Гонки на выживание

Слишком жарко. Не спасает даже ветер, ерошащий ему волосы. Он тоже слишком жаркий, почти обжигающий, но Брайан всё равно давит и давит на педаль. Футболка мокрая от пота, во рту пересохло, но он жмёт на газ, потому что нужно быстрее. И быстрее. И ещё быстрее. Позади Лос-Анджелес, позади Калифорния, позади прошлая жизнь. Жалеет ли Брайан о том, что сделал? Нет. Ни секунды. Он больше не полицейский, он всё ещё не гонщик, так, не пойми кто — просто едет, куда глаза глядят, иногда останавливаясь в дешёвых мотелях, напиваясь там до беспамятства, чтобы пережить ломку. Адреналиновая наркомания — это тоже страшно, и поэтому он гонит и гонит вперёд. В неизвестность. Надеясь, кажется, обогнать самого себя. * Луизиана встречает разборками на дороге. Классика — кто кого подрезал, кто кого круче. Брайан искренне смеётся, он уже почти чувствует новую дозу, его наркотик впрыскивается в кровь, когда он топит педаль газа, выворачивает руль, до побелевших костяшек впиваясь в него пальцами. Он первый. Всегда. Проигравший не хочет мириться с этим, и да, в итоге у Брайана разбита губа и синяк на скуле, но он уезжает счастливый, чёрт возьми, он давно не был так счастлив. * В Алабаме он садится за барную стойку, заказывает пиво, успевает только погладить пальцами приятно холодный стакан, когда тяжёлая рука ложится ему на плечо. О'Коннер оборачивается, и слова замирают на губах. — Доминик, — в ярко-голубых глазах читается удивление, радость, сомнение, страх. — Как ты меня?.. — Трудно не найти. А у меня везде есть глаза, — Торетто усмехается, отбирает у него стакан, в два глотка опустошая его. — Зачем? Решил отомстить? — почти болезненно выталкивает из себя Брайан. Он загипнотизирован взглядом Доминика, не может пошевелиться, чувствуя, как в груди поворачивается ключ в зажигании. — Нет, мы квиты. Пойдём, малыш. Прокатимся. Машина Торетто припаркована рядом с тачкой О'Коннера. Дом садится в неё, жестом приглашая Брайана сделать то же самое. — Давай, как раньше, наперегонки. — Ставки? — хрипло спрашивает Брайан. — А они нужны? — Доминик смеётся. — Я в выигрыше в любом случае. — Тогда зачем всё это? - Хочу посмотреть, не потерял ли ты форму. Или ты теперь можешь только кулаками махать? — Торетто красноречиво смотрит на не заживший синяк на скуле. Брайан улыбается одними губами. — Хорошо. Его трясёт, и он не знает, почему — потому ли, что сейчас ему предстоит, возможно, самая важная гонка, и плевать, что здесь на кону нет ни бабок, ни тачек. Просто... Это Доминик. Чёрт возьми, думает Брайан, как я скучал по тебе, дружище. По этому уверенному взгляду, который всегда говорит, что всё будет хорошо. По лёгкой ободряющей улыбке. По тому, что кто-то тебя понимает. Новая доза. — Готов? — спрашивает Торетто. — Тогда на счёт три. Один... два... Тормоза срывает. Есть руль под руками, есть рычаги и кнопки, и пальцы слишком привычные, чтобы всем этим управлять, мозг не нужен, а в нём, в этом мозгу, сейчас миллион и одна химическая реакция, и искры, и маленькие взрывы, и Брайан почти сдыхает от передозировки, когда Дом вырывается вперёд, и да, чёрт возьми, он должен, должендолжендолжен... Догнать. Сейчас же. Быстрее. Глаза слезятся от ветра, в ушах шумит, а в голове по-прежнему разноцветные фейерверки, и это сладкое, бесконечно сладкое ощущение. Круче оргазма, когда он вырывается вперёд. Жизнь обретает краски, обретает смысл, и то, на какой скорости он продолжает отдаляться от Лос-Анджелеса и своего прошлого, только к лучшему. Они едут, кажется, вечность, практически на одном уровне, и О'Коннер сумасшедше улыбается, сверкая ярко-голубыми глазами, и Доминик ловит эти улыбки, возвращает их — почти как раньше, давно, когда Торетто не знал, что Брайан — коп. "Прости меня. Прости меня, прости..." — отчего-то хочется шептать Брайану. Он не знает, откуда это иррациональное желание, ведь он ни в чём не виноват, он спас Винса, он спас самого Доминика. И всё же то разочарование, которое загорелось в глазах Торетто тогда, над телом истекающего кровью Винса, никак не отпускает Брайана. Ещё рывок, сумасшедшая скорость, нереальная, они словно пытаются обогнать время, обмануть его — сделать так, чтобы ничего не было. Этого почти предательства — не было. Они пересекают границу с Флоридой, и Доминик на доли секунды быстрее. Теперь они едут рядом, почти не спеша, мир замедляется постепенно и неохотно, и у Брайана всё