. Может, мне просто было интересно: кто же был этот Целитель, раз даже мафия отзывается о нём благосклонно. Или – эта причина была более реалистичной – я всё-таки надеялся на то, что меня избавят от страданий. В Церкви я никогда не появился: дом Господень был для меня запрещённым местом, недоступным и недосягаемым. Слишком я был грешен для таких духовных Обителей. Церковь была пустой и светлой, мне в тот день даже показалось, что я смог услышать шёпот херувимов, взмах их крыльев (но скорее всего, это были голуби снаружи). Я прошёл к алтарю сквозь ряды пустых лавок, как вдруг услышал голос, который сначала я принял за голос одной из ангелов: – Ты пришёл исповедоваться, брат мой? Грех четвёртый: Доверие Я обернулся и увидел её. Она стояла в дверях Церкви, и солнце очертило её фигуру, делая ей светлый нимб. Она была в чёрной сутане, на её груди покоилось серебряное Распятие, ей на плечи спадала пара тонких пшеничных косичек, глаза, светлые и тёплые как мёд, глядели ласково и мягко улыбались, будто бы она была рада увидеть здесь кого-то. – Я ищу Целителя Душ. Она подошла ближе и остановилась в паре метров от меня. – Ты его нашёл. Она? Я осмотрел её внимательнее, стараясь понять, как такая молодая (мы были примерно одного возраста) женщина могла учить жизни других. Чему она могла научить? Что она знала об этой жизни? Что такого она прошла, что её стали называть Целителем? – Я вижу в твоём взгляде сомнение, но прежде чем делать выводы о человеке, нужно познать его. Давай для начала представимся. Меня зовут Сестра Саюри. – Канаме, – я захотел добавить фамилию, но передумал. Я не являлся частью семьи Куран. Теперь, когда Юуки отказалась от меня, я снова стал тем мальчиком с улицы. Изменилось только то, что теперь этот мальчик стал мафией. – Ты очень болен, – внезапно произнесла она, всматриваясь мне в глаза, она будто смотрела мне в душу. Я тяжело отвёл взгляд. – Так тяжело, что здоровым мне уже никогда не стать. – Это не тебе решать, – резко возразила Сестра, – ты волен уйти, а волен остаться. Но если ты уйдёшь, я не смогу тебе помочь. Мне нужно знать, чем ты болен. И тебе придётся вспомнить всё – с этого начнётся твоё лечение. – Даст ли оно мне хоть что-то? – Я не могу ответить на этот вопрос. Но попробовать стоит, раз ты пришёл сюда. Она села на скамью и посмотрела на меня, приглашая сесть рядом. Я остался стоять на месте. Вытащить из себя всё, выложить перед ней и ждать её вердикта. Рассказать ей о том, что я натворил. Раскрыть все секреты, которые я хранил от других. И тяжело и легко одновременно. Это не Юуки, которой будет больно от того, что она услышала. Не Такума, который будет напрасно подбадривать. Не Айдо, что будет оправдывать мои поступки. Не кто-то из моего окружения. Она чужая, незнакомая мне женщина. Нет. Прежде всего, она – Целитель Душ. Я сел рядом и начал свою историю. К концу я даже забыл, что Саюри была рядом. Она сидела молча и просто слушала меня, пока я говорил. А говорил я долго до того как стемнело и ещё столько же после. Мне хотелось кому-то рассказать обо всём, о моих терзаниях, о моих переживаниях и печалях, о моих мыслях и сомнениях. Когда я закончил, то из груди вырвался глубокий выдох, после которого мне стало легче дышать. Верёвка с камнем на моей шее слегка ослабла. – Канаме. Я повернулся к ней, встречаясь взглядом с её светлыми глазами. – Твоя беда в том, что ты хороший мальчик. Приходи ещё, двери Церкви всегда открыты для тебя. Я не понял её слов. Не понял, что она имела в виду. И мне хотелось узнать. Хотелось узнать больше о том, что она думала обо мне, кем считала, кем я был. Мы смогли встретиться второй раз только через неделю. Точнее, я смог её застать только через неделю. Всё это время я думал над её словами: “Ты хороший мальчик”. Что заставило её считать меня хорошим? Если она скажет, что я не виноват ни в чём, я не поверю ей. Я не поверю никому, кто бы это не говорил. Потому что я знал. Я виновен. Почему-то глядя в её глаза, я чувствовал спокойствие. – Я рада, что ты пришёл вновь. Сестра села на порог Церкви и похлопала по месту рядом. Немного погодя, я исполнил её желание. Она молчала, глядя на закат и, кажется, любовалась им. Я не видел в этом ничего прекрасного: закат для меня был таким же явлением, как и любое другое – и терпеливо ждал. – Канаме, ты никогда не думал обратиться к Господу? Я устало вздохнул. Это не то, что мне хотелось бы от неё слышать сейчас. Но чего мне хотелось? На этот вопрос у меня не было ответа, не было даже простой догадки. – Я знал, что ты это спросишь. – Я не могла не спросить. Есть раны, которые не лечатся людьми. А Он лучший Целитель из существующих. – Боюсь, я не могу осквернять его образ своими грязными руками. – Ты раскаиваешься в содеянном. У тебя ещё есть шанс всё изменить, исправить себя. – Нет, Сестра. Это то, с чем я должен жить. Я загубил слишком много душ. И у меня нет права спасать свою. Это моё ярмо, моё наказание, мой рок. Но даже это не искупит моей вины перед теми, кто погиб по моей вине. Юуки ушла от меня – и это тоже моё наказание. Так будет лучше для неё. Было глупо надеяться на то, что она может остаться со мной, с убийцей<i/>. У таких как я не бывает счастливых концов. Моя Юуки заслуживала чего-то большего, а не жизни в мафии. Это было очевидно. Но жизнь без неё казалась мне пустой и одинокой. Я не мог даже умереть. Потому что я не заслуживаю простой смерти. Это было бы слишком легко. Недостаточная цена за то, <i>что я натворил. – Но больно тебе не от этого. Ты страдаешь из-за неё. – Юуки, – её имя для меня было утешением, моей молитвой, драгоценным словом, которое я, порой, боялся произнести. – Канаме, ты когда-нибудь думал о своём счастье? Или ты становился счастливым, когда твои любимые были счастливы? – Никогда. С ней я познавал себя. Она словно открывала мне глаза, и я видел то, чего раньше не замечал. Мы начали видеться чаще, намного чаще. Во время этих встреч, она задавала мне вопросы, а я отвечал. Я не знал, началось ли моё лечение, или это всё ещё была подготовка, но продолжал приходить с глупой и непонятной надеждой на что-то. На то, что я могу отвлечься. Забыть. Забыть обо всём: о мафии, о моих пороках, о чувствах, о жизни, о Юуки.. Эта женщина.. Она умела отвлекать. Иногда мы могли разговаривать о вещах, которые совсем не относились к цели наших встреч, или я думал, что они не относились. – Мир прекрасен. После мессы она любила прогуляться, и я составлял ей компанию. Я смотрел на неё и думал о том, как она могла совмещать в себе взрослую мудрую женщину и маленькую девочку. Порою, больше чем себя, я старался понять её. – И я люблю его за это. А тебе нравится этот мир, Канаме? Она всегда шла чуть впереди, сцепив руки в замок за спиной. Когда она оборачивалась, я всегда видел на её лице тёплую улыбку. Иногда она казалась мне снисходительной, как родители улыбаются своим детям. А иногда такой же очаровательной, как у ребёнка. – Похоже, мы живём в разных мирах, Сестра. – Нет, – она прикрыла глаза и покачала головой, – просто ты не можешь увидеть весь мир. Твой сосредоточился на прошлом, ты отталкиваешь то, что перед тобой. Взгляни. Она показала рукой вокруг себя: на аллею, на чистое небо, на птиц, виднеющуюся крышу Церкви. Кажется, глядя на всё это, она чувствовала благоговение. Но меня ничто не трогало. Деревья как деревья, такое же небо, как и везде, птицы ничем не отличались от других животных, – это не имело для меня никакого значения. – Что ты видишь? – То же, что и всегда. Она вздохнула, и взгляд её стал грустным: таким взглядом она смотрела на меня, если чувствовала жалость. – Канаме, перед тобой жизнь, а ты её даже не замечаешь. Она пыталась увидеть во мне что-то. Я не понимал что. Но, возможно, волю к жизни. Наверняка, она догадывалась, что я жил от нашей встречи к встрече, чтобы снова поговорить, поспорить, почувствовать себя простым человеком. Мне нужно было это. Нужно было броситься в этот спокойный океан, где уже ничто не имеет значения. Там, под водой, я мог смотреть на всю жизнь, быть лишь наблюдателем, не чувствовать ничего, лишь спокойствие. Это именно то, что дарила мне Сестра Саюри. Мне было достаточно лишь этого, но она, казалось, хотела для меня большего. Она не понимала, что большего мне не нужно. Сестра не понимала, как я жил без этого, а я не понимал, как можно жить с этим. Я слишком устал, и просто хотел отдохнуть. И я отдыхал. Я чувствовал себя человеком. Не убийцей. Не Канаме Кураном. Не возлюбленным Юуки, брошенным ею же ради другого. Я был человеком. В наши встречи с Саюри у меня не было никаких забот: ни мафии, висевшей на моей шее тяжелым грузом, ни бремени одиночества, ни пороков души. Вся эта жизнь Канаме Курана оставалась позади, за какой-то границей, которую я мысленно рисовал. И здесь я мог стать просто Канаме, которому можно было быть рядом с Сестрой Саюри. Я сидел за органом, играя, пока никто не видит, и ожидая Саюри. Клавиши были тяжёлыми, и звук получался громким и таким же тяжёлым. Играть на нём было сродни рисовать тёмными красками. После этого оставалось такое же впечатление. Я не услышал, как сзади подошла Сестра. – Это из “Тысячи и одной ночи”, верно? Я кивнул и убрал пальцы с клавиш. Играть Шахерезаду на органе было не самой лучшей идеей. Вышло слишком мрачно и тоскливо. – Друг мой, не верь женщинам. Она напела мотив про себя и улыбнулась мне, когда я повернулся к ней. – А ты веришь женщинам, Канаме? – Я не думаю, что они вероломнее мужчин. – Значит, не веришь ни тем, ни другим? Она на минуту задумалась, а потом бросила на меня сочувствующий взгляд. – Заперся в клетке одиночества, решив, что так будет лучше. Насколько же сильно ты боишься людей? Чем больше ты будешь убегать, тем больнее будешь себе делать. – Чем ближе я буду к ним, тем сильнее будут страдать они. – Это палка о двух концах. Где бы ты не находился: рядом или в стороне – вы все будете страдать. Отношения между людьми не состоят только из тех вещей, которые нам нравятся. Сбежать – один из вариантов уклонения от того, что тебе не нравится. Ты собрался бежать всю жизнь? Куда? Зачем? Вокруг тебя полно людей, которые любят тебя, Канаме. Им больно от того, что ты не замечаешь этого. Они хотят тебе помочь, они могут тебе помочь. – Есть