Ленивое утро

      — Я люблю тебя, — шепчет Чихо и целует его чуть пониже уха, — я так тебя люблю.       Тёплые длинные пальцы забираются под футболку и пересчитывают рёбра. Хансоль отталкивает младшего.       — Ну, что ты делаешь? — возмущается он и тянется за одеялом, чтобы укрыться с головой — спрятаться от тёплого взгляда Чихо. Хансолю непривычно видеть его таким нежным, непривычно слышать его признания шёпотом (от которого он плавится, как мягкое мороженое) и уж, тем более, непривычно ощущать на себе прикосновения младшего.       Шин Чихо, кажется, не торопится — даёт ему время привыкнуть и каждый день перед сном осыпает поцелуями шею и ключицы.       Ни один из них не помнит, когда они влюбились друг в друга.       Чихо стягивает со старшего одеяло и подаёт руки.       — Нужно поесть чего-нибудь.       — Я не хочу, — капризничает Хансоль, но поддаётся и поднимается вслед за Чихо.       — А чего ты хочешь?       — Вот так лежать с тобой весь день.       — Весь день, — повторяет младший со смехом.       В коридоре они останавливаются, где Чихо снова его целует и прижимает к своему плечу.       — Ты сможешь на несколько минут отпустить меня, чтобы я нашёл чего-нибудь перекусить?       Ким Хансоль неуверенно кивает:       — Только если на несколько минут.       Пока Чихо жарит яичницу и мурлычет себе под нос, Хансоль ловит все его движения. Он пытается запомнить его таким: домашним и тёплым. Пора бы ему уже постричься, с улыбкой думает старший.       Донышки чашек стукают о столешницу, и Шин Чихо присаживается рядом. Треплет Хансоля по волосам, а тот опускает голову ему на плечо.       — Теперь никуда не отпущу, — цепкие руки снова в кольце вокруг талии.       — И не надо.       Ким Хансоль думает, что ему открылась настоящая тайна Вселенной, потому что иначе объяснить поведение Чихо он не может: холодный и высокомерный, рядом с ним он становится комнатным солнцем — бесконечно улыбается, забавно шутит и постоянно просит его объятий. Шин Чихо кажется нереальным, выдуманным кем-то.       После завтрака они возвращаются в кровать.       — Я люблю тебя, — снова тихо говорит младший и кончиками пальцев проводит по волосам Хансоля. Тёплые руки спускаются к шее.       — Я так тебя люблю, — нескончаемые объятия и запах, которым Ким Хансоль до отказа наполняет лёгкие.       — Я люблю тебя, маленький, — россыпь невесомых поцелуев на щеках.       — Хватит, Чихо-я, это безумие какое-то, — смеётся старший и прислоняется к плечу, — ты смущаешь.       — Я влюблён в тебя, Солли, — произносит Чихо с восторгом.       — Перестань же ты, — Хансоль ладонью закрывает младшему рот, — перестань, иначе такими темпами от меня ничего не останется: превращусь в большую розовую лужу и провалюсь в щели в полу — понимаешь?       Шин Чихо рассказывает интересные, но странные вещи. «Раньше я не любил популярную музыку, — говорит он, — а теперь какую песню ни услышу — так она о тебе». Ким Хансоль не понимает, что он имеет в виду, пока однажды от скуки не включает радио.       — Я понял насчёт музыки, — говорит он Чихо, когда тот возвращается с работы, — только песни не обо мне. Они о тебе.       — Мне нужно на потоковую лекцию к трём, — лениво мурлычет Хансоль, играя с волосами младшего.       — Тебе не нужно, Солли. Сегодня суббота — какая ещё лекция?       У Шин Чихо период, который он называет модным словом «gap year»: учёба в школе давно позади, но с поступлением в институт он не торопится — пробует мелкие подработки, ходит на курсы, временами занимается волонтёрством. Ким Хансолю это не нравится. «Ты тратишь драгоценное время, — говорит он, — а мог бы уже быть на втором курсе». Младший лишь мотает головой: он не хочет поступать на специальность, к которой не лежит душа, только чтобы родители были довольны. Он, в принципе, не любит торопиться: «Жизнь не спринт, так зачем мне спешить к финишу?»       Такой псевдофилософии в Шин Чихо хоть отбавляй. Он верит в силу слов и в то, что мысли материализуются, поэтому строго запрещает Хансолю ругаться в его квартире.       — Все цветы от тебя повяли, — сетует он в очередной раз, когда старший, захлопнув ноутбук, посылает подальше свой курсовой проект, а вместе с ним научного руководителя, кафедру и университет в целом.       — А ты не думаешь, что им просто чего-то не хватает: солнечного света, воды, воздуха? — парирует Хансоль.       — Я думаю, что тебе нужен отдых, иначе ты скоро начнёшь на людей бросаться, — он останавливается и многозначительно добавляет, — или на стены.       Нередко он говорил старшему, что красные обои утомляют, но тот лишь отмахивался: «У тебя слишком много свободного времени вычитывать всякую ерунду и цитировать потом мне». Чихо неуютно у него дома: свет от белых ламп давит на глаза, тошнит от запаха свежей после ремонта краски, а от ярких стен хочется забиться в угол — поэтому он сначала предпочитает видеться только «на своей территории», а после Хансоль окончательно переезжает к нему.       Старший влезает на подоконник и зависает в неестественной позе, глядя на улицу.       — Дождь прошёл, — говорит он и тянется к ручке, чтобы распахнуть окно, — должно быть, там очень свежо.       — Не вывались только, — смеётся Чихо и растягивается на простыни, закидывая руки за голову.       С Ким Хансолем уютно: с ним можно болтать ни о чём, а можно молчать, мысленно смакуя воспоминания об утре. С Ким Хансолем тепло: у него горячие пальцы и исцеляющие объятия. С Ким Хансолем хорошо: ему можно свободно рассказывать о глупостях и не бояться казаться смешным.       Младший открывает глаза, только когда Хансоль садится на него сверху и укладывает ладони на плечи.       — Надо собираться.       — Не надо, Солли, — Чихо тянется к телефону, включает музыку и ставит громкость на максимум.       Конечно, Ким Хансолю не сидится на месте — он начинает кружиться в центре комнаты. Его движения плавные и изящные, а руками нельзя не любоваться.