ещё кружится голова и мелко трясутся пальцы. Он дышит глубоко и рвано, и Торетто говорит: — Нам нужен мотель. * Дальше для Брайана всё как в тумане — поворот на какой-то городок, фальшиво улыбающаяся администраторша, блестящие на солнце ключи, щелчок заедающего замка. А потом есть шершавая стенка, в которую он упирается лопатками, и огромное горячее тело, вжимающее его в эту стену. — Дом, Дом... — бормочет О'Коннер, зрачки закрывают радужку. — Дом... Он хочет того, что сейчас произойдёт. Он боится этого — но хочет, кажется, всегда хотел. Огромные ладони ложатся на бёдра, сминают прямо сквозь ткань джинсов, и Брайану чудится, что он взрывается к чертям изнутри. Доминик смотрит спокойно, блядь, думает Брайан, да как он вообще может быть спокоен? Эта невозмутимость сводит с ума, и он тянется сам, чтобы поцеловать, резковато и напористо, пытаясь подчинить себе чужой рот — и тут же сдаваясь, потому что его подхватывают за затылок, не причиняя боли, но и не нежничая, и Торетто чуть кусает его, дразнит языком, а потом врывается в чужой рот, как захватчик, и это уже не поцелуй, это ещё одна гонка, вот только здесь победителя нет и не может быть. Футболка Доминика летит вверх, и Брайан тянется, чтобы стянуть свою, Дом легко помогает ему, а потом его губы уже на шее, и ниже, и он пускает в ход зубы, так что О'Коннер вздрагивает, тело прошивает ещё одна адреналиновая волна, и они оба, кажется, только что сделали резкий старт. Жар разливается по телу. Брайан закрывает глаза, его руки — на плечах Доминика, и чужая кожа тоже пылает. Брайан чувствует, как напряжены мышцы, как гладко они двигаются, когда Торетто продолжает лихорадочно блуждать руками по его телу. Ремень на джинсах поддаётся легко, вжиканье молнии тонет в шумном дыхании, рывок — штаны до колен вместе с бельём. Он возбуждён. Он хочет, чёрт возьми, он до темноты в глазах хочет этого мужчину. Мужчину, чьи пальцы проходят по всей длине, поглаживают - неожиданно нежно, чёрт, Брайан не ожидал этого от него. — Повернись, — нарушает молчание Доминик, и его голос глубокий и тоже пылающий тем самым огнём, в котором они сейчас догорают, оба. Не послушаться нельзя, да Брайан бы что угодно сейчас сделал, потому что Дом его просит. Ладони упираются в стену, Брайан сам, не дожидаясь просьбы, чуть расставляет ноги. Колени подрагивают — почти как перед его первым заездом, тоже было страшновато. Доминик вдруг исчезает, и Брайан тревожно поворачивает голову. Правая рука сама собой скользит вниз, потому что невозможно терпеть, желание только нарастает, и разрядка близка, но Торетто не разрешает ему одному дойти до финиша. Он возвращается из ванной, видимо, в его руках лосьон или что-то вроде, и Брайан кивает, послушно убирает руку, и ждёт, ждёт... — Будет больно, — предупреждает за спиной Доминик, и О'Коннер кивает снова. Конечно, будет. Хорошо, что Дом не пообещал быть осторожным. Это бы прозвучало слишком комично. Хотя Брайан знает, что тот будет. — Вот, держи, — собственный ремень вдруг оказывается перед лицом, и секунды уходят на то, чтобы понять. Брайан вцепляется в него зубами, а потом он ощущает дразнящее пока ещё вторжение. Это влажно, нарастает давление, ещё один палец, растёт амплитуда... Не больно, скорее непривычно. Но у Дома не хватает терпения дать ему привыкнуть до конца. Он входит — и Брайан с силой впивается в ремень, давя крик. Пауза, чтобы привыкнуть, ритмичное, мерное покачивание, чуть быстрее, и ещё, и ещё... Вздох - вспышка, словно бенгальские огни под его веками. Чистейший кайф растекается по телу, и тогда Брайан стонет. "Ещё", — хочется просить ему, но рот занят, и он только подаётся назад сам, чтобы глубже, ещё и ещё, и волны удовольствия превращаются в нескончаемый поток. Перед глазами пляшут искры, а Торетто уже на грани, и он ускоряется, ускоряется, точно так же как и в гонках — последний рывок перед финишем, лихорадочное движение бёдер, дыхание рвётся, а последний кислород в лёгких выгорает не хуже, чем оксид азота. Грубоватые пальцы вдруг сжимают его, резко и неожиданно, и это последняя капля. Брайан взрывается, кончает, с тихим всхлипом подаваясь назад, сжимая Доминика внутри себя, и этого достаточно, чтобы тот финишировал вторым. О'Коннер обмякает в чужих руках, и да, он не превратился в девчонку, но позволяет почти бережно дотащить себя до кровати ("чёрт, кровать двуспальная, так вот почему скалилась та баба на