Искры

      Утро было обычным: сложным, жестоким, вытаскивающим из объятий тёплого одеяла. На улице уже медленно начинала просыпаться жизнь, люди шли по своим делам, а я сидел на кухне и пил дешёвый кофе, морщась от неприятного вкуса из-за зубной пасты. Часы не спеша тикали на столе, показывая полседьмого утра, а рядом стояла стопка незаконченных работ и рефератов. Нужно что-то с этим сделать. Я глубоко вздохнул, задаваясь вопросом о том, а нужно ли мне всё это. К тому же стол сейчас казался таким мягким и успокаивающим, лучше любой кровати, а идти на пары так не хотелось. Но только я начал проваливаться в сон, как по квартире разнёсся пронзительный визг дверного звонка. Тяжело поднимаясь со стула, я всё ещё думал о желании что-либо делать. Нести свою тушу через относительно длинный коридор, обходя препятствия в виде одежды, листов и ручек в полседьмого утра казалось пыткой, поэтому два раза я чуть не вписался в стену, но с горем пополам дошёл до поворота. И вдруг я вспомнил.       Сегодня заезжает мой сожитель. Наплевав на всю свою неуклюжесть и заплетающиеся ноги, я подлетел к входной двери, пригладил чёлку, открыл дверь и застыл, потому что за ней стоял парень с сердитым лицом и вьющимися волосами. Буркнув мне своё имя, которое я разобрал как Дэн, он прошёл в квартиру, держа подмышкой холсты и разные свёртки бумаги, в которых я смог различить рисунки красками. Он поставил свои вещи на пол, скорее бросив их, и пулей улетел вниз, где его, видимо, ждало такси с вещами. Я не знал, что делать, потому что когда в такой тягучий понедельник к тебе в квартиру залетает маленькая юла со спадающей на глаза чёлкой и руками в краске, легко заблудиться в собственных мыслях. Опомнившись, я, конечно же, помог тебе с вещами, но ты, как я понял, был не очень разговорчивым парнем с утра. Хотя, кто был? Через пятнадцать минут, когда ты отнёс все вещи в свою комнату, а я понимал, что уже опаздывал в университет, мне пришлось оставить тебя, кривым почерком написав тебе на руке свой номер, на всякий случай. Ты с сарказмом заметил, что я писатель, глянув на мой почерк. Тогда мои щёки, кажется, покраснели, но я смог спрятать лицо за высоким шарфом в клетку. Бросив на прощание тебе, чтобы ты не заходил в мою комнату, если хочешь остаться с целыми костями, я ринулся на автобус, который смог бы меня довезти до учебного заведения, и, конечно же, опоздал, из-за чего мне пришлось ждать следующий ещё двадцать минут. День обещал быть суматошным и с криками преподавателя, но я не сожалел.       Самые лучшие решения — это спонтанные решения, так ведь? Именно по этой причине я стоял на кассе с кексами в одной руке и с горячим шоколадом в другой. Я не знаю, как принимать гостей, а особенно новых сожителей, так что решил, что выпечка с голубикой будет как нельзя кстати. На часах было семь, а на улице темно, что хоть глаз выколи, когда я вернулся домой. Ты сразу же открыл дверь, когда я позвонил в неё, а я мысленно благодарил бога за то, что ты реагируешь быстрее, чем я. Твои глаза были размером с монетку, а я протолкнулся внутрь, ибо мои ноги были насквозь мокрые, потому что снег в апреле — какое-то безумие. Я сложил тебе в руки всё, что купил, сказал поставить чайник и зашёл в свою комнату, дабы переодеться и надеть новые сухие носки. Но не успел я и разобрать сумку, как услышал грохот на кухне и твой мат. Как можно быстрее переместился из комнаты в кухню и увидел, что ты лежал на полу, закрыв руками лицо. Я заволновался тогда, но через несколько недель я понял, что для тебя это не первый случай. На мой вопрос о том, чем ты ударился, ты ответил: «Задницей». Но кровь на осколках