Раз, два, три

Влажно, жарко, охуенно. Слава сосет с видимым удовольствием. Любовь к процессу в каждом ленивом движении языка. Прикрывает глаза, стоит только ласково погладить по голове. Чуть задеть кожу ногтями. Дима почти физически ощущает, как от этого по телу Славы разбегаются мурашки. Обманчиво нежно. Чтобы можно было резко стиснуть в руке чужие короткие волосы и сильно толкнуться в расслабленный жар горла. Сглатывает, чуть не давится. Дима – не садист, дает ему короткую передышку. - Славушке придется немного потерпеть. Ненавидит, когда его так называют. До дрожи любит, когда жестко ебут. Или притворяется. Никакой последовательности кроме последовательности движения бедер. Какой же все-таки послушный мальчик: слюна по подбородку течет, меж бровей залегла морщинка сосредоточенности, а он только пальцы на Диминых бедрах сильнее стискивает. Дышать становится сложно. Движения набирают оборот. Центрифуга сознания раскручивается все сильнее. До расплывающейся перед глазами комнаты. До поджимающихся пальцев. Оргазм как выход в открытый космос – впечатывается в мозг навечно. Растекается сладкой истомой по телу. Слава упирается руками в бедра, отстраняется, давится спермой, кашляет. Утянуть его к себе наверх – дело пары мгновений. Целоваться, чтобы почувствовать собственный вкус, а затем старательно стирать с его подбородка слюну. Дима так может. Рот у Славы красный, будто граната переел. Кусается, острыми своими клычками вгрызается в шею. Дима расслабленно гладит его по спине. У Славушки стоит так, что не в сказке сказать. Обиженно-обделенный взгляд: «А как же я?». Все будет, все обязательно будет, мой мальчик. Перевернуть его на живот – невесомо. Укрыть своим телом от окружающего мира. Слава – большой ребенок. Недолюбленный, голодный до ласки. Иначе бы не ластился так, не выпрашивал прикосновения. Славу хочется любить медленно и чувственно, а получается... получается не так. Но в этот раз Дима хотя бы старается. Поцелуями вдоль флейты-позвоночника, чем ниже, тем легче. Кожа у Славы – заварной крем. Дима вгрызается зубами в мягкость ягодицы, сминает пальцами. Срывает с чужих губ первые несчастные стоны, вызывает первую сильную дрожь. Погоди, мы ведь только начали. Слава очень тихий любовник. Дима бы даже обиделся, если бы не знал. На пояснице выступает испарина, бедра влажные от пота, он так опасно близок к краю, что надо бы дать передышку. На бедрах алеют будущие синяки. Дима отстраняется, дует на мокрую от слюны дырку. Чтобы сызнова мазнуть по ней языком. Добавить к языку пальцы – читерство, но если очень хочется, чтобы Слава кончил без рук, то придется ему помочь. Напрягается, когда чувствует, как вместе с языком в него толкаются сразу два пальца. Тихо скулит. Хочет кончить, напрягается весь, но не может. Руками раздраженно мнет простыни. Колени влажные разъезжаются. Дима осторожно давит на простату, грубее толкается внутрь. В ответ огорченный стон. Нет, так не пойдет. - Слав, если ты не кончишь на счет три, то ты не кончишь. - Раз, – резко внутрь. - Два, – разводит пальцы, гладит. Вытаскивает. - Три, – снова внутрь. - Кончи для меня. Слава весь как натянутая тетива. Вдруг застывает, и срывается в оргазм пущенной в небо стрелой. Чужой оргазм – что-то сокровенно уязвимое. Слава падает без сил, сворачивается калачиком. - Ну, ты и ублюдок, – тяжко ворочая языком. - Какой есть, – Дима накрывает его одеялом и протягивает стакан с водой. – Попей, легче станет. Жадно вылакивает все. И почти мгновенно отрубается. Ему бы так. Дима качает головой и уходит на кухню курить. За окном занимается хмурый питерский рассвет.