ресепшене!"), и они оба падают прямо на покрывало, и усталость просто валит их с ног, и откат силён. Лежать вот так рядом, кожа к коже, странно и правильно, думает Брайан. Он не открывает глаз — ритм чужого сердца, постепенно замедляющийся, успокаивает его. — Ты так и не сказал, зачем нашёл меня, — говорит он вдруг. — Поблагодарить, — фыркает Доминик. И по тону понятно, что ничего он больше не скажет. — Не стоило так рисковать, — с сомнение отзывается О'Коннер, но это ложь, он уверен, что стоило, и не сомневается, что Торетто думает так же. — Иди сюда, — просто зовёт тот. Брайан приподнимается на локтях, расфокусированно смотрит на Доминика, и пальцы того вплетаются в светлые волосы, легонько тянут, заставляя подняться выше, чтобы можно было увлечь в новый поцелуй, совсем не похожий на предыдущие — гораздо медленнее, почти издевательски медленнее. — Куда ты потом? — в перерыве спрашивает Брайан. — Просто заткнись, — Торетто почти затаскивает мужчину на себя, и даже лёгкое трение между их телами, в сочетании с поцелуями, заводит Брайана с пол-оборота. Ему кажется, что границ и рамок вообще больше нет, не существует, все они сметены этим безумием, которое хлещет из них двоих. Брайан сползает ниже, ведя губами по телу Доминика, влажно отмечая языком свой путь. Потом всё просто — открыть рот, чтобы взять так глубоко, как только можно. Он не умеет, но старается, потому что видит, как Торетто закрывает глаза, как кусает губы, и будь я проклят, думает О’Коннер, если он сдерживается из последних сил, только чтобы не надавить на затылок, не трахать грубо в рот, задавая свой бешеный ритм. Он просто путается в его волосах, словно цепляясь за них, как за последнюю соломинку. Потом они, кажется, летят в бездну оба — потому что соображать так тяжело, особенно когда с коротким почти что рычанием Доминик подминает Брайана под себя, разводит его ноги в стороны, вжимается пахом в ягодицы. Брайан чувствует, как сильно хочет его Торетто, он видит это в его глазах, в напряженной позе. — Погнали? — выдыхает О’Коннер, И они гонят, круг за кругом, вдох за вдохом, движение за движением. Это и правда больше похоже на безумную гонку без правил, точнее, правило одно — держаться как можно дольше, балансируя на краю, подходя к пропасти и зависая над ней, чувствуя, как тело становится одним сплошным клубком из нервов, оголённых, как провода, и точно так же проводящих электричество. Невидимые искры сыплются во все стороны, Брайан больше не зажимает зубами ремень, так что он стонет, не может не стонать, хотя его губы уже и так искусаны — им самим и Домиником, который постоянно находит его рот своим, жадно и собственнически клеймя его поцелуями. В каждом движении яростно и бесхитростно читается "мой, моё, не отдам, только попробуйте отобрать", и Доминик даже не видит смысла это скрывать, и жаркая тяжесть его тела, вжимающая Брайана в матрас — единственное, что на самом деле имеет значение. — Готов? — спрашивает Торетто, когда рубеж совсем близко, вдарь по газам — и сорвёшь финишную ленточку. Брайан только кивает, сил на слова уже нет, во рту сухо, и он уверен, что просто сдохнет сейчас, потому что затормозить на такой скорости невозможно. Оргазм обрушивается на них, и такое ощущение, будто только что столкнулись две тачки — так сильно их накрывает и оглушает. В ушах всё ещё стоит гул, сердце заходится в нечеловеческом ритме, а Брайан О’Коннер катастрофически счастлив. Это круче наркотиков. А с Домиником это так же охрененно, как гонки. Только неважно становится, кто придёт первым. Не расплетаясь из этого странного клубка тел, они проваливаются в сон, и последнее, что помнит Брайан, — это свои попытки укрыть их тонким покрывалом. — Доминик, — бормочет он, но не договаривает. Это, впрочем, и не нужно. Торетто и так знает, что тот хотел сказать, поэтому просто треплет его по голове. * Утром Брайан просыпается один, но вторая подушка всё ещё хранит отпечаток головы. И в этот миг он не может не улыбнуться. Нет, они оба ещё не сошли с дистанции. Значит, всегда есть время для ревашна... Хотя кому он в действительности нужен? * В Майами хорошо, он сразу знакомится с нужными людьми и решает осесть там. Жалеет ли Брайан О'Коннер о том, что однажды свернул не туда, куда от него ожидали? Нет, не жалеет. В конце концов, ему выпал шанс догнать своё счастье. Адреналиновое счастье, единственное, которое способно облегчить его ломку. End.