кружки и твоя рука говорили об обратном. Постаравшись напрячь память и вспомнить, где лежала аптечка, я смог обработать тебе рану и заклеить твой порез пластырем с Пикачу. Ты посмотрел на меня с вопросом и с насмешкой, но сказал себе под нос, что мы сойдёмся. Я думал так же. Потом мы съели половину кексов, запивая их горячим шоколадом, а я узнал, что ты ненавидишь американские комедии и слушаешь такую же музыку, как я. А позже в воздухе раздавалось наше тихое сопение, потому что ты уснул у меня на плече, да и я не заставил долго ждать.       В субботу утром ты спал до обеда, а мне не хотелось идти на пары после того, как я случайно пролил себе на ногу ужасно горячий кофе. Поэтому я остался дома, поставил иглу на пластинку, и по комнате стала разноситься приятная импровизация и голос негра. Эту пластинку я купил совершенно недавно, руководствуясь желанием разнообразить свою рутину. Пока я аккуратно проводил пальцами по вырезкам из журналов на стене и рисункам, которые рисовал на парах, вспомнил о незаконченном произведении и решил, что сейчас самое время его дописать. Ведь с твоим приходом вдохновение вернулось, и я совсем не думал, что это как-то связано. Сделал себе ароматный чай, который ты привёз с собой, и после по комнате витал приятный клюквенный запах. Ты проснулся где-то к часу, приготовил себе кофе и после неуверенно постучался ко мне в дверь. Я оторвался от бумаги и пригласил тебя войти, а ты медленно просунул голову через дверь, и твои глаза округлились. Ты зашел в комнату и с восхищением осмотрелся вокруг, говоря что-то об её атмосфере и уюте. Я почувствовал, что покраснел, но теперь не мог спрятать щёки в шарфе, поэтому предложил тебе позавтракать, отворачиваясь к окну.       За поеданием хлопьев ты спросил меня о том, почему в доме так много растений, а я со смешком смотрел в сторону, не желая говорить, что это моих рук дело. Ты помотал головой и встал, куда-то уходя. Оказывается, ты ходил за каким-то моим растением из твоей комнаты, название которого я вообще не помнил, показывая на почву и спрашивая, что я видел. Я с тупым выражением лица ответил, что горшочек и землю, а ты закатил глаза и с излишней артистичностью воскликнул о сухости почвы. Я закусил губу и сказал: «Прости, мам», — а ты ушел за водой и лейкой, что-то бурча себе под нос. И, кажется, мои растения скоро перестанут умирать.       Примерно в пять я собирался в магазин, потому что в холодильнике мышь повесилась, а живот бурчал, как ты. Я постучался к тебе, медленно открывая дверь и прося разрешения войти. Ты рисовал на мольберте, я впервые в жизни почувствовал, как сердце перевернулось в груди, а дыхание перехватило. Если преуменьшить, то ты прекрасен, но я сказал совершенно не это. Спросил, нужно ли тебе что-нибудь в магазине, а ты подскочил и случайно мазнул голубой краской по холсту. Ввругался под нос, а когда я подошел, чтобы помочь, огрызнулся и попросил уйти. Я «прижал хвост» и извинился, тихо закрывая за собой дверь. Идиот.       Из комнаты ты показался только вечером. У тебя был виноватый вид, но прощения ты просить не умеешь. Мы сидели на разных сторонах дивана, смотря Время Приключений, и ты вдруг начал говорить. Говорил о том, что у тебя никогда не было друзей. Говорил, что всегда с горечью вспоминал детство и всё то, что с ним связано. Говорил, что ты всегда играл один, а позже закрывался в комнате и рисовал до мозолей на среднем пальце от кисти и до трещин на остальных. Говорил, что в школе над тобой издевались. Говорил, что любил смотреть на звёзды, потому что так чувствовал себя менее одиноким, с грустным смешком прибавляя, что это странно. Ведь