Я уже не пишу

Я уже не пишу, и, по-моему, руки скованы немыми просьбами, режущей проволокой недосказанных слов. Губы цвета вишни, глаза не закапаны и чтобы уснуть не хватит пары щелчков. Мышкой уже никто не пользуется, тонкие пальцы пианиста бегут по плоской клавиатуре, а тебе не впервой задыхаться воздухом – бороться с астмой в этой пыльной культуре так безнадежно. Пытаюсь помочь. Конечно, я все знаю о помощи, но, увы, не о том, как спасти саму себя. Прогоняю мысли прочь, а они возвращаются, обклеивают стены черепной коробки – без них ни дня, ни минуты, ни секунды любой системы исчисления. Ну же, дыши. Не переставай контролировать диафрагму и учить меня петь. Я не прошу искупления, только еще раз сыграть мне ту песню, что ты же написал мне, заставив краснеть. Когда-то. Я будто все еще жду тебя. Когда распахнется дверь в мою комнату, любя, ты войдешь, ляжешь в кровать, и она вновь пленительно запахнет тобой. Карего омута глаз твоих мне не хватает до беспамятства, выжженной картины в воображении, в мыслях лишь ты. Тобой забиты все строки, до отвала, словно после сытного обеда, а влюбленные парочки со своими заморочками вызывают у нас тошноту. А мы – не они, совсем не влюбленные ведь. Вот только я, быть может, на капельку, на одну ноту все же зациклена на тебе. Предпочту не говорить, мол, это несерьезно. Меня режет, но не впервой. Мне хочется сброситься, а ты убей, разбей, не жалея, сломай мои замки. Бесполезный, жалкий мусор эта ваша любовь. Я не люблю употреблять это слово в стихах, ведь рифмы будут глупы, например, кровь, бровь и… морковь? Вот честно, лучше бы я писала про овощи или важные социальные проблемы. А здесь – вот ужас – наводнение слезных чувств, прорвало плотину дилеммы ‘быть или не быть’. Всегда было не быть, а, впрочем, кому это важно. Пить, курить, стонать… любить? Да к черту ваш инфинитив, к черту розовые лепестки цветов, к черту тебя такого запутанного, потерянного, дурманящего. Ты счастлив? Не думаю. Не думаю, но верю, что будешь. И я помолюсь за тебя на восходе солнца, если проволока немоты окончательно не проткнет мое оголенное страхом тело. И пусть все это ничтожество смоют дожди поскорее: пошло оно – распинаться, ты все равно не прочтешь ни слова.