то, чего они сделать не в силах. Мне тошно находиться рядом с ними и смотреть на их бессмысленные попытки. Сестра, в моей груди ничего не бьётся. И не забьётся уже никогда. – Тогда для чего ты здесь? Разве ты не ищешь новый смысл жизни? – Он мне не нужен. Здесь мне спокойнее. Когда ты рядом, я чувствую долгожданный покой. До того, как она отвернулась, я увидел на её лице разочарование. – Канаме, это зависит не от меня. Ты сам решил, что рядом со мной ты можешь быть тем, кем ты являешься. Ты просто устал. Нет, – она сделала несколько шагов вперед, – ты изнеможён. У тебя нет сил. Нет желания. Нет мотива. Нет цели.. Ничего нет. Ты пуст. Ты.. Саюри оглянулась. – Я хочу наполнить тебя. Подарить тебе много-много чувств, которых ты лишился. Научить радоваться новому дню. Наше счастье не в чём-то великом, а в простых мелочах, понимаешь? Мы смотрели друг другу в глаза. О, какой у неё был взгляд: надежда, вера, жизнелюбие, жажда к действию.. В ней было всё то, чего не было во мне. И потому её взгляд был таким притягательным и невыносимым одновременно. – Нет. Счастья для меня не существует, Саюри. Более того, оно мне уже не нужно. Мне ничего не хочется. Само моё существование было ошибкой. И то, что произошло со мной за эти долгие двадцать шесть лет, это только доказывает. Двадцать шесть лет. Как стар может быть человек в двадцать шесть лет! Я лишён всех сил, словно старик. Но разница между нами в том, что он спокойно может ждать смерти, а я вынужден продолжать мучиться за мой грех. За то, что я всё-таки родился. Если бы я умер раньше, то мне не пришлось бы так страдать, но теперь уже слишком поздно. Я вкусил то счастье, о котором говорила Сестра, и теперь буду платить за него годами бессмысленной и одинокой жизни. Это то, что ждало меня, то, чего ждал я. Я не хотел, чтобы ты напоминала мне об этом. Просто позволь мне наслаждаться спокойствием, глядя на то, как ты радуешься всему вокруг, как ты даришь всем свою любовь. Этого было бы достаточно, чтобы исцелить меня. – Ты живешь неправильно. Твоё сердце болит от того, что все твои поступки были ошибкой с самого начала. И я здесь для того, чтобы помочь тебе исправить это, вывести тебя на нужный путь. Сделать из тебя настоящего человека. Помочь тебе научиться радоваться жизни, научиться любить весь мир. Вопрос в том, хочешь ли ты этого. Хочешь ли узнать, что можно жить по-другому. – А мои грехи? Думаешь, их можно забыть и начать всё с чистого листа, будто ничего не было? Забыть те бессмысленные смерти? Забыть всё то зло, которое я принёс ни в чём не повинным людям, заставляя их страдать от боли и потерь? Забыть то, что я живу, хотя не должен был? Она подошла ко мне и впервые коснулась меня: положила мне руки на плечи и посмотрела своим серьёзным, успокаивающим взглядом. Я смог вдохнуть её запах: сладкий запах ладана, от которого внутри чувствовались лёгкость и умиротворение. – Ты ответишь за это, но позже. Ты жив, потому что Он хочет, чтобы ты жил. Если бы Он хотел твоей смерти, ты бы был уже мёртв. Но ты сейчас жив и стоишь передо мной. Наша встреча тоже была предопределена. Всё зависит от тебя: воспользоваться шансом, который Он предоставил тебе для очищения, или отказаться и продолжить жить, как ты живёшь сейчас: бессмысленно и грешно. Это и есть свобода выбора. Я почувствовал себя ребёнком, который спрашивает свою мать: “Мне можно жить?” А она отвечает: “Да, можно”. Как сладко это звучало. Настолько сладко, что я принял её слова за правду. Я постарался улыбнуться, но вместо этого вышел усталый выдох. – Есть ли что-то, что может заглушить эту боль и заполнить пустоту внутри? – Я покажу тебе. Покажу, как можно жить без сожалений, без боли и без одиночества. Некоторые борются за то, что у них отняли. Другие жалуются на жизнь и ждут, когда кто-то за них наполнит их руки. Третьи смиряются с потерей и берут взамен что-то новое. А я.. наверное, я отдал всё добровольно. Испугался? Подумал, что всё равно не смогу вернуть? Решил, что так будет лучше для меня? Может быть, я был слишком покорным всё это время? Доверял судьбе, а не собственным чувствам? Это и значит быть хорошим мальчиком? Я поверил ей. Поверил в то, что даже я чего-то достоин в этой жизни. Но это было ошибкой. И судьба, как очень строгая и жестокая учительница, снова преподала урок своему глупому ученику. “Это ты должен умереть, а не я”. Я проснулся в поту. Мама мне уже не снилась очень давно, и то, что она явилась ко мне снова в ту ночь, означало лишь одно: грядёт что-то плохое. Я даже не успел прийти в себя после кошмара, как ко мне вошёл Такума. Выглядел он больно серьёзным, что было странно для него. – Сегодня на редкость скверное утро. – Не могу не согласиться, – я вздохнул и облокотился о подушки, глядя на Ичиджоу. Он прошёл к окну и раздвинул шторы. Теперь комната не выглядела такой мрачной. На улице шёл дождь, который только прибавил мне тоски. – Нет, Канаме, сегодня действительно паршивое утро. – Что же его сделало таким мерзким? – Новости. Объявилась Хио Шизука. Это и вправду мало радовало. Шизука была известна в кругах мафии и до инцидента с Кирию, просто в тот раз это предали большой огласке, и ей пришлось хорошенько замести за собой следы. Она не высовывалась из своей конуры уже несколько лет. Я думал, что больше не увижу её. Не увижу эту безумную женщину. Мы встретились лишь один раз, это был один взгляд, но я нутром почувствовал, насколько опасна была Хио. После этого она бесследно исчезла. Я предпочитал, чтобы она больше не появлялась. Шизука была той, кто стояла за убийствами высокопоставленных лиц в мафии. Когда она раскрылась и открыто признала свою вину, стало понятно, кто разрушил две семьи. О встречах с Саюри пришлось забыть. Мафия снова напомнила мне о том, кто я есть, о том, какова моя роль, о том, что я Канаме Куран и что от этого не убежать, как бы я не пытался. Я боялся за Юуки. Боялся, что жажда мести Кирию заставит его забыть о её безопасности. И на всякий случай послал своих людей, чтобы они забрали её, привели в особняк Куран хотя бы до того момента, пока всё не уладится. Так мне было бы спокойнее. Я получил приглашение на чей-то юбилей, но пошёл я туда потому, что знал: там будет Хио Шизука. Мы оба ждали этой встречи. Она должна была состояться просто потому, что я Канаме Куран, а она Хио Шизука. Просто потому, что мы оба были из влиятельных семей. Но перед тем как найти её среди других, я столкнулся с Саюри. Видеть её здесь было странно. Мне казалось, что она совсем не подходила для мафии. Она улыбнулась мне, и мы вместе молча пошли по саду. – Ты долго не приходил. – Дела. – Я всё ещё жду ответа на свой вопрос. Сестра присела перед красными розами, вдыхая их сладкий запах. И я почувствовал себя дураком, потому что думал, что мне можно находиться рядом с ней, что я могу быть безмятежным рядом с ней, потому что для неё я был Канаме. И я хотел стать Канаме, забыть о том, что я являлся Канаме Куран. Но здесь, в окружении предатладан, убийц и жадных лицемеров я понял, что желал невозможного. Я не стану Канаме никогда. Я уже принял на себя ответственность, принял бремя и принял власть, пришедшую ко мне с именем Куран. Мафия связала мне руки тогда, когда я хотел быть с Юуки, и связала меня сейчас, когда я хотел уйти от неё. Сестра Саюри стала для меня неким Гермесом, проводником душ в другой мир. В мир, куда путь для меня заказан. В мир, который не создан для меня. Туда, где таким как я нет места. – Мне это не нужно. Ты лишь зря тратишь на меня время, Сестра. – Я надеялась на другой ответ. Она посмотрела на меня грустным сочувствующим взглядом и выпрямилась, убрав рукой назад свои косички. – Я буду ждать, когда ты изменишь своё решение. – Это невозможно. – И всё-таки я буду ждать. Да поможет тебе Дева Мария. Аминь. В промелькнувшем через облака свете солнца она снова показалась мне неземной, какой-то нечеловечной, будто передо мной ангел, зачем-то спустившийся на землю ради людей. Насколько же она могла любить их? Когда она ушла, мне показалось, что это было правильно. Да, так и должно было быть. И тупая боль одиночества, нахлынувшая на меня, словно морской прибой, показалась мне родной и необходимой. Без неё я не смог бы быть Канаме Кураном. Без неё я не смог бы сделать того, что мне предстояло совершить. Не смог бы посмотреть Хио Шизуке в глаза и осудить её за то, что она выбрала этот путь. Мы были похожи с ней, я это чувствовал. Это чувствовала и она. Когда мы встретились в одной из комнат, скрытые от чужих глаз, я заметил, как она изменилась за годы отсутствия. Шизука была красивой женщиной, но даже её не щадила старость. Ей было уже около сорока, у неё появилась первая седина, морщины, дряблая кожа обтянула кисти её рук, зрение начало изменять ей, – Хио смотрела на меня с лёгким прищуром – и я уже не чувствовал ту пугающую подавляющую ауру, как девять лет назад. И всё-таки Хио Шизука оставалась собой, годы не смогли забрать у неё её железную волю и уверенность в своих действиях и силах. Для неё я так и остался мальчишкой. – Приветствую, Шизука-сама. – Я вернулась, Канаме, – она хмыкнула, протянув мне руку, которую я поцеловал. – Но мне кажется, ты этому не рад. – Меня не радуют убийства, если Вы об этом. Хио вздохнула, и я узнал в этом вздохе знакомую мне усталость. Женщина развернулась ко мне спиной и подошла к окну, отодвигая шторы и глядя на людей, которые мило разговаривали на отвлечённые темы. Но всем им явно было не по себе присутствие этой безумной и кровожадной женщины. Казалось, она тоже это видела. – Когда я увидела тебя в тот раз, то мне было жаль. Я знала, через какие страдания ты должен пройти. И сейчас я вижу на тебе их отпечаток. Скажи мне, ты ненавидишь мафию? Я ничего не ответил. Я просто не знал, что мне ответить. Мафия для меня стала жизнью и отняла у меня всё, что я мог бы иметь. Что я чувствовал по отношению к ней? Скорее всего, отвращение. – Можешь не говорить, я и так знаю. Если бы ты только мог избавиться от проклятого наследия Куран, ты мог бы стать счастливым. Что до тех убийств.. Они были.. необходимостью. Это были жертвы во имя нового мира. – Какого мира? – Мира без мафии. Она обернулась ко мне, и я на секунду заметил в её глазах лихорадочный, безумный кровавый блеск. – Я тебе