Вселенная такая огромная, а ты такой никчёмный по сравнению с ней, что трава под пальцами иногда переставала ощущаться, а ты засыпал порой прямо там. Но, в отличие от других, тебя никто не разбудит или не отнесёт в комнату, чтобы ты не простудился. Одиночество — твой вечный спутник, поэтому ты рисовал людей только с грустным или задумчивым выражением лица. Говорил, что устал от этого, сменил квартиру и встретил меня. И добавил, что, кажется, всё начинало налаживаться. Заключил свою речь извинением, встал и ушел в комнату, а я сидел всё на том же месте и понимал, что, кажется, безнадёжно падал в бездну. Но я не возражал.       Утром я разбудил тебя с первыми лучами солнца. Ты был жутко недоволен, но я вытянул тебя из постели, обещая купить кофе и угостить тебя завтраком. Спросил, нахмурившись, за что ему такой сосед по квартире. А я смеялся, закусывая язык между зубами. Оделся ты быстро, а я стоял в дурацкой панамке и с жёлтым рюкзаком у выхода. Теперь была твоя очередь смеяться. Сказал, что на улице ещё не так жарко, чтобы мне напекло голову, а я загадочно улыбнулся и потянул тебя за рукав из квартиры. Ты теребил ремень сумки, ожидая лифт, а я хмурился и спрашивал, действительно ли ты собрался ехать на лифте. Ты смотрел на меня как на дурака, а я побежал вниз по лестнице, зазывая тебя за собой, кидая обзывательства в стиле «кашу утром не доел». Ты ответил мне, что вообще не ел, а я радовался новому другу. Стоя в очереди в пекарню, мы играли в то, кто больше назовёт аниме. Увы, но победителя мы не выявили, потому что подошла наша очередь. Я заказал булочку с клюквой и чашку чая с манго, а ты взял чёрный кофе и какой-то батончик. Позже наш путь лежал через оживлённую улицу, на которой мы наткнулись на прилавок с цветами. Я поймал момент и купил один самый жёлтый подсолнух, пока ты что-то смотрел в телефоне. Подарил его тебе, а ты покраснел и снова назвал меня дураком. Я улыбнулся и повёл тебя к морю. Мы ходили под деревьями, которые буквально вчера были в снегу, и с моря дул приятный ветер, так что я чувствовал, что день будет хороший. Мы пошли на кино под открытым небом, но, естественно, никто из нас на него не обращал должного внимания. Ты рассказывал о чём-то совершенно нелепом, а я говорил, что сегодня должна быть чудесная ночь, поэтому мы решили, что завтра встанем с огромными синяками под глазами, но до ужаса довольными. Затем наступила блаженная тишина, прерываемая голосами актёров, а я наконец-то обратил на фильм внимание, в то время как ты достал из своей сумки блокнот и что-то ещё, похожее на карандаш. Воздух был по-весеннему свеж, а вокруг довольно мало людей, поэтому я поплотнее натянул свою панамку и принялся вертеть значок на джинсах, увлечённый сюжетом. Мой взгляд совершенно случайно наткнулся на маленький цветок у моего ботинка, так что я потянулся к нему, сорвал и повернулся к тебе, случайно ловя твой взгляд. Ты смущённо отвёл глаза, а мои губы тронула лёгкая улыбка. Потянулся к тебе, а ты инстинктивно отодвинулся, но я просто вставил цветок в твои тщательно выпрямленные волосы, улыбаясь теперь полноценно. Спустя какое-то время я сказал тебе, что голоден, а ты спросил у меня, сколько я могу есть. Я закатил тогда глаза, но ты предложил мне сходить в кафе неподалёку, которое ты сильно любил. Я не отказался, и наступила твоя очередь тянуть меня за рукав. Твои руки были холодными, когда они слегка коснулись моей кожи, а я удивился тебе ещё больше. Всё это похоже на какой-то сюжет дешёвой французской мелодрамы, где главный герой влюбляется при совершенно спонтанных обстоятельствах, а его дама загадочная и похожа на аккуратную фарфоровую