Ленточка и ветер

Итак. Место действия: квартира Нормана. Действующие лица: пьяный Норман, не очень трезвая Интегра, клизма и прочие нехорошие предметы. Повествование от лица Нормана. … Девушка шептала что-то своё, сладкое. Не слушал. Хорошо… Тянет, так тянет где-то глубоко внутри … Горячо, струйки пота бегут по спине. Ещё… Властная просьба превращается в просительный шёпот. Не узнаю свой голос. Тяжёлое дыхание. Тя-а-а-а-нет… В одну точку … скорее, скорее. … Туда, где нарастает, расходится кругами возбуждение. Сменила точку ударов — недоуменно останавливаюсь. Хихикает, довольна собой. И снова — острыми ногтями за плечо… Какие сильные пальцы. Тонкие, а сильные. Говорят, она играет на чем-то струнном… Прижимается, оскаливается совсем близко. Невесомая ткань блузки, взгляд серьезных глаз, а во взгляде — страшная, бешеная похоть. И взгляд как у испанского инквизитора — ясный, расчетливый, холодный… Не надо было ей пить. Смотрит, любуется, сломать хочет… умница. Надо было только попросить блузку снять. Дёрнуть за ленточку? Вон уже и дышать ей трудно, а не расстегнёт верхние пуговки. Строгая. И снова движения, снова тянет внутри, привычно возбуждает чувство наполненности. А движения осторожные, старается не порвать, не повредить. Но хочет меня, умница, вот так и надо: одними глазами раздевать уже раздетое тело, очищать от кожи и мышц, смотреть сквозь скелет, развевать в ничто… Впитывать… Причинять боль, быть болью, испытывать самому боль… А члена так и не пытается коснуться. За плечо хватает, дышит тяжело, рукой двигает, смотрит, скалится… Уже сам насаживаюсь, помогаю. Бёдра как маятник. Туда-сюда. Туда. Сюда. Прижимается плотнее разгорячённым телом — тонкая ткань блузки, шёлковая лента, жёсткий лифчик… и запах. Что-то сладкое? Персик? Ишь как скалится. Персик съела. И меня съесть хочет. Старается не давать двигаться. Сама хочет, сама сделает. Ох. тянет.Ну, сильнее, Ульрика! Уль — ри — ка. Дышит тяжело, глазами светит, губами прижимается к коже. То укусит, то засосёт кожу на плече. Уль — риии — ка … На каждый слог — движение … Так-то лучше. не отводи руку, в эту точку, в эту… Сильнее. Уууууль рииикааааа! Рычит уже. И я рычу… Изо рта слюна — ниткой. Слааадко. Ох. Тяаанееет… Ууууль. рииии. Наклоняюсь вперёд. Всё хлюпает. Ну, сильнее же!.. Слюна течёт — рот открыт в немом крике и сдавленном рычании… хорошо. ХОРОШО!!! Давай, давай дальше… Мокрый как мышь. И она мокрая — вон блузка вся в пятнах. Дышит тяжело, в шею, в висок целует. Чуть разворачиваю голову. Запах её пота, горьковатый… Эй, ты плачешь, что ли? Тонкие руки. Одной — за талию обнимает, другая — поперек моей груди. Ткань блузки липнет к нашим телам. Зря я ленточку не развязал… Надо было с неё блузку снять. И этот жёсткий лифчик. Как она ходит в нём? Грудь, наверное, как у сестры. С розовыми сосками, девичьими ещё, мягкими. Сжать такой зубами — кровавый след. Забеременеет — соски потемнеют, будут столбиками… О чём я думаю вообще? Гладит по бедру, успокаивает. Хочется в ванную. Но лень отходить от девушки. Запах духов и нашего пота перемешивается. Как здорово… Обнять её, что ли? Но она так приятно гладит, что боюсь прерывать. Сердце успокаивает ритм. Чуть оборачиваюсь к ней. Она острой скулой прижимается к плечу, лопаткой чувствую её руку, плечо. Зря я не развязал ленточку. Но все-таки неудобно — ученица. А щека — мокрая. Тебе меня жалко, да, девочка? Жизнь мою сломанную? И сестру мою, такую красивую, мягкую, с такими же, как у тебя, нежными розовыми сосочками, жаль? Плачь. Плачь о нас. Никто нас не оплачет. А тебе в целители надо. Какое, к чёрту, гуро??? Кладу голову на её макушку. Затихает. А, нет… Обнимает сильнее, пальцами впивается. Улыбаюсь. — А экзамен ты провалила… — голос севший, хриплый. Так сильно кричал, что ли? Да нет, вроде. В горле пересохло только. Она не отвечает. — Ну, ты чего? — чуть бодаю её голову своей. Гладит в ответ. Ладно, пусть успокоится. А под лопаткой чувствую её грудки. Два сладких персика. Мягкие, беззащитные… И почему вы такие беззащитные-то? Ласковые, нежные, с тонкой белой кожей, а хочется вас взять… Руками хватать, чтобы крик, чтобы красные следы на тонких запястьях… За что? Зачем это всё? — Не уходи. Не бросай сейчас вот так. — Ну и пусть… — хрипловатый голос из-за плеча. — А? — Ну и пусть провалила! — упрямый тон. — Вы знаете, я благопожелания сильные ставлю… Голос снова сорвался на слёзы. Но — упрямая! — Пусть провалила, но я хочу, чтобы у вас всё хорошо было! Я сделаю. Вам больше никогда не будет холодно! Тихонько начинаю ржать… — Вы чего? — Так. Я сейчас только думал, что тебе надо в целители, — утираю выступившие слезы — а заодно и нос — рукой. Надо её с сестрой познакомить, ей-богу … Смешная. — Это плохо? — Для нашего мира специалистов в гуро, безусловно, большая потеря… хи-хи, — заливаюсь я. — Сейчас как дам в лоб, — печально и сердито бормочет она. — Ага, — шутливо наклоняюсь к ней. — На колени, — зло прищуривается. — О! Что-то интересненькое намечается, мисс Хеллсинг! – хихикая, становлюсь на колени. — Что дальше? — А дальше — заглядывайте преданно в глаза, — уже улыбается она. Ох, какая быстрая смена настроений! Продолжаю хихикать, морщась от ощутимой боли там внизу, внутри, елозя перед девушкой на коленях. Не знаю, получился ли преданный взгляд. Она наклоняется, бережно и нежно берёт моё лицо в свои ладони и осторожно целует в висок. Мгновенно серьёзнею, а она улыбается внезапно посиневшими губами и смотрит. Замечаю, что её руки уже бережно гладят мои волосы… — А это опасно вообще-то, ты в курсе? — Не-а. Это ничего. Это моё единственное умение. Я просто приняла вашу боль. — Ну, даёшь. А с колен-то уже можно вставать? — Нужно. И вообще — одевайтесь. Холодно тут. — А ты же говорила, что мне никогда больше не будет холодно, — улыбаюсь я. И правда — спокойно, тепло и чёткое осознание, что теперь-то уж точно всё будет хорошо.