противна, – губы Шизуки исказила кривая усмешка, – я вижу это. Только посмотри на меня хорошенько, мой мальчик, посмотри и запомни, потому что я – твоё будущее. – Исключено. У нас с Вами разные дороги, Шизука-сама. – Ты ошибаешься, Канаме. Ты думаешь, что сможешь исправить всё это, – она сделала взмах рукой, указывая, скорее всего, на ту жизнь мафии, в которой мы оба оказались. – Или просто закрываешь глаза, наивно полагая, что сможешь продолжать так делать всю жизнь. Мафия прогнила изнутри, Канаме. Ты и сам знаешь это. Мафия – это гнойный нарыв на теле, который нужно убрать. Она отравляет жизни людей, жизни тех, кто дорог тебе. Кажется, её зовут Юуки? Она сейчас не с Кирию? Какая ирония! Кажется, эта семья будет преследовать меня и теперь, спустя столько лет. – Если прикоснётесь к Юуки, то очень об этом пожалеете, Шизука-сама. Хио довольно оскалилась, услышав в моём голосе потаённую злобу. Она знала о моей привязанности к Юуки, знала, что я ради неё готов на всё. Абсолютно на всё. Но я видел, что на неё мои угрозы не действуют: Шизука вовсе не боялась смерти. – Прекрасный взгляд. Женщина подошла ближе, коснувшись пальцами моей щеки. – Если бы я была моложе, то непременно бы влюбилась. Но моё сердце так очерствело, что всё, на что я способна, это ненависть. Я могу только ненавидеть. Она печально вздохнула, будто тосковала по тем временам, когда ещё могла чувствовать, когда её душа ещё не была переполнена яростью и злобой. – Канаме, присоединяйся ко мне. Ты же знаешь, что иначе нельзя. Вместе мы сможем избавиться от этого недуга, что отравляет наши жизни. Мы смоем кровью ту кровь, которую они пролили. Это будет твоё искупление, моё искупление, их искупление, искупление наших грехов. Мафия коверкает нас, делает из людей чудовищ, и я тому доказательство. Я не хочу больше причинять боль. Это будет последний раз, когда я буду убивать. Последний раз, когда будешь убивать ты. Мы освободимся. – Нет. Она посмотрела на пистолет, упирающийся ей в грудь. Хио не стала сопротивляться или убегать. Она лишь взглянула мне в глаза, и я снова увидел разочарование. – Плохой выбор. – Простите, Шизука-сама. Но на крови мира не построишь. И убив раз, уже не сможешь остановиться. У этой истории нет счастливого конца. И Вы не будете свободной: после того, как Вы уничтожите мафию, Вам захочется уничтожить ещё что-нибудь. Я не могу позволить Вам умножать смерти, пусть даже если эти люди заслуживают наказания. – Глупый мальчик. – Ваша смерть будет залогом спокойствия. – Ненадолго. – Я буду оттягивать кровавую бойню настолько, насколько смогу, – почему-то я вспомнил Саюри и повторил её слова перед тем, как нажать на курок, – Да благословит Вас Господь. – Аминь. Мне повезло. Если бы Кирию не успел вовремя, Юуки могла бы попасть в руки приспешников Хио, но мне повезло. Моя бедная сестра, бедная Юуки, наверняка, она снова пережила сильный шок. Я обещал защищать её, но на самом деле мог положиться лишь на Кирию. На что я был способен? Что я мог, кроме того как лгать и убивать? Испытывать сильные чувства к Юуки? Нет, моя любовь лишь запятнает её чистый и светлый образ. Но, даже зная это, я не смогу разлюбить её. Никогда. Я невозможен. Я каждый раз цеплялся за свою любовь к Юуки, думая, что это может меня хоть как-то оправдать. Но что может оправдать кровь на моих руках? Я хуже Хио Шизуки. Она могла прикрываться своим безумием, но я-то не безумец, я делаю всё осмысленно, я убиваю, находясь в своём рассудке. Дни начали идти для меня медленно и мучительно. Я не мог уснуть. Мне совсем не хотелось есть. За пару недель я ослаб. Но окончательно подкосило меня письмо Юуки. “Я выхожу замуж, Канаме-ни”. Я не смог читать дальше. Точнее, я читал, но уже не понимал, о чём она писала. В голове так и стояли эти три слова: Юуки выходит замуж. Я был благодарен ей за то, что она послала письмо, потому что я бы не смог сказать ей в лицо: “Поздравляю, я рад за тебя”. Это было бы ложью. Я вовсе не был рад. И я вовсе не считал бы это праздником: скорее, я бы счёл это своими похоронами. Юуки выходит замуж. Но не за меня. Я знал, что это случиться. Это должно было случиться. В этом не было ничего противоестественного.. Но эта новость шокировала меня настолько, что я не смог прийти в себя ни на следующий день, ни через день после этого. Юуки выходит замуж. Но её муж не я. Что я должен был делать? Как должен был собрать себя в руки? Как должен был смириться с тем, что потерял её уже навсегда, окончательно и бесповоротно? Как мне стоило жить дальше? Я никогда не думал, что одна женщина может разбивать сердце дважды. Юуки выходит замуж. Но не я беру её в жёны. Это было так правильно, что это этого было ещё невыносимее. Достоин ли был я её руки? Её светлой, чистой ручки, которой она касалась меня? Кирию был тем, кто был нужен ей. Он был тем, кто был её достоин. Он был честным. Он не был убийцей. Он не был мафией. Юуки достойна лучшего. И лучший из нас двоих не я. Не я. Как же я был отвратителен. Я чувствовал, что не мог смириться с этим. Не мог её отпустить, хотя она уже давно не принадлежала мне. Я всё ещё хотел видеть её улыбку, хотел целовать её в висок, хотел шептать ей о том, как люблю её, хотел, чтобы она была рядом. Как же я хотел, чтобы она была моей! Моей! До отчаяния, до исступления хотел. Хотел и понимал, что это невозможно. Я не мог сделать её своей в реальности и тогда решил быть с ней хотя бы в грёзах, в навеянным алкоголе наваждении. Хотя бы на секунду. На минуту. На короткий миг почувствовать, что она была рядом, что она со мной, что всё это сон, что она останется здесь, со мной, что мы будем вместе. Юуки выходит замуж. Я видел. В моём помутнённом разуме внезапно возник её яркий любимый образ в подвенечном платье. Но не я стоял у алтаря. Не я надевал ей кольцо. Не я целовал её мягкие сладкие губы. Это была пытка. Мне бы хотелось разрыдаться, но я не мог. Я забыл. Я сидел на полу, прислонившись головой к постели. Если бы я знал, что мне будет так больно, то я бы не отпускал её. Я бы схватил её за руку, прижал к себе и никогда не отпускал бы. – Что с тобой? Надо мной склонился кто-то. Её длинные волосы коснулись моей щеки, и я почувствовал знакомый запах роз. Нет. Не может быть. Это моя галлюцинация. Ещё одна. Но такая сладкая, такая.. реальная. Я схватил её за руку и опрокинул на пол, нависая над ней. Хотя бы на секунду. На минуту. На один миг почувствовать, что она моя. Я наклонился к её губам. – Ты пьян? – Опьянён. Она отвернулась, и я поцеловал её под ушком. Но это было не важно. Я поцеловал её шею. Эта мягкая бархатная кожа, сводящая меня с ума! Как бы я хотел, чтобы этот сон не прерывался. Никогда. – Я люблю тебя. Я касался руками её нежного податливого тела, наслаждаясь этими мгновениями разыгравшейся фантазии. Пускай мне это сниться, но я скажу ей. Скажу хотя бы во сне. – Люблю тебя. Я люблю тебя, Юуки. Будь моей. Я почувствовал, как она касается моих волос. Это было слишком приятно. Настолько, что я утонул в этом сне. Утонул в её сладком запахе. Утонул в поцелуях с ней. Утонул и больше не хотел возвращаться обратно. Было странно очнуться на побережье. Лишь мельком я увидел океан, а затем кто-то сзади закрыл мне глаза чёрной лентой. Я чувствовал морской бриз, слышал, как волны разбиваются о песок, ощущал, что прохладная вода касается моих ног. Кто-то взял меня за руку и повёл за собой. Рука была женская. Я покорно пошёл следом. Спокойно. На душе было так спокойно. Не было ни счастья, ни лёгкости, ни тоски, лишь умиротворение. Шум волн и их нежные касания успокаивали меня, а тепло чужой руки придавало уверенность. Я не знал, куда меня ведут, но не боялся неизвестности. Почему-то казалось, что ей я могу доверять. Внезапно она отпустила меня. Я сделал пару шагов вперёд и постарался схватить её, но она лишь засмеялась. Я услышал её шаги. Она убегала, шлёпая босыми ногами по воде. – Догоняй! Я пошёл следом. Почему-то не торопился. Откуда-то знал, что она не убежит от меня. – Сюда! Я покорно пошёл на её голос, как вдруг почувствовал, что она рядом. Она толкнула меня на песок, и упала на меня. Её длинные пряди пощекотали моё лицо. Она нежно коснулась моих волос, перебирая их. – Кто ты? – А кого бы ты хотел видеть? – Тебя. Она развязала мою ленту. Я открыл глаза, разглядывая её спокойное улыбающееся лицо. – Саюри. Я был не удивлён, увидев именно её. Это было странно. Разве я не хотел видеть на её месте Юуки? Но мне казались прекрасными эти светлые пряди, с которыми играл ветер, качающееся на груди Распятие, тёплый взгляд глаз, который успокаивал. – Я всё ещё жду твоего ответа. Стоило мне моргнуть, как всё пропало. Океан, Сестра, моё спокойствие. Я почувствовал острую боль в голове и необычную тяжесть. Глаза еле разлепились, но когда я всё же открыл их, то я смог увидеть знакомое Распятие и светлый женский бюстгальтер. Я резко поднял голову наверх. Всё на секунду смазалось, но я смог рассмотреть её улыбающееся лицо. Нет. Этого не может быть. Она не должна была быть здесь. В груди я почувствовал быстро расползающийся холод, от которого становилось тяжело дышать, а ещё меня бросало в дрожь. Я горько усмехнулся ей и прикрыл глаза. Насколько же жестока судьба? Почему она не может заставить страдать только меня, не трогая других? Ну почему из всех женщин это должна была быть именно Саюри? Почему именно она должна лежать в моей постели? Она не достойна этого. Не достойна быть заменой Юуки на одну ночь, не достойна впасть в грех следом за мной, не достойна того, что я не мог на неё смотреть. Теперь ты понимаешь, Сестра? Будет лучше всем, если они будут держаться от меня подальше. Я приношу лишь несчастья окружающим. Лучше остаться одному наедине со своей болью, чем смотреть на тех, кто мучается из-за меня. – Канаме. Я чувствовал прикосновение её пальцев к своим волосам. Затем она поднялась и поцеловала меня в висок. Мне хотелось, чтобы она ушла, но я не мог сказать этого вслух, так как Саюри не виновата в том, что оказалась этой женщиной. – Почему? Почему она здесь? Почему она пришла ко мне? Почему улыбается? Почему мне так невыносимо от того, что именно её я принял за Юуки? – Потому что тебе нужна была помощь. Она и сейчас нужна тебе. Или снова откажешься? – Откажусь. – Глупый мальчик. Я