Полыхающее пламя.

Элеонора вздрогнула и горячее рваное дыхание небрежно касается мужской щеки. Она слишком близко. Широко распахнув блестящие, ещё слегка затуманенные непонятным наваждением, голубые очи, она неловко дёргается, желая отскочить от Никиты ещё на два-три шага. Но прохладная и на удивление ласковая рука тяжело лежит на её запястье, и она не хочет предпринять более ни одной попытки отстранения без его ведома. Дягилев вновь приближает Галанову к себе. Он слишком близко, она буквально прижата к его крепкому, бледному телу… А точнее, прижимается сама, чем вызывает на его лице почти нежную усмешку, несмотря на искривлённые желанием губы. Льдисто-голубые глаза будто метают молнии, заманчиво мерцая в полумраке комнаты. — Разрешите дать вам последний совет, — эти слова он произносит безумно низко, опаляя дыханием её ухо. — Люди бывают разными, не давайте никому. Никому никакого… предпочтения! Остаток фразы он то ли рычит, то ли шипит, изо всех сил стараясь унять рвущийся из груди столп лютой ревности. Но рука ослабляет хватку, и Элеонора, испытывая внутри себя жгучую смесь облегчения с разочарованием, отстраняется от него. Она уходит прочь, готовиться к поездке, и она не решается обернуться. Он был слишком, слишком близко… Голубые глаза сверкают адским огнём, а алые губы горят, требуя физического ощущения несостоявшегося поцелуя. Элеонора яростно проклинает саму себя, но льдисто-голубые глаза не желают исчезать из её памяти. Первый раз она была так близка к искушению. *** Ладони Дягилева очень горячие, но они как-то совершенно нежно обжигают кожу Элеоноры. Она уже ощущает жгучие объятия Никиты. Он бережно придерживает её за талию, прижимая вплотную к себе. Они соприкасаются лбами, и ещё способный на размышления разум Галановой слабо бьёт тревогу, из последних сил пытаясь пробудить желание отстраниться. Но все попытки напрасны — обвив одной рукой его шею, она с трепетом, как зачарованная, касается пальцами другой сухих приоткрытых губ Никиты. Он быстро и легко целует её пальцы, а затем наклоняет её. Мгновение — и она вновь стоит к нему почти вплотную. Элеонора полностью попадает в плен льдисто-голубых глаз, а Дягилев прижимает её к себе, словно хищник, оберегающий свою жертву от всех прочих, кто не достоин даже прикоснуться к подолу её прозрачной тоги. Когда же они отстраняются друг от друга, ей хочется вскрикнуть от острой нехватки его прикосновений. Элеонора рассеянным, полным паники взглядом ищет его в толпе. А найдя — успокаивается: он флиртует с какой-то гостью, но льдово-голубые глаза неотрывно смотрят на неё. Она слабо улыбается, а он исчезает из её поля зрения так же быстро, как и появился. Прикусив губу, Элеонора еле сдерживает полный ярости и разочарования стон. Но невыраженная просьба будто была услышана: толпа расходится, и он вновь протягивает ей руку, маня за собой. Не в силах унять рвущееся из груди, неведомое прежде огненное чувство, она буквально бежит к нему — и вновь оказывается в его руках. Никита прижимает её к себе, другой рукой скользя по бедру Элеоноры. Нежные голубые глаза широко распахиваются, алые губы приоткрыты, и Дягилев, огромным усилием сдерживая дрожь желания, с наслаждением ощущает бешеные удары её сердца. Элеонора погружаясь в тягучий сумрак забвения, позволяет себе безвольно соскользать по его телу вниз, мимолётно и вместе с тем сумасбродно касаясь губами его губ, цепляясь за его плечи, как утопающий за соломинку, и царапая крепкую грудь. Музыки уже не слышно. Вокруг царит тишина, нарушаемая лишь их дыханием. Галанова, даже не оглядывая комнату, почему-то понимает, что они находятся в люксе. В лунном свете аквамариновые глаза Никиты мягко мерцают, и голубоглазая окончательно тонет в них, добровольно отрезая себе последние пути к отступлению. Руки мужчины ласково ложатся ей на плечи. Затем медленно поднимаются выше и мягко обхватывают её шею. На долю секунды в глазах Галановой мелькнул страх, вызвавший у него улыбку. Его взгляд наполнился чем-то бесконечно похожим на нежность, и успокаивающе проведя по щеке Элеоноры большим пальцем, он притянул её ближе к себе. Их дыхание практически смешивалось, близость опьяняла. Последние барьеры рушились, и Никита, уже изнывающий от наполняющей его сладкой