куклу. Отличало нас только то, что ты вовсе и не дама. В кафе витала уютная атмосфера, а неоновые вывески на нём довольно яркие. Девушка за прилавком была окружена всевозможными чаями и приправами, её волосы — в полном беспорядке, а на фартуке нарисован довольный кот, поэтому я лучезарно улыбнулся ей. Ты попросил двойную порцию «как обычно», а она с пониманием посмотрела на нас. Ты, кажется, смутился, а я поймал её взгляд. Она глазами указала на салфетку с какой-то надписью, на которой, как я потом увидел, написано «вы красивая пара». Подняв глаза, я прищурился из-за солнца и глянул на счастливого тебя, заново восхищаясь твоими ямочками и карими глазами.И когда я успел так влипнуть?       Когда луна светила слишком ярко, а в комнате было слишком душно, я поднялся с кровати и на цыпочках прокрался в гостиную. Каково было моё удивление, когда я наткнулся во мраке глазами на твою макушку. Твои волосы вились из-за влажности, а сам ты сидел на балконе, смотря на ночной город. В глазах читались раздумья о чём-то, а руки беспричинно крутили какую-то вещь, похожую на ластик. Я аккуратно сел рядом, чем слегка напугал тебя, но после ты выглядел благодарным. Причину я так и не выяснил, но ты сказал тогда что-то о волшебстве ночи. О том, что люди ночью такие откровенные, как раскрытая книга, добавив, что я должен тебя понимать. Я же ответил, что ночные разговоры — самые уютные. Ведь сил врать уже нет, а ресницы слегка трепещут из-за лёгкой усталости. Смех самый искренний, а руки всегда тёплые. В темноте всё кажется нереальным, но я не сказал, что ты казался таковым всегда. Ты улыбнулся тогда, опустив глаза и сказав, что я уютный постоянно. Я взял своим мизинцем твой, а ты прикрыл глаза, облокотившись головой об стекло. Ты попросил меня что-нибудь тебе спеть, о чём позже пожалел, но я не нашёл ничего лучше Muse. Твой смех надо мной стих в сопении, а я отнёс тебя в твою комнату. Ты был слишком уставшим, а ещё одиноким, поэтому на просьбу о том, чтобы остаться, я лёг рядом с тобой. Да, это определённо дешёвая мелодрама.       Всю следующую неделю мы практически не разговаривали по причине того, что функционировали-то с трудом. Я пару раз делал завтрак на двоих, оставляя твою порцию на столе, а позже мой телефон вибрировал от СМС-ки с благодарностью. Она грела душу целый день, но всё ещё не заменяла тебя. Я пил кофе в три раза больше, потому что через пару дней мне нужно сдать всё то, что я ещё даже не начинал делать, а из твоей комнаты всегда теперь пахло маслом. Ты выглядел усталым каждый раз, когда я видел тебя. Ты часто заваливался ко мне на кровать, говоря, что сейчас встанешь, потому что у тебя в комнате невыносимо воняло разбавителем, а я не возражал, продолжая сверлить глазами наполовину пустой лист бумаги. На мой вопрос о вдохновении ты с пониманием кивнул головой на автомате, а я выключил свет, потому что ты выглядел слишком уютным. На утро твои руки были тёплыми, потому что я грел их всю ночь, пока ты спал у меня на коленях.       В среду вечером по почте мне пришла давно заказанная краска для волос. Ты слегка подскочил с ноутбуком на коленях, когда я забежал в гостиную, чтобы сообщить тебе об этом. Ты недоверчиво смотрел на мои руки, в которых я держал баночки с синей краской и вишнёвым бальзамом для волос. Позже я уже надевал перчатки на руки, а ты называл всё это плохой идеей. Я натянул старую футболку с выцветшим принтом какого-то диснеевского мультфильма, а ты посмотрел на меня с жалостью и ушёл за камерой. Потом ты, конечно же, забрал у меня синюю краску и красил меня сам, потому что я слишком много «свинячил». А когда я обещал ударить тебя за это выражение, ты угрожал покрасить меня всего в этот синий. Я умолк, но с широкой улыбкой смотрел на твоё сосредоточенное лицо и складку между бровей. В тот же вечер я сидел довольный с синей чёлкой, а ты материл меня, потому что теперь и твоя чёлка приобрела другой оттенок. Я флиртовал с тобой, называя тебя вишенкой или сладким мальчиком, а ты искоса смотрел на меня.       