слышал, как она встала и начала одеваться. Это было ужасно: осознавать, что больше я не смогу чувствовать то спокойствие рядом с ней, и всё по моей ошибке. Что же я за человек такой? Почему я разрушаю все отношения вместо того, чтобы беречь их? Она раскрыла шторы, свет сразу наполнил комнату. Я слегка приоткрыл глаза и посмотрел на неё: вместо сутаны на Саюри чёрные узкие штаны и блуза, оголяющая плечи и драпированная на груди, в руках она держала светлый полупрозрачный платок, которым потом покрыла голову. – Поехали, Канаме. Я покажу тебе кое-что. Ты должен это увидеть. Лучше бы я не смотрел ей в глаза. Потому что как только я это сделал, я сразу почувствовал новый прилив вины и сдался. Я не смог возражать, когда я воспользовался её добротой. Как же я тогда удивился, когда Сестра привела меня в церковный приют. Я не понимал, зачем. Что я должен был увидеть в этих ангельских созданиях? Вряд ли своё отражение. Среди них я чувствовал себя волком в овечьей шкуре. Они были такими наивными, чистыми, светлыми, прекрасными – от этого я только больше чувствовал различие между мной и ими. Даже в детстве я не был таким же, как они. Может быть, потому что я не чувствовал, что нужен этому миру. Почему Саюри так доверяет мне? Что она увидела во мне? С чего решила, что я достоин такой веры с её стороны? – Саюри-нэ! Стоило им завидеть Саюри, как дети сразу же окружили её. Она была похожа на заботливую старшую сестру, которая заменяет всем мать. Может, так оно и было. Возможно, она и для меня хотела стать кем-то вроде сестры, которая поможет и поддержит. Сестры, которая так же улыбнётся мне и поцелует в лоб, как эту девочку. – Я хочу вас кое с кем познакомить, – она встала с корточек и посмотрела на меня. – Канаме, подойди. Я чувствовал изучающие взгляды, такие наивные и по-детски любопытные. Какая-то девочка двенадцати лет вспыхнула, стоило мне скользнуть по ней взглядом, и тихо пискнула: – Какой красивый! Вовсе нет, малышка, красивая тут ты. Внутри я так уродлив, что лучше никому из вас не заглядывать в эту бездну, потому что даже я не знаю, что там можно найти. – Это Канаме, – представила меня Саюри. – Твой парень, Саюри-нэ-чан? Она даже не покраснела, лишь снисходительно улыбнулась любопытному мальчишке. – Нет, Канаме – новый ученик Обители. – Такой взрослый! Я посмотрел под ноги и увидел мальчика лет семи. Он смотрел на меня, раскрыв рот. Я был удивлён не меньше его. Что мне делать среди этих малюток в таком святом месте, как это? – Святой Обители не важно, какого возраста её ученики, Масао. Она принимает всех, кто хочет постичь Господа нашего. Я посмотрел на Саюри, но она будто бы не замечала моего взгляда. – Майя, милая, поможешь Канаме? Может, он и выглядит холодным, но он очень добрый внутри. – Если она боится.. Я не договорил, потому что почувствовал, как меня взяли за руку. На меня смотрели светлые голубые глаза маленькой девочки, ей было не больше пяти. Она похлопала глазами и сказала своим тоненьким чистым голоском: – Майя тоже очень добрая, поэтому не бойся. Правда, у неё нет друзей, и поэтому она очень грустит. Канаме ведь станет её другом? Разве это было возможно? Как можно бояться такую малышку? Как можно оттолкнуть её, причинив боль? Я осторожно присел перед ней на колени и обнял, аккуратно, будто она была куколкой, а не живым и тёплым человеком. – Не грусти, Майя-тян. Я не выдержу твоих слёз. Она погладила меня по волосам. – Канаме, но ведь плачешь тут только ты. Я чуть-чуть улыбнулся. Она была права. Впервые за долгое время я плакал, потому что смотрел на несчастное существо, которое нуждалось в таком как я. Бедное дитя! Почему даже ребёнок должен страдать в этом жестоком мире? Кто создал его настолько бесчеловечным? Я просто не смог сказать ей: “Нет”. Не смог увидеть её расстроенные глаза, потому что никто из этих детей не должен был разочаровываться. Кто угодно, но только не дети. Они не заслуживают этого. На их лицах должна быть такая же улыбка, какая была когда-то у Юуки, а не слёзы. В тот момент мне захотелось забрать её с собой, увезти далеко отсюда, туда, где она будет счастлива, где никто не заставит её плакать, потому что улыбка ребёнка – самое прекрасное, что я когда-либо видел в жизни. Майя возилась со мной как с маленьким весь день. Она так мило помогала мне.. – Вот это, Канаме. Читай эту строчку. – “Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится”. ..и отчитывала меня, что у меня невольно возникала улыбка. – Нет, Канаме, ты тоже должен помолиться со всеми. Это обязательно. Она посмотрела на меня, надув свои детские щёчки. – Хорошо, я попрошу у Него, чтобы Майя-тян почаще улыбалась. Она кивнула, удовлетворённая, и отвернулась, сложив руки в замок. Я посмотрел на Распятие. Мне не хотелось просить за себя, но эти дети и Майя ни в чём не виноваты, и мне совсем не хотелось, чтобы у кого-нибудь из них была такая же судьба, как у меня. Когда я вышел, то увидел Саюри, стоящую возле сакуры. – Майе тяжело подружиться со сверстниками. Она тут всего лишь месяц. – Где её родители? – Её дедушка умер, он был её единственным родственником. – Это жестоко. – Я тоже так думаю, – она посмотрела на меня, – именно поэтому я помогаю им. Она внезапно улыбнулась, и грусть исчезла с её лица. Саюри тоже шло больше улыбаться. – Теперь ты полноправный ученик Церкви, и каждое воскресенье ты должен приходить на занятия. – А если я не смогу? – Ты сможешь, Канаме. Я верю в тебя. Как бы мне хотелось знать, о чём она думает, понять её, смысл её слов и поступков. Для меня Саюри была загадочной, в ней была и детская простота, и глубокая мудрость, и материнская забота, и какая-то необъяснимая недосягаемость. Несмотря на то, что она стояла рядом, я чувствовал, что расстояние между нами намного, намного больше одного шага. Даже не смотря на то, что мы переспали, я не стал чувствовать себя ближе к ней, мы так и остались стоять на местах, будто что-то мешало нам сблизиться или отдалиться. Тогда ещё Саюри была для меня Сестрой Саюри: сдержанной и всепрощающей католичкой. Моё мнение о ней изменилось после одной из встреч, где мы впервые говорили не обо мне. К своему удивлению, я нашёл её в гробу. Среди красных роз она была похожа больше на покойницу, чем на живого человека. – Мне идёт? Её глаза были закрыты, но она наверняка узнала меня. Она всегда угадывала, когда я приходил. – Смерть тебе не к лицу. Сестра посмотрела на меня, где-то в её светлых волосах затерялся красный лепесток. Тогда я подумал, что именно этот цвет подходит ей больше, нежели мрачная сутана или непорочный белый, с которым у меня ассоциировалось всё чистое и прекрасное. К примеру, Юуки. – Покойники иногда становятся краше, чем при жизни, иной раз мне кажется, что мы отпеваем живых. – Тебе не нужно умирать, чтобы стать красивой. Мне кажется, твоя красота именно в том, что ты жива. Саюри улыбнулась, села и выскочила из гроба. – Завтра похороны утонувшего. Тело так и не нашли, поэтому гроб пуст, – её пальцы коснулись помятых цветов, чей запах остался на Сестре, – Опять колокол зазвонит слишком сильно. Мне всегда кажется, что он плачет по душам умерших. – По грешным душам. – Мне жаль их всех. Всех, кто умирает. Потому что их родные и близкие будут страдать. Но если говорить о пороках.. То тут никто не безгрешен. – Даже ты? – Даже я. Она обернулась ко мне и лукаво улыбнулась. Так непривычно было видеть такую Саюри. Это не было похоже на улыбку ангела или улыбку старшей сестры, которые я так часто видел. Глаза её хитро блеснули, она наклонила голову и вдохнула запах розы. Прядь волос упала на её лицо, и тогда я будто бы очнулся от странного наваждения. Я впервые подумал, что передо мной простая смертная, которую я начал по ошибке обожествлять, как Юуки. – Разве ты не должна вести праведную жизнь? Она ведь как-никак была слугой Господа. Как такая как она могла впасть в грех? Что её на это могло толкнуть? Может быть, её кто-то заставил? К примеру, я. – Я тоже могу поддаться искушению мужчины. Она убрала волосы назад мягким каким-то изящным движением, которое походило на.. На жест женщины, а не на Целителя Душ. – Что же это за мужчина? Я думал, что она назовёт моё имя. Может быть, мне даже хотелось этого. Но не потому, что я хотел стать для Сестры кем-то особенным, а потому, что я хотел показать ей самой: я вовсе не тот, кого она во мне видела. – Потерянный человек, потерявший веру в любовь и надежду на спасение. До сих пор я молюсь о нём. Это был действительно грешник. Тут её лицо изменилось, и, как рябь на воде, на нём проступило знакомое мне выражение, Саюри снова стала похожа на ту, кого я встретил впервые. – Порою, людские души страдают от недостатка любви. И иногда я дарю её им даже в такой низкой форме. От этого им становится легче, они начинают чувствовать себя полноценными: их кто-то полюбил. И у них появляются силы на то, чтобы жить дальше. – Поэтому ты провела со мной ту ночь? Я закрыл глаза, снова возвращаясь воспоминаниями в то кошмарное утро, когда отчаяние буквально душило меня. Как странно, что я всё равно мог смотреть на Саюри и быть с ней рядом даже после этого. В особенности потому, что она вела себя так же, как и раньше. И у меня возникало ощущение, что той ночи никогда не было. Её не существовало для нас двоих. – Мы не спали. Ты не смог предать образ той, которую любишь. – Почему же ты мне не сказала? – А ты бы мне поверил? Нет. Конечно бы не поверил. Но разве сейчас это имело отношение? Почти месяц я думал, что опорочил Саюри, потерял возможность любить Юуки, потому что это чувство было запятнано животной страстью. А оказалось.. Впрочем, так и должно было быть, наверное. Скоро Юуки должна была выйти замуж, и я обязан похоронить свои чувства к ней. Навсегда. Потому что она будет принадлежать другому, уже законно. Мне захотелось уйти от этой темы и от этих мыслей. Я спросил первое, что пришло в голову: – И многих ты так любила? Мне даже показалось, что в моём голосе сквозило любопытство. Сестра никогда не говорила о себе, а я никогда не спрашивал. Всё-таки на исповедь приходил я, а не она. – Нескольких. Но даже сейчас я желаю им счастья. – А ты сможешь полюбить меня? Слова слетели с языка прежде, чем я успел подумать. Но Саюри не засмеялась и не удивилась, она лишь