Сломленность

       — Ну же, Сленди, — шипел сквозь острые зубы Оффендер. — Помоги себе, сдайся!        Слендер уже на автомате мотнул головой. Как же долго это длится, слишком долго, чтобы быть правдой. Сначала всё даже забавляло, но теперь, когда эта сцена повторяется снова и снова, из раза в раз, в душе разгорелась, словно костёр, злость на себя за то, что вовремя не прекратил эти игры, и на него из-за того, что проникал в чужую жизнь постепенно, до неприличия медленно. Специально размеренно, чтобы он не чувствовал себя неуютно в его обществе, чтобы не смог вытолкнуть его из своего мира, чтобы не думал о том, что что-то вокруг него не так. Так просто, но так медленно.        — Отвали, — слышит эхо в мыслях Оффендер. — У меня нет времени на тебя.        — Нет, нет, не так быстро, — недовольно тянет Оффендер, зацепившись векторами за собеседника. — Разве я не заслужил этого после столького времени? Разве я мало ждал?        Опустив голову к земле, Слендер обдумывал слова, брошенные только что ему в спину. Они будто выбили из него дыхание, заставили задыхаться, чувствовать что-то помимо жажды голода. Это… интриговало. Из-за чего он обернулся к Оффендеру, который кровожадно улыбнулся, почувствовав его заинтересованность. Он готов поклясться, что слышал в своей голове тихое, еле различимое: «Зачем?»        — Идиотский вопрос.        Слендер запутался. В себе, своих мыслях и поступках. Что он делает? Почему не уйдёт, в конце концов? В голове сразу всплывают моменты, когда Оффендер был рядом с ним, всегда был рядом. Когда он перебил всех людей в спортивном лагере, когда чуть не разбился о склоны возле берега моря, когда была ясная, хорошая погода, когда люди сами чуть не поймали его и не прибили на месте, когда было холодно, когда было спокойно, когда… Почему так много этого «когда»? Почему Оффендер так поступал? Он обнаружил изощрённую форму пытки и решил использовать на нём? А почему выбор пал именно на него? Потому что он человекоподобное существо? Чудовище? Но ведь Оффендер ничем не отличался от него, такое же чудовище. Непонятно всё это.        — Слишком много я отдал времени и сил, чтобы ждать ещё, — произносит Оффендер и прижимает Слендера к себе, обхватывая его худощавое тело белыми векторами.        Оффендер ждал с упоением, с нетерпением, с животной яростью. Ждал обыкновенного слова, слова из двух букв. Такое простое, но тяжёлое для Слендера, который даже не сопротивляется тому, что его стискивают со всех сторон, что чужие руки бесстыже обнимают за талию и залезают под пиджак, что ему обжигают шею дыханием. Он не знает, как поступить. Тяжело.        — Да, — проносится по затуманенному разуму Оффендера, который, видимо, этого не услышал. — Да! — повторяется снова. На этот раз он поднял голову. — Хорошо. Я принимаю предложение.        Удивление, непонимание, неверие — всё это смешалось в странный и неописуемый коктейль эмоций. Хотелось кричать, биться в конвульсиях и истерике, и снова кричать, но этого не было и никогда не будет. Их будет окутывать ночная тишина до тех пор, пока слова, разбившиеся на множество осколков, не вернутся на язык. Почему-то чувствуется кисло-сладкое послевкусие.        Сиплый выдох рассеял молчание, которое длилось долго, слишком долго.        — Ты серьёзно? — протянул Оффендер, невольно сжимая сильнее талию Слендера. — Или это твой знаменитый чёрный юмор?        Слендер молчит. Чувствуется неприятная, но терпимая боль. В первый раз сказать это было отнюдь нелегко, что уж говорить о повторении. Но, совладав с собой, Слендер обхватывает длинными руками лицо Оффендера и прислоняется к его лбу лбом. По телу Оффендера проходится что-то вроде электрического разряда, что заставляет его замереть на месте. Он явственно слышит его голос, слышит настолько хорошо, будто он говорит это в реальности, а не телепатически.        — Я принял окончательное решение. Слишком долго это всё длится. Должен наступить этому конец. Мне…        Слендер на секунды вновь замолкает, чтобы после сказать робкое:        — Мне тяжело…        Оффендер не знает, как на это реагировать. Сопереживать или радоваться такому стечению обстоятельств? Поэтому он просто стоял рядом со Слендером и сжимал его в своих тисках, ощущая, как чужие вектора неуверенно переплетаются с его. «Почему именно на нас свалилась эта тяжкая судьба?» — спрашивал Оффендер каждый раз непонятно кого.        Тихонько, чтобы не спугнуть момент, Оффендер наклоняется к шее Слендера и проводит языком по открытой белоснежной коже, оставляя длинный слюнявый след. Слендер на это никак не реагирует, только лишь опускает руки к талии Оффендера и сжимает потёртый плащ. Всё это происходило будто в каком-то сне. Непонятно, странно. Оффендер раскрывает пасть. Ему хочется впиться своими острыми зубами в эту плоть, видеть, как будет течь чёрная нечеловеческая кровь, прикоснуться к ней и попробовать на вкус. Хочется разодрать это существо полностью, медленно. Хочется заставить его чувствовать ни с чем не сравнимую боль. Хочется…        В последний момент Оффендер отстраняется. Он знает, что будет сожалеть об этом всю свою долгую жизнь, будет проклинать себя за это, будет биться головой о стенки, будет крушить вокруг себя всё в поле видимости. Но в голове отчаянно билась мысль, что так будет правильно.        В тот вечер Оффендер постарался не умереть из-за передоза табака прямо на деревянной скамейке, возле которой было разбросано слишком много использованных сигарет. Это что-то нереальное, неописуемое, невероятное. Почему он подался? Почему сказал это? Неужели его удалось подчинить, сломать?        Оффендер чувствует, что это не так. Далеко не так. Слендер не то существо, которое можно вот так легко подчинить своей воле раз и навсегда. Нет, нет. Скорее всего он просто устал. Изнеможение тянет его вниз в темноту, он не осознаёт, что делает и говорит. Скоро он очнется от этого тягучего забвения. Да, да…        Оффендер ощущает лёгкое дуновение ветра. В голову закрадываются мысли, которые он не хочет осознавать, принимать, озвучивать. Он не понимает самого себя. Он же так долго этого ждал. Но вид существа, чьи плечи и голова опущены вниз, его не устраивал. Не устраивало то, что жёсткий нрав Слендера куда-то вдруг испарился, оставив лишь пустую оболочку. Нет, ему не нравится.        Сдался ему?        Он не верит этому.        Оффендер легонько проводит одним из своих векторов по скуле Слендера, который не реагировал на всё, что происходило вокруг него.        Он просто не мог. Больше не мог.