Через неделю, когда твой бальзам практически смылся, чего я не ожидал, а я подумывал перекрасить чёлку, я начал замечать, что мои вещи стали пропадать, а ещё через пару дней видел свои носки и толстовку на тебе. На все возмущения ты пожимал плечами и говорил, что не при делах. Я мотал головой и понимал, что безнаказанным это оставлять нельзя. Поэтому спустя пару минут сидел на тебе, щекоча и выслушивая твои просьбы прекратить. Одышка от смеха оказалась слишком сильной, поэтому я упал рядом с тобой. Когда воздух перестал мучить нас с тобой, ты смотрел на меня через ресницы, а моё дыхание, кажется, снова сбивалось. Атмосфера между нами накалялась, а воздух немного мельтешил перед глазами от напряжения. Ты метал взгляд от моих глаз к губам и обратно, медленно пододвигаясь, но в дверь позвонил доставщик пиццы, и ты рывком встал с пола, поспешно удаляясь. Воздух остывал, а я впервые в жизни ненавидел пепперони. Ты не упоминал этот случай, опуская глаза каждый раз, когда я ловил твой взгляд на себе, а я начинал нервно накручивать шнурок на палец, когда ты ловил меня за пристальным разглядыванием тебя. Вечером, ближе к полуночи, ты просовывал нос ко мне в комнату и просил посидеть с тобой. Отговаривался тем, что боялся провалиться в сон, но твои щёки слегка розовели, а я заваривал нам какой-то земляничный чай, который я нашёл в конце шкафчика на кухне. У тебя был сонный вид, когда я тянул тебя посмотреть со мной аниме, а ты говорил, что у тебя ещё много дел. Но всё же победно улыбнулся, когда наконец отнял у меня тёплое покрывало и леденцы из рук. Мы толкались до тех пор, пока я не провалился в сон. Пользуясь случаем, ты задумчиво перебирал мои волосы руками, пока я обнимал тебя одной рукой. Ты, кажется, тоже засыпал, потому что утром я проснулся раньше, заставая играющие на твоём лице лучи солнца. И, будь я художником, я бы нарисовал тебя, но я всего лишь писатель. Поэтому просто сфотографировал тебя на свой старый полароид, позже прицепляя эту фотографию над кроватью. Ты не заметил её в сотне таких же, на твой взгляд, фотокарточек, но для меня она значила намного больше.       На той же неделе, когда сил держать ручку уже не было, а тетрадь под пальцами слишком громко шуршала от чернил, я тяжело поднялся со своего места, ёжась от ночной прохлады. Волоча ноги в твою комнату, я знал, что ты не спал, потому что пару раз с тихим топотом проходил мимо моей комнаты на кухню. Я негромко постучался, заглядывая внутрь, и мне в глаза сразу бросились твои острые скулы и синяки под глазами. Ты сказал, что я паршиво выгляжу, но добавил, что всё ещё лучше, чем ты. Я же спросил, как давно ты ел, а ты отвёл взгляд, опуская его на пустую кружку с чаем рядом с мольбертом. Тяжёлый вздох — и вот я уже готовил тебе быстрый ужин-завтрак, а ты с благодарностью стоял рядом. Твои движения были слегка ломанными, когда ты облокотился на меня, положив свою голову мне на плечо, а по моей спине бежали мурашки, когда ты опалял мою шею выдохом. Я чувствовал спокойствие, хотя, будь это любой другой человек, оттолкнул бы его и послал подальше. Ты льнул ко мне, как мартовский кот, а я задумывался о том, когда успел обжечь палец. Ты мотал головой и говорил, что я должен больше спать, уходя за пластырями и холодной водой в кружке, а я уже скучал по твоим прикосновениям. Ты жадно ел свою быструю яичницу, а я пил маленькими глотками чай. Внимательно следил за тем, как двигалась твоя заострённая челюсть, глаза остановились на моём лице, а пальцы такие худые и бледные, что я хотел обнять тебя и никогда не отпускать. У тебя был печальный вид, но глаза всё ещё ожидали чего-то. Я встал, не в силах это больше терпеть, а ты нахмурился и посмотрел мне вслед, пока я не хлопнул дверью из-за сквозняка. В ту ночь я спал беспокойно.       