внимательно на меня посмотрела, будто раздумывала над ответом. А когда она ответила, то голос её звучал задумчиво и спокойно: – Может быть, смогу. – Даже если я никогда не отвечу тебе взаимностью? – Канаме, любовь не требует взаимности. Мы должны любить без причины. Тебе становится намного легче, когда только отдаёшь любовь, не требуя ничего взамен. Это и называется любовью. – Но разве тебе не больно? Разве тебе не одиноко от того, что тебя никто не любит? Я старался понять её. Ведь она была таким же человеком, как и все остальные. И каждое живое существо нуждалось в том, чтобы его любили. Так почему же Саюри довольствовалась тем, что она была одна? Ей было уже больше двадцати пяти лет, я был в этом уверен. Почему она всё ещё жила одна, вкладывая всю себя в чужих людей, вместо того, чтобы позаботиться о самой себе? Это же естественно. Так и поступают все люди. Но по какой-то причине она оставалась одна. Сейчас, в расцвет её красоты, она могла бы найти себе мужчину. Но уже лет через десять она потеряет этот блеск и перестанет владеть мужским вниманием. Неужели она хотела остаться Целителем Душ, лишив саму себя женского счастья? – Ты ошибаешься. Меня любит Он. Любит, какой бы я не была, как может отец любить свою дочь. Он любит всех нас – и мне этого достаточно, чтобы дарить любовь другим, даже если они не останутся со мной. Годы будут идти, Саюри. И когда-нибудь ты проснёшься одинокой и пожилой, без мужа, без детей, без тех, кто сможет подать тебе стакан воды. Люди забывают доброту. Как бы ты ни старалась помочь им всем, они оставят тебя. А Он.. – Он слишком далеко. – Но я вижу Его любовь во всём прекрасном и добром. Его рука коснулась всего в этом мире, от этого я чувствую, что Он рядом. В каждом из нас. И в тебе тоже. Он любит тебя, Канаме. Я промолчал. Поверить в её слова было трудно. Но были вещи, в которых Сестра разбиралась лучше меня. Особенно, если они казались Бога. – Я вижу, что ты не согласен со мной. Она умела любить. Но действительно ли Саюри хотела остаться с кем-то до самой смерти? – Разве мы не должны ждать того единственного, с кем мы проживём всю жизнь? Разве любить нескольких – это правильно? – Но как ты можешь узнать, что это тот единственный? Как ты можешь понять, что любишь его, если никогда не любил раньше? Когда я встречу его, я пойму, что это он. Моему мужу я буду уже отдавать всю свою любовь. А пока я буду рада лишь тому, что оставлю след в душе мужчины, и он будет вспоминать обо мне с теплотой. Но желать всё сердце человека – так делают только жадные люди. Я пойму, что это он, когда он займёт в моём сердце значительно больше места, чем все остальные. Почему-то я не был в этом так уверен. Юуки стала для меня больше, чем возлюбленной, но, в итоге, она ушла к Зеро. Для меня она была той единственной, но мы не смогли быть вместе. Я подумал, что Саюри не знала, что такое взаимная любовь. И от этого мне стало её жаль. Я начал наблюдать за ней намного больше, чем раньше. Возможно, даже больше, чем мне хотелось бы. Кого она любила? Кто любил её? Среди круга мафии были те, кому она, несомненно, была дорога. К примеру, Ханадаги-сан, что всегда ласково называл её “дочкой”, хотя у него и были свои дети, или Сара Ширабуки, питающая ненависть ко всем мужчинам и презрение к женщинам, кроме Саюри, к которой она относилась с трепетом и нежностью. Но на сборах мафии, где присутствовала Сестра, она всегда предпочитала моё общество. И я не понимал, с чем это было связано. Только ли потому, что Саюри не хотела оставлять меня одного? Или была другая причина, о которой я не знал? На праздниках я всегда старался уединиться после обязательных разговоров, которые я вёл чисто потому, что так принято. На балконе или в саду, когда по вечерам становилось прохладно, я мог чувствовать себя лучше, там мне было легче дышать. В этом холодном и чужом обществе я нередко задыхался от пут, которые набрасывали на меня семьи. К тому же, все они нередко любили напомнить мне о моих неудачах и ошибках, стараясь вытянуть из меня нужное им слово. В одиночестве мне было спокойней, потому что не требовалось держать марку. И Саюри всегда находила меня, будто чувствовала, что я снова убегаю от людей. – Ты сегодня не танцуешь? Я опёрся о перила балкона, разглядывая сад. Совсем скоро он должен был зацвести. Наверное, тут будет красиво. Но вся эта красота меркнет, когда узнаёшь, что хозяйка этого сада убила своего мужа и застрелила собственных детей ради того, чтобы посадить на место главы своего любовника. – Если проявлю излишнее внимание к юной девушке, то поползут слухи. Обо мне и так говорят мало лестного. Я провёл рукой по волосам и обернулся к Сестре. – А если не слишком юной? Как я успела заметить, ты привлекаешь и женщин постарше. – От них потом тяжело отвязаться. Я был почти уверен, что стоит мне только пригласить одну из них на танец, то они расценят это как первый шаг к завоёвыванию их сердец. А я явно не был настроен покорять женщин. – Тебе не угодишь. И что, стоять тут намного интереснее? – Не знаю. Я никогда не пробовал ничего другого. – Может, пора попробовать? Она склонила голову на бок. Я протянул ей руку, на которую она посмотрела с недоумением. – Что это? – Я приглашаю тебя на танец. – Меня? – она улыбнулась, будто я сказал глупость. – Или ты тоже не танцуешь? – Иногда мне кажется, что сам ты ничего не умеешь. Саюри взяла меня за руку, и я почувствовал её тепло. Когда она прижалась ко мне, я снова почувствовал запах ладана и, на этот раз, роз, если бы я мог попробовать их, то они наверняка были бы вкусными. Мы никогда не касались с ней друг друга после той ночи: скорее всего, у нас не было для этого причин. Так же близко она была ко мне только в то утро. Но в этот раз всё было по-другому. В этот раз я держал в руках красивую женщину, и может быть моё сердце не стало стучать быстрее, как это было на десятый день рождения Юуки, где я танцевал последний раз, но быть с Саюри было приятно. По крайней мере, приятнее, чем с остальными. Мне не нужно было быть слишком нежным, аккуратным или учтивым и не нужно было думать о том, как не нарушить рамки приличия, если я задержу взгляд на её лице дольше, чем положено. Потому что с Саюри можно было всё. С Саюри я мог быть собой. И от этого мне становилось легче. Я понял, что Сестра была единственной женщиной в моём окружении, не считая Сейрен, которую я воспринимал как свою тень и только в последнюю очередь – как женщину. Может быть, я не замечал этого раньше, но Саюри была очень женственна. Если у Юуки это граничило с понятием “милая”, то у Саюри – “изящная”. Среди всех дам с необычными причёсками, ядовитыми духами и откровенными платьями она казалась мне каким-то скромным идеалом того, какой должна быть женщина. Может быть, именно поэтому ей прощали всё? Поэтому никто не бросил в её сторону завистливого взгляда, когда она убрала руку с моего плеча и присела в реверансе? Все относились к ней по-особому, потому что знали: Саюри другая. Она чистая в сравнении с нами. И у неё большое сердце, раз она хочет помочь нам. Она – посланник Божий, предостережение для мафии, что после смерти нас ждёт долгий и суровый суд. – Куран. Я посмотрел на Ширабуки. В её глазах, как и в её голосе, было только отвращение. Я определённо ей не нравился. Это было взаимно. – Оставь Саюри-тян в покое. – Сестра Саюри сама решает, с кем ей проводить время. – Ты злоупотребляешь этим. Запомни одно, Куран, Саюри-тян не может принадлежать кому-то одному. Это свяжет её. И убьёт. Ширабуки могла говорить так, потому что ревновала. Но в её словах была доля правды, как мне казалось. Сестра сама не раз признавалась, что счастье для неё – это счастье людей вокруг неё. Была вероятность, что именно по этой причине она не могла ни с кем остаться: как она могла быть счастлива, если те, кто нуждался в её помощи, не получили её лишь потому, что теперь в сердце Саюри был только один человек. Не исключено, что она не могла отдать свою любовь только одному. И она хотела научить этому меня. Любить всех. В этом были свои плюсы, если никто не мог быть с тобой, как в моём случае. Но моё сердце уже было отдано Юуки. И любить кого-то ещё даже немного для меня уже не представлялось возможным. А что до Саюри.. Мне показалось в тот раз, что она боится встретиться с тем единственным, и поэтому выбирает тех, кто не сможет полюбить её искренне. – Что ты делаешь? Саюри посмотрела на меня из-под широких полей соломенной шляпы. Нечасто её можно было увидеть не в сутане, хотя эта её одежда мало отличалась от церковной: длинная синяя юбка из плотной ткани и бежевая рубашка с рукавами в три четверти. Она сидела возле цветов, срезая их и кладя в корзину. – Готовлю цветы для украшения часовни. Завтра венчание Юуки-тян, не забыл? Забыл. Наверное, забыл сразу же, как выпил вторую бутылку коньяка, потому что хотел забыть. А мне никто об этом не напоминал. Правда, Такума обмолвился словечком, что скоро свадьба, и я должен присутствовать на ней в роли посажёного отца. Увидеть Юуки в обличие невесты. Может быть, и не моей, но я хотел посмотреть на неё. Хотел убедиться в том, что я не ошибся, когда отпустил её к Кирию. Я должен был знать, что она счастлива. Так я хотя бы не стал бы сожалеть о своём решении. – Розы.. Сестра срезала ещё одну и положила в корзину. – Необычные розы. – По-моему, такие же, как и все. – В принципе, они не отличаются от других ни по цвету, ни по запаху, но они особенные. – Чем же? – Эти розы я посадила, когда мне было семнадцать лет, как напоминание о том, что я должна делать в жизни, – я решил, что она имела в виду ухаживать за другими, заботиться о них, – и вот, спустя десять лет, они зацвели вновь. – Раз в десять лет. И так ждать каждый год. Звучит не очень привлекательно. Я бы даже сказал, что это бессмысленно. – Вся наша жизнь состоит из ожидания. Но разве её можно назвать бессмысленной? Она была по-своему права. Я решил, что мы не сможем в чём-то понять друг друга: мы оба жили разными жизнями, и у каждого из нас своя правда. И, тем не менее, Сестра была ближе к истине, потому что она была ближе к Богу. А что есть Бог, если не истина? – Канаме! Я обернулся и посмотрел на Майю, бегущую ко мне. Её улыбка трогала моё сердце. Я присел перед малышкой, погладив