истомы, робко поцеловал Галанову. В этот момент в его голове мир взорвался на миллиарды горящих адским пламенем осколков. С диким рычанием сорвав с неё алое платье и в миг освободившись от собственных одежд, он подхватил дрожащую от желания Галанову и опустил на прохладный чёрный шёлк, накрывая своим телом. Кожа её горела, и если тогда руки Дягилева казались ей чертовски горячими, то сейчас они были как лёд, и безумно приятным контрастом прикосновений разжигали страсть ещё больше. Он скользнул рукой по внутренней стороне бедра и коленом развёл ноги Галановой, терзая губами нежную кожу шеи. Уже от этих ласк она начала извиваться под ним, насколько ей это позволяла тяжесть его тела, и громко, мучительно стонать, мысленно прося большего. Он же предпочитал дразнить её, сводя с ума в самом буквальном смысле этого слова, и при том лишался рассудка сам. Ему казалось, что ещё секунда — и он не выдержит, возьмёт её, разорвав на части, но секунды проходили, и он из последних сил сдерживал себя. Он никого ещё так дико, первобытно, по-животному не хотел. Но вместе с тем, где-то на грани сознания мелькала мысль, что главное — это её наслаждение. Да, в праздничную ночь всё будет, как желает она, всё для её удовольствия… Элеоноре хотелось кричать, но пожар страсти, охвативший всё тело, осушил горло, позволяя ей издавать лишь хриплые горькие и громкие стоны. Мужчина же спускался поцелуями всё ниже. Он никогда не касался её кожи языком, прикосновения языка были дразнящими, щекотливыми, распаляющими. А когда его зубы прикусили сосок, она наконец закричала, но крик не приносил ни капли облегчения, лишь больше одурманивая и без того не способный ясно мыслить разум. Вцепившись пальцами в его волосы, она что-то бессвязно бормотала, изредка постанывая, будучи уже не в силах терпеть эту сладкую пытку. Когда же Дягилев отстранился и холодный ночной воздух коснулся влажной разгорячённой кожи, голубоглазая вздрогнула и зарычала. Она не помнила, как так получилось, что он оказался снизу, а она практически оседлала его. Хищно улыбнувшись, она впилась в его губы яростным поцелуем, кусая их до крови. Она сама была уже на грани, хотела его без остатка, но не могла отказать себе в удовольствии помучить его, как он мучил её несколько секунд назад. Галанова целовала шею, плечи, грудь, и торс Никиты, чередуя поцелуи с укусами. И лишь когда её пальцы коснулись его бедра, он не выдержал. Она вновь оказалась под ним. Он крепко держал её за запястья, а она, не помня себя, призывающе смотрела в потемневшие от страсти аквамариновые бездны. Она окончательно утонула в них в тот момент, когда тёмноволосый качнул бёдрами, и резко вошёл в неё, заставляя внутреннее пламя сжигать всё изнутри дотла. Эля обхватила ногами его бёдра, стараясь максимально слиться с ним в единое целое, желая чтобы он сжёг каждую её клетку. С каждым движением он заполнял пустоту внутри неё, как заполняют глиняный кувшин вкуснейшим вином. С каждым движением сгорали страдания брюнетки, сгорали остатки кислорода в лёгких, и вместе с ними сгорало время. Её ногти впились в бледную кожу его спины, оставляя красные полосы. Движения стали быстрее и резче. Запустив пальцы в мягкие каштановые пряди возлюбленной, мужчина прижался к ней всем телом, осыпая жаркими, жадными поцелуями лоб, виски, щёки, и остановившись на губах, лихорадочно шептал в них: — Как же я мечтал… В следующий момент, она, стиснув зубы, в изнеможении откинула голову назад. Дягилев в последний раз толкнулся в нутро Галановой, и впился зубами в её шею. Наслаждение жаром охватывало тело, будто в него впивались миллионы мелких игл и усиливалось криком, доносившимся, будто издалека: — Н… Никита!!! Она судорожно извивалась в его руках, давясь собственными всхлипами, и чувствуя, как внутри разливается тепло. Его тепло. Никита сцеловывал эти сладкие всхлипы с её алых губ, нежно перебирая её волосы. *** Она знала, что это не будет длиться вечно, но всё равно оказалась к этому не готова. И теперь ей придётся искать его самостоятельно. Главное, что он жив. Но была ещё одна… проблема. Всплывающий в голове образ милого и дружелюбного Никиты, ранее вызывавший трепетную улыбку, теперь очень быстро тускнел и сменялся воспоминаниями о сладострастной ночи в его же объятиях.