Однажды за мной погналась рыба

             Рыба падает на причал с влажным шлепком и бьется, пока Юки, тяжело дыша в радостном возбуждении, выискивает рулетку в рюкзаке.       – Не меньше чем на сорок сантиметров потянет!.. А то и сорок пять!       – О чем это ты?       – Я про рыбу!       – Какую рыбу? – спрашивает Хару.       Юки глядит на добычу. Ее хвост бешено бьется о камень, чешуя поблескивает грязным серебром. Разлетаются брызги морской воды.       – Ну рыбу, – повторяет он. – Вот эту.       – Э-э, – произносит Хару. На его лице лишь доброжелательная забота. – Какая рыба?       Она прямо перед ними. Ее жабры трепещут уже не так быстро. Тело шлепает о причал все слабее. Юки толкает ее носком кроссовка в живот; ее плоть мягкая.       – Которую я только что поймал, – говорит он, но слова звучат уже не так уверенно, как он хотел.       – Э-э, – Хару морщит нос. – Э-э, так это… Юки, я не понимаю – ты ведь не поймал ее.       – Но… – подает голос Юки, и Хару опускает темные очки на кончик носа. Его сиреневые глазищи смотрят в упор.       – У тебя блесна отвязалась, – говорит Хару. – Тебе надо прикреплять ее как следует. Юки, ты должен вязать нор-маль-ны-е узлы!       Рыба замерла. Ее рот раскрыт.       – Я… забыл, наверно, – бормочет Юки.       – Ну так не забывай.       Через пару секунд раздается плеск, и когда Юки отрывает взгляд от блесны, которую он перезакреплял, рыбы уже нет. Хару сматывает катушку и с довольным видом напевает себе под нос.       По камням тянется мокрый след оттуда, где на краю причальной стенки лежала рыба: но Юки не задает вопросов. ---       – Ты – рыба?       – Рыба, рыба, рыба!       – Но… – заикается Юки. Его взгляд скользит по Хару от макушки до пят. Ни чешуи, ни жабр, ни плавников. – Но ты же…       Хару наклоняет голову. Солнце ослепительно отражается в пластиковых линзах его пластиковых темных очков.       – Ась?       Сумка-холодильник стоит на причале между ними, ее крышка откинута. Внутри одна длинная, серебристая сайра, наполовину заваленная льдом; ее изящные плавники отчаянно трепещут. Хару поймал ее. Ее внутренности, бледные и бесформенные, лежат рядом, запакованы в пластик и засыпаны льдом.       – Тебе не нравится, что я рыба? – будничным тоном спрашивает Хару.       Юки закрывает сумку.       – Нет, ничего, – отвечает он.       – Ю-у-уки?       – Меня всё устраивает, – возражает Юки. Хару сам выпотрошил рыбу – вспорол ей живот и выскреб внутренности перочинным ножом, напевая эносимскую песенку. – Я… нет, ничего. Ничего. Всё нормально. ---       Он возвращается из душа босой, с мокрой головой. По радио играет воскресная заставка, и он шлепает через гостиную в направлении тихого оловянного щелчка и быстрого «тук-тук-тук» ножа по разделочной доске и останавливается там, где гладкие доски пола переходят в кухонную плитку, и вытирает падающие за шиворот капли, и смотрит. Сайра уже выпотрошена на столешнице, ее чешуя рассыпана вокруг, как блестки, сырая розовая плоть раскрыта нараспашку.       – А когда моя очередь? – ноет Хару.       – Давай ты подождешь, пока я закончу работу с ножом, – отвечает Кейт.       На конфорке уже греется сковорода. В воздухе стоит острый перечный запах хрена. Хару стучит ребром ладони по столешнице, подражая Кейт, пока она крошит лук-батун на мелкие белые кольца.       – Мне больше всего нравится не слишком прожаренная рыба, – сообщает он хозяйке.       – Вот как? – отвечает Кейт.       Он издает неопределенный утвердительный звук.       Заплесневелое полено, приподнятое ровно настолько, чтобы обнажить скопище мокриц, мельтешащих в сырой гнили под древесиной: в сознании Юки что-то темное медленно переворачивается. Что-то темное медленно выбирается на свободу.       – Хару, – говорит он, и Хару рывком разворачивается к нему, крепко сжимая узкую рукоять овощного ножа.       – На ужин будет рыба! – объявляет пришелец, как будто у них на каждый ужин бывает что-то другое.       Ладони Юки опущены, они сжимаются и разжимаются. Они дрожат; они холодные и влажные.       – Я не голоден, – возражает он.       – Но Юки, это же я поймал ее! Это мой улов! Ты должен попробовать хоть кусочек!       – Быть может, аппетит вернется, – говорит Кейт, – когда увидишь, какая вкуснятина у нас получилась.       – Но…       – Почему бы тебе не съесть хоть немного?       Содранная чешуя разлетается, когда Кейт вытирает руки о фартук. У нее мягкий голос и добрая улыбка.       – Ведь это Хару поймал ее. Он так гордится этим.       – Так горжусь! – Хару тут же повторяет за ней. Он подпрыгивает на месте, не выпуская ножа. – Горжусь, горжусь, горжусь горжусь. Юки, ну давай, ну Ю-у-уки!.. ---       В первом же неохотно отправленном в рот куске попадается кость. Она впивается в нёбо; Юки кашляет; он украдкой выплевывает кость в ладонь и складывает на край тарелки. Косточка тонкая, как волос, белая, хрупкая, как перо, и столь же легкая. На другой стороне стола сидит Хару в безрукавке, тощие локти расставлены по бокам от тарелки, вытаскивает кости из своей порции, издавая заинтересованные возгласы каждый раз, когда находит особо длинную, или особо гибкую, или особо хорошо застрявшую в зубах кость. У него бледные, тонкие руки, и когда он тянется похлопать Кейт по плечу, сгиб его запястья выпирает, и Юки не отрывает взгляда: не может не смотреть. Перекаты жилок на тыльной стороне кисти – изгиб костяшек – жареная на гриле рыба в угольных полосах и горка мелких костей на тарелке – и если это рыба, и если Хару рыба, и если короткое движение горла Хару – это одна рыба, поедающая другую рыбу, которую Хару поймал, убил, выпотрошил и приготовил сам, то…       – Ужас какая костлявая, – задумчиво произносит Хару.       Юки резко отодвигает стул и встает.       – Я отправляюсь спать, – заявляет он. – Спасибо за ужин.       – Но ты совсем мало поел, – отмечает Кейт. – Ты нормально себя чувствуешь?       – Я… прихворнул, наверно. Да, кажется, мне нехорошо. Спокойной ночи.       – И я с тобой! – восклицает Хару.       – Нет, – с нажимом произносит Юки; и Хару, уже начав подниматься, хлопается обратно на сиденье. ---       – Если тебя что-то беспокоит, – говорит Кейт, – и ты не хочешь ничего рассказывать мне, ты всегда можешь поделиться с Хару.       Юки не отвечает. Он привалился к изголовью своей кровати, ссутулился, завернувшись в одеяло. Полоса света прорезает тьму комнаты там, где приоткрыта дверь.       – Он же волнуется за тебя, – продолжает Кейт.       – А ты? – спрашивает Юки. Во рту пересохло.       Лампы на лестничной площадке подсвечивают силуэт Кейт; ее лицо скрыто в тени.       – Я переживаю потому, что ты переживаешь, – говорит она через секунду, – но я доверяю тебе. Вам обоим.       – Ты нам веришь, – повторяет Юки.       – Да, – отвечает Кейт.       – Ладно. Хорошо. Ну, тогда до завтра.       Она не шевелится. Он глядит на глянцевую обложку журнала для рыбаков у себя на коленях, хотя в сумерках не может прочесть ни слова.       – Спокойной ночи, бабушка.       – Надо ценить друзей, которые заботятся о тебе так же сильно, как Хару, – произносит Кейт, как всегда, мягко и тихо. – Спокойной ночи, Юки.       Дверь закрывается; ломтик яркого света из коридора мигает и гаснет. Текст в журнале неразличим в смутных лунных тенях. На картинке изображена рыба. Он не может разобрать, какая именно. Да и не все ли равно? Он хочет разреветься, но боится того, что Хару может сделать с влагой. ---       Они на балконе второго этажа. Хару просунул ноги сквозь ограду и болтает ими в воздухе. Один шлепанец вот-вот сорвется.       – Вчера, – говорит Хару, – когда я был в море, огро-о-омная рыба погналась за мной.       – Да ты что, – отзывается Юки.       – Ага! Но ты ее выловил, Юки, этим утром – здоровенная рыбина, которую ты поймал перед завтраком, – это была она. Которая гоняла меня.       Ярко светит солнце, и соломенная шляпа Хару заломлена под углом, который Юки счел бы небрежным, если б не верил, что каждое движение Хару тщательно рассчитано на пугающий эффект.       – Так что я съем ее на ужин.       Юки сидит спиной к перилам, колени подтянуты к подбородку, но он прижимает их еще плотнее.       – Ты ее съешь, – повторяет он. Голос кажется пустым, в голове муть, словно он не спал пару недель; комок рыбьих потрохов – узкие рыбьи кости – бесконечный дождь из рыбьей чешуи, жуткое конфетти – ночные кошмары будят его, как удар тока, он в поту от страха, и рядом Хару, неизменный Хару, и холодная макрель на обед, и морской окунь на ужин, и рыбья кожица, слегка обугленная, облезающая с плоти. – Однажды за тобой погналась рыба, – говорит сам себе Юки, – и ты собираешься съесть ее.       – С бобами! – восклицает Хару. – Мням, и с чудненькой вишневой газировкой. Если хочешь, могу и тебе дать ма-а-ахонький кусочек, но всю рыбу ты, Юки, не получишь, понятно?       Юки прижимается лбом к коленям и не отвечает. Внизу, в саду, стрекочут и гудят поливальные разбрызгиватели.