её по голове. Дети. Кажется, только они могли вдохновлять меня. Эти церковные сироты поражали своей стойкостью. Казалось бы, они должны были быть одинокими, такими же как я, но они были вместе и их было много. Это было достаточно, чтобы никто из них не был по-настоящему одинок. Интересно, что было бы, если бы с самого начала я тоже попал в этот приют? Встретились ли бы мы с Саюри раньше? И влюбился бы я в неё? Она привстала на носочки и оживлённо зашептала мне на ухо какой-то секрет. Это было щекотно. – Я буду присутствовать завтра на церемонии и разбрасывать лепестки вместе с Рен-куном! – Рен? Я посмотрел на Саюри. – Новый друг Майи. – Мы друзья, но не такие, как с Канаме. – Отчего же не такие? Саюри взглянула на девочку с улыбкой. – Когда я вырасту, я выйду замуж за Канаме. Тут она посмотрела на меня строгим взглядом, будто я был в чём-то виноват. – Это был секрет. И ты должен забыть о нём. – Хорошо, Майя-тян. Вот только я не смогу взять тебя в жёны. – Почему? Мои слова её нисколько не огорчили, скорее, это раззадорило её любопытство. Майя склонила голову на бок, как это делают собаки, когда ты разговариваешь с ними. Это выглядело очень мило. И я бы даже улыбнулся, но в груди стало слишком тоскливо. – Потому что единственная женщина, на ком я мог жениться, завтра выходит замуж. На следующий день я был больше рад, чем несчастлив. Моя драгоценная сестра, которая мучилась долгие годы с десяти лет, наконец-то обретёт новую семью, в которой так долго нуждалась. И одинокая Юуки Куран станет счастливой Юуки Кирию. Я бы хотел сказать ей, что люблю её, что не смогу разлюбить её, даже если захотел бы, но не мог. И без моих слов я видел слёзы в её глазах. Больше всего мне не хотелось быть причиной этих слёз. Прости, Юуки, я всегда заставлял тебя страдать. – Будь счастлива, – шепнул я ей, когда мы шли к алтарю, – ты это заслужила. В те минуты я ощущал себя не её возлюбленным, не её первой любовью, не тем, кто причиняет ей боль. Я был её старшим братом, который желает ей только лучшего. И поэтому я без робости передал её Кирию. – Заботься о ней. – Непременно. Юуки не пожалеет. Я сел рядом с Саюри и почувствовал, как она взяла меня за руку. Сестра ободряюще мне улыбнулась и посмотрела на невесту и жениха. Я сжал её ладонь в ответ. Она была нужна мне, потому что видеть Юуки с другим было всё-таки очень, очень больно. Я не мог не думать о том, что было бы, если бы это я стоял вместе с ней. – Они красивая пара, – я, не глядя, кивнул, – Интересно, мне бы пошло это платье? – Что? – Представь меня там. Сестра заглянула мне в глаза, а потом я посмотрел на спину Юуки. Саюри на месте Юуки? Странно, но я не смог этого сделать. Саюри не была создана для свадьбы, хотя бы потому, что ей не шёл белый. Красный. Вот цвет Саюри. Она не смогла бы связать себя узами брака. – Ты бы плохо смотрелась с Кирию. – А с тобой? Мы снова встретились взглядами. Я думал, что она шутит, но Сестра смотрела серьёзно, с ожиданием. Чего она добивалась? – Это выглядело бы странно. Словно решили пожениться Искариот и Дева Мария. Она улыбнулась и коснулась моих волос, убрав прядь назад. Я неосознанно расслабился. Её прикосновения были как всегда по-матерински заботливыми и нежными. – Ты вовсе не похож на Иуду. Я бы хотел знать, на кого я был похож в её глазах. За кого она принимала меня, повторяя раз за разом: “Хороший мальчик”? Но больше всего я хотел тогда, чтобы пустота внутри исчезла, потому что от неё мне было слишком тошно. В тот день я не мог уснуть: даже сон не смог спасти меня от этого отвратительного ощущения в груди. А когда мы встретились с Саюри в следующий раз, я сказал, не думая: – Поехали к океану. Мог ли я знать, что она согласиться? Будто она всегда ждала этих слов. Мы поехали немедленно, мне натерпелось уехать из этого города, вырваться из него хотя бы на два дня. Мне было слишком тесно там. И когда я оказался перед этим безграничным простором, я почувствовал нечто вроде удовлетворения. Я подвернул штаны и ступил в воду. Приятная прохлада коснулась моих ног. Я закрыл глаза, вслушиваясь в шум волн и редкие крики чаек. Свободен? Может, на несколько мгновений, но я хотел почувствовать себя свободным от всего: от моей боли, от мафии, от моих грехов, от одиночества, от любви. Полностью свободен. Я услышал, как рядом встала Саюри. – Почему ты согласилась? – Потому что я всегда мечтала увидеть океан. Я не смотрел на неё, но знал, что она снова улыбнулась. И от этого я снова почему-то почувствовал спокойствие. Казалось, мне больше ничего не нужно было: просто присутствие Саюри и этот убаюкивающий равномерный шум волн. Почему я захотел, чтобы она поехала со мной? Потому что не хотел остаться в одиночестве и потеряться в этом бескрайнем мире? – Хочешь, я подержу тебя за руку? – Я же не маленький. – Не хочешь? – Хочу. Она скрестила наши пальцы. Саюри ни о чём меня не спрашивала и ни о чём не просила. Она либо молчала, либо говорила о каких-то мелочах, которые я не слушал. Я просто наслаждался её спокойным голосом. Может, пустота внутри никуда не исчезла, но я осознавал себя частью этого мира, и этого было достаточно, чтобы не чувствовать её. Гулять с Саюри по берегу, смотреть на то, как она собирает ракушки для детей в приюте, вглядываться в горизонт и, оборачиваясь, видеть дорожку размытых следов. Я был готов идти так вечно. И эта мысль казалась мне самой заманчивой из всех, которые когда-либо меня посещали. Она вскрикнула: одна из волн, сильнее других, хлынула на берег и коснулась подола её сутаны. Когда я посмотрел на неё, то увидел, как заходящее солнце окрасило её пряди в какой-то рыжий оттенок. Сестра убрала с плеч косички и улыбнулась, глядя на голубую гладь воды. Волны ласкали её ноги, занося их песком. Ветер мягко трепал её одежду и волосы. Она казалось прекрасной. Но не как бессмертное существо в виде херувима, а как смертная. Мимолётная красота, как это часто бывает, намного ценнее, чем вечная. Может быть, в этом и было очарование тех роз, которые цвели раз в десять лет. – Волшебно, правда? Мир столь огромен, но никто из нас не догадывается, насколько. – Мечтала ли ты когда-нибудь уехать? Интересно, что бы я делал, если бы она покинула наш город? Смог бы я так же не беспокоиться о будущем? Осталось бы со мной это чувство уверенности в том, что всё пройдёт? – Только тот, кто ни к чему не привязан, сможет оставить всё и скитаться с одного края света на другой. Но Саюри не могла ничего и никого любить всем сердцем. Так что же она боялась оставить? Если подумать, то именно потому, что она никого не могла полюбить столь сильно, я позволил себе привязаться к ней. Намного сложнее сделать человеку больно, если он не испытывает к тебе чувств. Вскоре я узнал, что Юуки беременна. Но на этот раз я смог искренне за неё порадоваться. Моя милая маленькая сестра начала жить той жизнью, которой должна была жить. Тепло, забота, уют – это то, что ей было нужно. А что нужно было мне? Раньше я никогда об этом не задумывался, потому что знал ответ: мне была нужна Юуки. Но если бы Юуки никогда не было в моей жизни, то что бы я желал тогда? Я был уверен, что Саюри знала ответ. Только чуть позже, когда уже прошло три месяца с тех пор, как я стал учеником Обители, я кое-что понял. Мне не хватало человеческого тепла. И раз его не могла мне подарить любимая женщина, то.. Оставались только дети. Ничто не согревало меня так, как их весёлый смех и беззаботное настроение. Я любил наблюдать за ними, иногда принимая участие в их играх и шалостях. Ласковая Майя, активный Рен, проказник Масао, даже вечно недовольная Чизу и любознательный Шото – каждый из них по-своему оставлял след в моей душе. Они задевали какие-то струны во мне, заставляя чувствовать себя живым. Заставляя желать жить дальше. Не зря говорят, что дети – это цветы жизни. И Саюри всегда находилась в самом прекрасном саду. Целитель Душ сеял семена в их сердца, чтобы потом вырастить плоды милосердия, сострадания, всепрощения и любви. Но чем дольше я находился в Святой Обители вместе с Сестрой и сиротами, тем сильнее я чувствовал, что это неправильно. Их слепая вера в меня становилась тяжёлым грузом на моей шее. По сути, я должен был стать другим человеком, раз стал навещать Церковь так часто, но это было не так. Я был тем, кто обещает исправиться, а на деле остаётся таким же ужасным человеком. Я ничем не отличался от всей остальной мафии, которая ходит на мессы по утрам каждое воскресенье и тем же вечером спускает курок. Тяжесть ответственности давила на меня: я должен был либо отказаться от мафии и пойти по стопам Церкви, либо перестать ходить в Церковь, чтобы не порочить её больше своим присутствием. Нечестность – это когда слова человека не совпадают с его поступками. – Ведь это ещё больший грех. – Блез Паскаль говорил: “Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками ”. – Тогда я грешник, который считает себя грешником. – Нет, Канаме, это не так. – Почему? Я чувствовал в своём голосе отчаяние. Я не мог бросить мафию, на это было слишком много причин. И я не хотел бросать Саюри и Обитель, потому что.. Потому что это было слишком сложно. Я просто не мог найти в себе силы, чтобы отказаться и от этого. Я знал, что если лишусь Саюри, то её уже ничто не заменит. – Потому что твоя жизнь – сплошное страдание, и ты принимаешь его, отвергая всякое наслаждение. Это твой жизненный путь. Поэтому я восхищаюсь тобой: тебе очень больно, но несмотря на это, ты продолжаешь винить себя. Однако ты не виноват в своей жестокой судьбе. Больше всего было тяжело осознавать, что она продолжает верить в меня. Всё зло, которое я причинил людям вокруг себя, она не считала моим злом и приписывала его чему-то независимому. Но разве не Бог создал меня? Не Он дал мне такую судьбу? Саюри не должна была винить Его в моих грехах, потому что Он не может нести зло людям. По крайней мере, это я точно знал. Саюри коснулась моей щеки, заставляя посмотреть в её глаза. Глаза, наполненные безграничной верой. Как? Как она могла верить в меня, а не в своего Бога? Это я заставил её отойти от веры. Но Саюри не должна впадать в грех, она не должна отходить от того пути, по которому шла с самого детства. Только не из-за такого как я. Я схватил её за руку и прижал