Я был завален бумагами, а ещё мои чувства, мягко говоря, выходили из-под контроля, поэтому я откладывал всё это, скорее скидывая со стола, как в американских фильмах. Комната пахла черникой, когда я зажёг потрёпанную временем ароматическую свечку, а на стенах висели полароидные фотографии, которые я делал на свою первую камеру. Почему и зачем я выбрал тяжёлый путь писателя — не ясно, но одно я знал точно. Это то, что в четырнадцать лет мне было лучше под заботливым крылом мамы, чем сейчас в скромной комнатушке. Отвлёк из размышлений меня шум из твоей комнаты. Я резко поднялся, позже затормозив у входа в твою комнату. Ты сидел на полу, облокотившись головой об стену, а твои руки были полностью в красках. Перевёл на меня взгляд, а в твоих глазах стояли слёзы. Я сел рядом, впервые смотря на твою работу, тему которой трудно было различить — ты размалевал весь холст. Твои плечи подрагивали, а ты спрашивал меня обо всём. Спросил, зачем всё это, ведь ничего не имеет смысла: ни краски, ни кисти, ни мольберты и тем более твои работы. А я улыбнулся уголком губ. Я снял слезу кончиками пальцев с твоего лица и ответил, что это всё значило больше, чем ты мог бы представить. Ответил, что, если мы здесь примерно на сто лет, то зачем проводить всё это время в кризисах и депрессиях, когда пропадает такая возможность. Ты можешь залезть на гору, покорить волну или устроить обыкновенный пикник, а можешь испортить себе зрение и обгрызть ногти. Ты можешь быть первым в чём-то, а можешь быть последним. Но это всё формальности. Какое это имеет значение, если тебя тянет к определённому делу? Какое значение имеют твои умения, если кисть плавно скользит по бумаге, а краски смешиваются сами собой? Какое значение имеет всё это, если не имеет значения для тебя? Ведь если есть шанс, то почему бы его не испытать? А в твоих глазах теперь читалось благоговение. Ты пододвинулся ко мне, почти вплотную, оставляя между нами меньше вздоха. Прошептал прямо в губы «почему бы и нет», а потом сократил расстояние в этот бедный один миллиметр настолько, чтобы твои губы наконец-то накрыли мои, а в груди забилось что-то тяжёлое. Ты переплёл наши пальцы, а я положил одну руку тебе на затылок. И, я клянусь, в этот момент воздух вокруг нас буквально искрился.       Теперь и на твоих стенах висят полароидные фотографии, чередуясь с моими портретами, мы больше не делим комнаты между собой, а к моим настенным рисункам прибавляются твои работы. Я зачитываю тебе свои произведения, на которые меня вдохновили твои каштановые волосы, а позже ты аккуратно складываешь их на свою тумбочку. Твои тщетные попытки научить меня рисовать всё ещё повторятся, но всё же ты решаешь сделать меня «натурой». У тебя задумчивый и сосредоточенный вид, когда ты рисуешь меня, а иногда ты и вовсе кидаешь мне ответную улыбку. Твои работы перестают быть грустными, а на кухне теперь всегда стоит букет с подсолнухом. Когда ты тянешь меня обратно в постель, прося остаться ещё на пару минут, а я опаздываю в университет, в голове проносится мысль о том, что встать в полседьмого утра в тот день было хорошим решением.