Кем тяжелее быть

      На блокпосту его проверили быстро. Ибики только осмотрел Шестого задумчивым хмурым взглядом и махнул рукой, мол, делай, Какаши, что хочешь. Какаши кивнул, то ли благодаря, что тот не лезет, то ли говоря, что сам разберётся.       Он медленно прошел по узким темный коридорам тюрьмы, лениво перебирая в руке связку ключей. Метал сталкивался друг с другом, щелкал, громко звенел и разрушал тишину, которая, казалась, была осязаемой.       Она давила своей тяжестью и своим упрямым молчанием. Какаши не было страшно — он был шиноби и его с детства учили слышать все, но в узких коридорах не было такого, что могло бы создать звуки. Только он — и от него все звуки.       Он вдохнул и пошел быстрее, поправляя широкие лямки рюкзака, которые чуть сползли. Медлить больше не хотелось, но неизвестность и впрямь пугала, и Какаши ничего не мог с этим поделать. Оставалось только идти вперед и перестать думать: «А что, если?..»       Какаши тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Глупо было сейчас думать о прошлом и строить заоблачные мечты о какой-то другой жизни и другом исходе событий. Это ничего бы не изменило, даже не дало шанс на то, чтобы тех ужасных событий могло бы не быть и все сложилось бы иначе.       Да и стоит ли желать этого? Сейчас, когда страны были в едином союзе и мир шиноби вместе шел в своё будущее. Когда все находилось в мире и тихом, безмолвном спокойствии. Должен бы до Какаши желать изменения всего этого? Он был Хокаге, и что бы его ни терзало, его главной целью было продвижение и защита деревни.       Все остальное не имело такого значения.       Какаши измученно вздохнул. Я никогда не хотел быть Хокаге, — подумал он, — так с чего же я согласился?

***

      Тюремная камера была небольшой, внутри было довольно-таки холодно и темно, чуть пахло сыростью и затхлостью. Саске сидел на железной кушетке, вбитой в стену. В смирительной рубашке и повязке на глазах он все еще не выглядел, как побежденный. От него исходило некое величие и странное чувство покоя.       Саске был спокоен.       У него внутри все успокоилось.       Какаши хмыкнул и подошел к Учиха вплотную, — тот даже не дернулся — наклонился ему за спину и открыл замок, скрепивший ремни, которые лежали поверх рубашки.       Саске чуть поднял голову и вздрогнул, когда Какаши коснулся пальцами его лица, сняв повязку с глаз. Сперва в них мелькнуло удивление, а потом Учиха скрыл его, сменив ничего не выражающим взглядом.       — Выпутывайся, — хохотнул Какаши, чуть от него отойдя.       Он вернулся к противоположной стене и достал из рюкзака два свитка. Из первого он распечатал теплый плед, и, не оборачиваясь, кинул его в Саске, со вторым подошел к железной койке и, раскрыв на ней свиток, сложил несколько печатей.       В тесной комнате запахло наваристым бульоном, специями и рыбными котлетами. Какаши передернул плечами от холода, краем глаза отмечая, что Саске, сняв рукава рубашки, закутался в плед, и со смесью непонимания и недоверия следил за Какаши.       — Ешь, — попросил последний, подвинув к юноше большую чашку с раменом из Ичираку.       И что бы ни случилось, чтобы ни было тогда, сейчас или потом, Какаши еще оставался сенсеем Саске, и он чувствовал за него ответственность, и он знал, помнил еще с тех времён, когда команда семь была кучкой генинов, — Учиховская гордость не даст ему есть ту похлебку, сваренную непонятно из чего, которой тут кормят заключенных.       Какаши передал ему палочки и неспешно приступил к ужину, думая о том, что Хокаге быть тяжело, но сенсеем — еще сложнее.