к стене, наклоняясь к её губам. Я был не тем, кого она видела во мне. – Канаме? Её дыхание коснулась моего лица, и я замер. Мне хотелось опуститься в её глазах. Хотелось, чтобы она разочаровалась. Так как её доверие для меня было слишком тяжкой ношей. Но Саюри не сопротивлялась. Я посмотрел в её глаза и увидел всё то же спокойствие и заботу. Я понял, что даже если насильно поцелую её, она простит мне. Сестра Саюри готова была простить мне всё, что угодно. Она обняла меня. Я поддался и опустил голову ей на плечо, разрываясь внутри от двух чувств: облегчения, потому что Саюри не оттолкнёт меня, и убивающей ответственности из-за надежд, которые она возлагала на меня. Надежд, которые я бы не смог оправдать. – Хороший мальчик. Я почувствовал её пальцы в волосах. Её запах, её голос, её прикосновения – всё это успокаивало. Я переставал думать и мог отдохнуть от своих переживаний. Для меня Саюри была удивительной женщиной. Я не мог её любить. Любовь для меня – это грех. Но я привязался к Саюри слишком сильно. И я боялся этой привязанности, потому что знал: Саюри не может любить кого-то одного. Она не может остаться с кем-то одним. Но тем не менее она продолжала быть рядом. Может быть, она чувствовала, что нужна мне. Только вот я понимал, что это не может длиться вечно. Она была Целителем Душ, а уже потом – женщиной. И каждую нашу встречу я пытался сохранить в своей памяти: ведь когда она уйдёт, у меня останутся только воспоминания. – Как долго продлится моё лечение? – А ты хочешь, чтобы оно закончилось? – Если честно, оно мне не особо помогает. Я взглянул на небо. Облака плыли так медленно, они мне напоминали Сестру, она была такой же умиротворённой, нежной и недосягаемой. – Саюри, тебе грустно? – Немного. Мне казалось, я могу изменить тебя. Но, видимо, что-то я делала не так. – Иногда даже хороших мальчиков надо наказывать. – Нет. Она коснулась моей головы, наклоняя её к себе, и шепнула прежде, чем поцеловать меня: – Их нужно поощрять. Я не любил Саюри. Но отчего-то держать её в своих объятиях, касаться её волос, целовать её и чувствовать её близость, было приятно. Это не вызывало чувство восторга и трепета, как было с Юуки, но с Саюри мне было хорошо. Но это было неправильно. Каждая её улыбка, каждое касание наших рук, каждая наша встреча, каждый её взгляд – всё это было неправильно. Я брал то, что мне не принадлежало. Поэтому я оттолкнул её. Я не должен был быть к ней ближе, чем кто-либо другой. Саюри не моя. И она никогда не станет мне принадлежать. – Извини. Я избавлю тебя от страданий другим способом. Мне нужно было держать расстояние с Сестрой. Я мог любить только Юуки. А она не могла любить кого-то одного. Так должно быть. И я хотел, чтобы это продолжалось. Я не мог сказать, что точно случится, если мы сблизимся с Саюри слишком сильно. Я ещё мог это предотвратить. Мог не допустить серьёзной ошибки. Саюри не настаивала на чём-то другом. Она продолжала быть рядом. Возможно, наши отношения походили на дружбу, но я не был уверен в том, что нас с ней можно было назвать друзьями. Я вообще не знал, как нас можно назвать. Время шло, но ничего не менялось. И вдруг я узнал, что Юуки наконец-то родила девочку, они с Кирию приехали сами. Мне тогда показалось, что она изменилась. И я подумал, что со мной Юуки бы не смогла стать такой. Я лишь благодарно смог посмотреть на Кирию. – Возьмёшь её на руки? Не дождавшись моего ответа, она сама аккуратно отдала мне маленькое чудо, завёрнутое в пелёнки. Эти глаза. Глаза Джури. Глаза Юуки. Глаза одной из рода Куран. Такие же большие, тёмные и полные тепла. – Ай. Я был.. рад? Внутри меня что-то разлилось приятной волной, захлестнув нежными чувствами. Я знал это чувство. То же самое я почувствовал, когда впервые Юуки улыбнулась мне. Это была любовь к чему-то беззащитному и драгоценному. Я поцеловал её в лоб. Как многое я мог бы сделать для этой малышки! Я был готов осчастливить её всем, что у меня было, лишь бы она постоянно улыбалась и не знала горя. Но я не мог дать ей больше, чем её родители. Я невольно улыбнулся, когда коснулся её щечки пальцем, а она сладко зевнула. Мне совсем не хотелось отдавать Ай её матери, а она не спешила забирать дочь. Ребёнок моей любимой Юуки, пусть не мой, но я был готов считать её своей родной дочерью. Дети Юуки – мои дети, потому что собственных у меня не могло быть. – Она такая маленькая. Саюри облокотилась о спинку кресла и заглянула мне через плечо. Её голос раздался у меня над ухом: – Для меня между вами нет разницы. – Я тоже ребёнок? Она наклонилась и дотронулась пальцем до маленького носика. Её волосы коснулись меня. – Тебя тоже нельзя не любить. Мы встретились взглядами. И я заметил во взгляде Саюри то, чего не замечал раньше – боль. Откуда она появилась? И когда? Я был настолько занят тем, чтобы не подпустить Саюри ближе, что даже не заметил, что её тоже что-то мучает. Что могло терзать Целителя Душ? Только если что-то действительно важное. Что-то важное для Саюри. Она нашла того единственного? – Саюри.. – Тшш, – она приложила палец к своим губам, – Ай-тян спит. Мне так и не удалось поговорить с ней, и я ходил задумчивый всю оставшуюся неделю. В воскресенье, когда я снова ходил в Святую Обитель, меня отвлекли дети. Масао, чем-то недовольный, подошёл ко мне и ткнул в меня пальцем. – Канаме, когда ты уже женишься на Саюри-нэ? Я не особо удивился его вопросу. Многие интересовались нашими отношениями с Сестрой: Такума, Юуки, Ханабуса, даже Каин, которому не было дела до чего-либо. – Мы не поженимся. – Почему это? – Потому что мне нельзя жениться на Саюри. – Если ты этого не сделаешь, то на ней женится Рири. А я не хочу, чтобы Саюри вышла замуж за него. Он сложил руки на груди и насупился, всем своим видом показывая, что Рири ему не нравился. – Рири? – Бывший ученик Обители. Он уже взрослый и не живёт с нами, – я поднял взгляд и посмотрел на рыжую девушку. Чизу было уже пятнадцать. Она была самой старшей в приюте, и это, видимо, возлагало на неё ответственность следить за младшими, что не приносило девушке особой радости. Но, тем не менее, я видел её своеобразную заботу, которая больше походила на грубость. Я не считал Чизу плохим человеком: она попала в приют уже в осознанном возрасте, повидав всю неприятную сторону жизни. После такого мало кто остаётся таким же как Саюри. – К слову, он не такой болван, как ты. Не знаю чем, но чем-то я раздражал её. Я не мог злиться на Чизу за это. Она была единственной, кто не считал меня хорошим. Я был даже благодарен ей за это. – И он готов действовать, пока ты сидишь тут. Сестра столько натерпелось от вас всех, что я бы на её месте уже давно разочаровалась во всех мужчинах и ушла в женский монастырь. Эй, мелкий огрызок, шевели давай ногами. Пора обедать. – Вот пристала, старая карга. – Кто старая карга? Она схватила мальчишку за ухо и сильно потянула наверх, что тот заверещал. Я смотрел, как они ругаются и идут к приюту, а сам думал о том, мог ли быть этот Рири причиной грусти Сестры? Может ли быть, что он предложил ей выйти замуж? Вдруг это его должна была любить Саюри всем сердцем? Может, она страдала от того, что не хотела покидать своих больных? Не хотела оставлять.. меня? Странно, но мысль о том, что Саюри уйдёт, отозвалась болью в груди. Хотя я знал, что когда-нибудь это должно было произойти. Мне нужно было поговорить с ней. Убедиться в том, что я прав. И если это действительно было так, то.. То что? Отпустил бы её? Снова сам бы толкнул ещё одну женщину в чужие объятия, чтобы остаться одному? Сделал бы как лучше? А что я буду делать, когда Саюри уйдёт навсегда и бесповоротно? Я не любил её и не почувствовал бы, что мне разбили сердце, но та страшная, всепоглощающая пустота снова бы вернулась ко мне. И избавиться самому у меня от неё вряд ли получится. Я не потерял бы смысл жизни, потому что у меня его и не было, но чего-то бы я точно лишился. И почему-то мне казалось, что это не то, чего я хотел. Но ещё больше я не хотел, чтобы Саюри было больно. И я пообещал себе, что отпущу её, если понадобится. Когда я встретил Саюри, она была не одна. Рядом с ней шёл молодой человек, за чью руку она держалась. С ним Саюри смеялась. От её сладкого смеха у меня что-то защемило в груди. Возможно, мне стоило развернуться и уйти, оставить их одних, наедине, но я не смог. Не смог снова стоять и смотреть, как кто-то мне дорогой уходит от меня. Я неосознанно схватил её за руку, хотя и понимал, что не должен был этого делать. Саюри обернулась, по её выражению я понял, что она не ожидала меня увидеть здесь. – Канаме? – Чего тебе? Мы столкнулись с ним взглядами. Он был младше меня лет на пять, но это не давало мне ровным счётом никакого преимущества. – Мне нужно поговорить с Саюри. Я сжал её плечо сильней, но так, чтобы ей было не больно. – Говори, – он пожал плечами. – Наедине. – А что, я вам помешаю? – Рири, – ласково, но не без строгости произнесла Саюри и отпустила его руку. – Это грубо. Прежде чем он отвернулся, я заметил в его глазах проскользнувшую боль. А потом, к моему удивлению, он спокойно и послушно ответил: – Я буду ждать. Когда Рири оставил нас, Саюри повернулась ко мне и посмотрела на мою руку, всё ещё сжимающую её плечо. Я отпустил её. – Что такое, Канаме? Что-то случилось? Глядя ей в глаза, я не мог ничего ответить. Все слова просто исчезли, в голове стало пусто, и я не мог произнести ни одного звука. Я не мог спросить: “Ты любишь его?”