Переживаю, что ты можешь бросить меня. Я хочу, чтобы ты остался со мной.

      Взмахом головы старший отбрасывает светлую чёлку и останавливается. Его глаза счастливо светятся.       Они всё-таки находят в себе силы выйти из дома, и старшему даже удаётся затащить Чихо на лекцию о мировом кино, тогда младший вспоминает, что Хансоль будущий журналист.       Они садятся на последний ряд в самом конце аудитории, переплетают пальцы под столом и не слышат ни единого слова лектора, потому что старший кажется чертовски красивым с растрёпанными волосами и в мятой белой футболке Чихо, что тот не может как минимум постоянно не щипать его за колено или не прислоняться к щеке. В конце концов, Хансоль сдаётся и укладывает голову на плечо парня.       Ленивое утро незаметно перетекает в ленивые день и вечер. Они обедают на фуд-корте торгового центра и покупают билеты в кино на последний ряд. А после сеанса идут домой, вдыхая вечернюю прохладу с ароматом сирени. Хансоль виснет на руке Чихо и крутится, как юла, тараторя без умолку.       Как всегда внезапно, у Чихо на душе становится необычайно тепло, поэтому он останавливает старшего и целует в уголок губ.       — Ой, — испуганно и смущённо произносит Хансоль, — зачем ты так?       — Я люблю тебя, Солли, — Чихо улыбается, у него на душе безграничное счастье. И он не знает, что с ним делать — оно распирает изнутри, разрывает грудную клетку. Младшему хочется обнять весь мир, но вместо этого он сгребает в объятия Хансоля и раскачивает из стороны в сторону.       — Что с тобой такое? — заливается смехом старший и пытается высвободиться из цепких рук.       — Я люблю тебя, — беспорядочные поцелуи на щеках, — люблю, Солли, так сильно.       — И я тебя люблю, только перестань, пожалуйста, — Хансоль только громче смеётся.       А дома чай с молоком, шоколадное печенье и комедии на старом видеомагнитофоне. Они не торопятся — завтра воскресенье. Завтра ещё одно ленивое утро.