. Не мог сказать: “Я справлюсь без тебя”. Не мог ответить на её вопрос. Вместо всего, что я должен был сделать, я просто обнял её. Она обняла меня в ответ. – Что с тобой, мой хороший мальчик? Тебе снова стало одиноко? Я рассеянно кивнул. – Глупый. Ты же не один, помнишь? Кроме меня у тебя ещё есть.. – Не уходи, Саюри. Никогда не оставляй меня. – Хорошо. Она поцеловала меня в висок. Тогда я понял простую для себя истину: я мог без неё жить, но хотел бы, чтобы она осталась со мною навсегда. Последний грех: Зависимость В тот раз я впервые думал о себе больше, чем о другом человеке. Не взяв в расчёт чувства и желания Саюри, я эгоистично заставил её остаться со мной. Но она не выглядела расстроенной, она не выглядела и обрадованной. Саюри была такой же, как и всегда. И я старался разглядеть в ней её мысли каждый раз, когда мы встречались после этого, и каждый раз я не мог ничего увидеть. – Что-то не так? Она склонила голову на бок, когда заметила, что я её пристально разглядываю. Я отвёл глаза и покачал головой. – Ты в последнее время странно себя ведёшь, Канаме. – Это плохо? – Смотря, какая причина. Причина – ты. Но я не мог ей этого сказать, потому что знал ответ на свой последующий вопрос: Сестра – Целитель Душ, её главная задача – помогать другим, и у неё нет других желаний. Но я был уверен, что есть. Ведь Саюри была человеком, более того, она была одинокой женщиной. Я не был слепым и видел, как она смотрела на Ай, Юуки и Кирию, когда они периодически навещали меня. Саюри больше чем кому-либо хотелось своей семьи, своих детей. Но вместо этого она согласилась остаться со мной. – Если я попрошу, ты перестанешь думать о других мужчинах? – Почему ты спрашиваешь? Я не ответил. Звучало так, будто я ревновал Саюри. Но, может быть, какая-то часть действительно не хотела, чтобы она была с кем-то ещё. Мысль о том, что ей до сих пор приходилось с кем-то спать, чтобы утешить страдающую душу, была отвратительной. К тому же, я был против того, чтобы она снова полюбила того, кто не ответит ей взаимностью. Возможно, в этом плане ей лучше остаться со мной, потому что.. Почему? Наверное, я считал, что Саюри не может полюбить меня. Никто не сможет, кроме Юуки. Но раз даже она ушла от меня, то моя судьба уготовила мне путь одиночки. – Я ни о ком не думала в последний год, кроме тебя. – Почему? – Потому что ты заслуживаешь моего внимания. – Я настолько жалок? Она присела передо мной на колени, положив руки мне на ноги и заглянув в глаза. – Я никогда не считала тебя жалким. – А каким считала? – Добрым, – Саюри улыбнулась, – заботливым, одиноким и печальным. У тебя.. красивая душа. Можно мне её забрать? – Мне не жалко. Бери, если она тебе так нравится. – Заберу. Её пальцы коснулись моей щеки, а затем убрали прядь волос с лица. – Я заберу у тебя всё, Канаме. Заберу твоё горе и несчастье, если уж дать тебе ничего не способна. Мы начали видеться чаще, иногда Саюри ночевала в поместье, я брал её с собой на собрания мафии, мы вместе ужинали и обедали, а она не возражала. В машине, когда мы ехали на очередной суд над убийцей, она брала меня за руку. Сестра никогда ничего мне не говорила: не просила помиловать и не оправдывала мои решения. Она лишь клала мне руку на плечо или ловила мои взгляды, стараясь сказать, что она будет рядом. “Я всё понимаю”. Разделить со мной мою боль и моё наказание – это то, чего она хотела, и то, что она бы делала, даже если я был против. Впрочем, со временем я привык к этому, а потом уже не мог обойтись без присутствия Саюри. Без неё было в два раза труднее. Вольно или невольно, она стала той, кто начал делить со мной всё. Обычно этими людьми становятся любимые женщины, но я бы не смог доверить такое Юуки. Я боялся, что она быстро сломается и загнётся под давлением мафии. Но на Саюри я мог положиться, потому что ей не нужно было думать о нашем совместном счастье или будущем, в котором должна быть семья. Саюри концентрировалась только на настоящем и была готова продолжать, несмотря на то продолжился бы этот кошмар или, наконец, наступила светлая полоса жизни. Саюри не была в меня влюблена. Поэтому она знала, что в мафии не может быть ничего светлого. Уж кому, как ни ей это знать? И мы оба знали, что чем больше пройдёт времени, тем дальше мы будем опускаться на дно. Теперь Сестра старалась облегчить мою боль, мою ношу. И я был благодарен за это. Но мне казалось, что этого было мало. Мне чего-то не хватало от Саюри. Я сам тогда ещё не понимал, чего именно я от неё хотел. Мне не хватало её тепла. Не хватало её улыбок. Не хватало взглядов. Не хватало касаний. Что бы она ни делала, мне было мало. Я думал, это жадность. В моей жизни и так было достаточно Саюри, но почему-то мне хотелось, чтобы её было ещё больше. С какой-то стороны я начал сходить с ума. Я злился сам на себя за странное желание оставить Саюри ещё на одну ночь в особняке. И злился на неё, потому что она оставалась сама, будто чувствовала, что я хочу этого. Казалось, чем дольше я был без Юуки, тем больше во мне становилась дыра, которая старалась убрать сама себя. И единственная, кто мог её заполнить, была Саюри. И я боялся этого. Боялся, что она погрузится в эту бездну настолько глубоко, что я уже не смогу выпустить её: Саюри станет частью меня. – Мне это напоминает “Тысячу и одну ночь”. В бессонные ночи она оставалась у моей постели, сидя на краю и иногда касаясь моих волос. А я каждый раз прогонял сон, потому что не хотел, чтобы она уходила. Я не должен был этого делать, но позволял себе так поступать, потому что Саюри баловала меня. Она не отказывала мне ни в чём. – Нравятся арабские сказки? – Джури читала их по вечерам. Вспоминая эти рассказы, я возвращался в прошлое, где был когда-то счастлив вместе с маленькой Юуки, всегда с упоением слушавшей каждую сказку. – Тогда, значит, я твоя Шахерезада? Кое в чём они действительно были похожи с принцессой: Саюри была так же красива. – Тебе придётся рассказывать сказки целых тысячу и одну ночь. – И тогда шах полюбит меня? Она поймала мой взгляд. Я грустно ей улыбнулся. – Моё сердце уже украдено. – Нам хватит и моего. Я отдам его тебе. Только не казни меня следующим утром. – Тогда я бы хотел, чтобы утро никогда не наступило. Но утро приходило, и ночные мифы рассеивались, как утренний туман. А желание оставалось: желание убежать от реальности, забыть о том, кто я, кто Саюри, что есть Юуки, и сделать что-то, чего не должен делать. Когда её не было, мне не хватало её, когда она была рядом, мне не хватало чего-то ещё. Такума говорил, что я стал одержим. Сейрен иногда подчёркивала, что Саюри сделала меня избалованным. Ханабуса ревновал и сетовал на то, что он родился не женщиной. Юуки улыбалась и благодарила Саюри. Ширабуки винила меня в том, что Саюри теперь отдаёт всё своё время мне. А Саюри продолжала потакать моим прихотям. Мне это нравилось. Но с какого-то момента меня начала мучить другая мысль. Она была страшна тем, что казалась мне сладким дурманом. – А если скажу, что ты мне нужна? – Я и так тебе нужна. Лежать с ней рядом и смотреть на белые пушистые облака, только вдвоём, чувствовать присутствие друг друга, наслаждаться как разговорами, так и уютной тишиной – для меня это стало привычкой. Плохой привычкой, но слишком приятной. Я смотрел на Саюри и понимал, что мне нравится её красота, её голос, её смех, её непонятные мне мысли, её.. Мне нравилась вся Саюри. Мне нравились так же Такума и Сейрен, но Саюри нравилась по-другому. Я навис над ней, Саюри не пошевелилась, вглядываясь мне в глаза. – Нужна, как женщина. – Тогда, – она протянула руку ко мне, – я скажу, что мальчик вырос. Я запомнил вкус её губ: вкус красного сладкого вина. – Шах и мат, – Саюри поставила ферзя напротив моего короля и победно улыбнулась, – а теперь моё желание. Ей удалось у меня выиграть только после долгой череды поражений, длившейся пару месяцев. По вечерам я видел, как она играет сама с собой, пытаясь набраться опыта. И в одно воскресное утро она смогла поставить мне мат. – Я весь во внимании. Я опрокинул пальцем короля чёрных и отпил чуть остывший американо. – Задумайся о будущем Куран. Я поморщился. Саюри и Такума любили мне напоминать о необходимости наследника, о котором я и думать не хотел. Особенно мне не хотелось, чтобы именно Саюри говорила мне об этом. Думать о том, что вместо неё рядом со мной должна была оказаться другая женщина, было неприятно. Более того, я не мог представить на её месте кого-то ещё. – Саюри, – я вздохнул, – не начинай. – Прекрати капризничать. Мы оба знаем как лучше. Кто продолжит твоё дело вместо тебя? Мафия нуждается в узде – ты это знаешь не хуже, чем я. Куран не должна пасть. – Я не могу. Не могу распоряжаться чужой судьбой. – Это ради блага большинства. – Благими намерениями вымощена дорога в ад. Саюри была одновременно моим лекарством и моим ядом. Иногда мне самому казалось, что я слишком привязан к ней, как пёс может быть привязан к своему хозяину. Собаке не обязательно нужен хозяин, чтобы жить, но её могут приручить, и тогда она забудет, каково это: жить одной. Я не получал от неё ничего кроме ласки. Саюри никогда не злилась, я редко видел её расстроенной или грустной, обычно она всегда улыбалась, и от неё я не слышал и слова недовольства. Временами она была строгой, но от этого не переставала быть нежной. Чаще всего, она сдавалась под моими поцелуями, и я всегда побеждал в наших спорах. Я думал, что мы можем жить так всегда: быть вместе, не думая об остальном. Но, видимо, я ошибался. В один день она внезапно исчезла. Тогда я лишь почувствовал лёгкий поцелуй в лоб. Сквозь пелену сна я увидел Саюри. – Ты куда? – Я скоро вернусь, Канаме. Её нежный голос успокоил меня, и я провалился в сон. Но Саюри не пришла ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Я понял чувства Белого Бима, когда он тосковал по своему хозяину. Нам обоим ничего не оставалось, как верить в то, что когда-нибудь он (в моём случае она) вернётся. Биму не повезло. А мне пришлось ждать четыре года. В Церкви я лучше всего ощущал её присутствие. Запах ладана всегда напоминал о ней, и я мог часами ходить по территории Святой Обители, вспоминая наши разговоры. Здесь всё ещё жил её призрак. Приют всё так же был полон детей, и я временами навещал их, наслаждаясь их звонкими голосами и задорным смехом. Они успокаивали меня так же, как когда-то успокаивала Саюри. В них я находил душевное утешение. И они вдохновляли меня своей безграничной верой. Я старался быть таким же. Меня за край пальто схватил мальчик. На вид ему было не больше четырёх лет. Я присел перед ним и погладил по голове. Но встретившись взглядами, я был поражён тем, как он похож на.. на меня. Он смотрел мне в глаза внимательно, будто изучал. Мой взгляд упал на серебряное Распятие, которое я видел только у одной Сестры. Я взволнованно коснулся его плеч, и мой голос задрожал, когда я произнёс: – Где твоя мать? Он развернулся и указал пальцем назад. Там, под кроной дерева, скрываясь в его тени, стояла она. Её улыбка была всё такой же тёплой и нежной.Грешник
24 апреля 2017 г. в 19:52