***
— Мистер Холмс, еще один выкрик, и я оштрафую Слизерин на 25 очков, — профессор Люпин, безусловно, так не поступит, но хоть как-то припугивать бесстрашных учеников было нужно. Шерлок развалился на последней парте, лениво листая учебник. Он прочитал его еще год назад, на летних каникулах, когда сидел поздним июльским вечером под огромным дубом, растущим около его дома. А что ему еще делать в свободное время, кроме как учиться? Он бы мог рисовать, да вот только подходящих моделей он не наблюдал. Если бы кто-то узнал, что «псих-слизеринец» любит рисовать людей (которых вообще-то ненавидит), то покрутил бы пальцем у виска. Потому что «этому ненормальному не может нравиться что-то, связанное с людьми». Как оказалось, может. Шерлок с детства любил рисовать. На свой десятый день рождения он так залюбовался счастливой и искренней улыбкой своей мамы, что захотел запечатлеть ее на бумаге. Обладая отличной памятью даже в таком юном возрасте, Холмс почти смог передать то веселое настроение, которое его мама испытывала в тот день, но вот только глаза у портрета казались стеклянными и пустыми. С тех пор Шерлок учится зарисовывать душу человека, не только его оболочку. Для своих моделей он всегда выбирал либо маленьких детей, либо юношей, которые чем-то развеселены (слизеринцу кажется, что девушки научились прятать свои настоящие глаза за тонной макияжа, а он всегда любил естественность). В его комнате был (и есть) специальный шкаф, доверху забитый листами пергамента: какие-то из них перечеркнуты (неудавшиеся работы), какие-то аккуратно сложены в стопочку (более-менее хорошие рисунки). Он никому и никогда не показывал плоды своих трудов (кроме мамы в десять лет, но именно благодаря ее мнению Холмс стал развивать в себе художественный навык дальше), и надеялся не показывать никогда. Ложь. Он отчаянно хотел, чтобы один шестикурсник увидел свой портрет. Тот, правда, еще не был закончен, но Шерлоку все равно хотелось узнать его мнение. Снова ложь. Холмс хотел бы просто бросить этот рисунок гриффиндорцу в портфель и убежать, чтобы не краснеть. К сожалению, Шерлоку нужно было закончить ту часть лица, которую он не в силах увидеть издалека — да, слизеринец творил свое произведение на расстоянии, поэтому не был уверен в точности многих линий: вдруг у этого парня морщинки в уголках глаз, когда он улыбается, выглядят иначе, чем он представил? а если он по-другому поднимает бровь, когда делает вид «ты что, серьезно»? возможно, в обычных условиях его волосы лежат не так, как это бывает на улице?.. Ох, у Шерлока было много незаконченных портретов одного человека. И это даже не пугало, а интриговало. Что было в этом гриффиндорце особенного? Он ведь даже не знаком с ним по-настоящему. И жалел, что не познакомится никогда.***
— Джон, давай синие! — Уотсон никогда не позволял кому-либо обращаться с собой как с цирковым клоуном, но если его друг Грег просил развлечений — Джон ему их давал. — А теперь… Джон увидел за спиной сокурсника его. Слизеринец шел, гордо задрав подбородок. Апрельский ветерок ласкал каштановые волосы, нежно перебирая завитки. Гриффиндорец так засмотрелся, что не заметил, как его собственная шевелюра переменилась, пока не услышал фырканье друга. — Джон, не пались так сильно. Он может повернуться и увидеть свои волосы на твоей голове. Неловко будет, не правда ли? Джон резко развернулся и попытался придать своим волосам прежний вид (да пусть хоть они будут зеленые и до пола, но только не такие!), пока объект его восхищения действительно не застал его в таком виде. Напрасно. Шерлок, направляясь к Озеру, краем глаза заметил того самого гриффиндорца, дорисовать портрет(ы) которого мечтает уже почти полгода. Волшебник сидел под деревом вместе со своим приятелем и менял цвет своих волос. Холмс давно понял, что этот парень – метаморф, что точно можно было записать в список «Почему он меня интересует?». Уже практически потеряв юношей из своего поля зрения, он заметил, как тот самый гриффиндорец, посмотрев в его сторону, изменил свою шевелюру на такую же, как у Шерлока — кудрявую, пышную, каштанового цвета. «Быть такого не может. Кучерявые коричневые волосы есть у многих. Второй парень просто захотел увидеть его в таком виде. Это точно не связано с тем, что он посмотрел на меня. Конечно, нет. Невозможно».***
Возможно, Люпин бы не наказал Холмса за выкрики на уроке, но вот профессор МакГонагалл явно не боялась оставить одного из лучших учеников после уроков. Как оказалось, своего подопечного тоже. Сама судьба послала Шерлоку шанс побыть вместе с тем гриффиндорцем вместе хоть немного. И неважно, что они находятся в небольшой кладовке, которой требуется уборка. Неважно и то, что этот парень все время стоит к нему спиной и переминается с ноги на ногу. Главное, что он здесь. А смелость, возможно, настигнет Холмса сама, и он сумеет завязать разговор. Протирая пыль на полке, Шерлок развернулся, чтобы поставить какой-то трофей на стол и протереть под ним. Лучше бы он не поворачивался. Волосы шестикурсника медленно становились карминовыми. — Эм, молодой человек, с Вами все в порядке? Не душно? Кажется, гриффиндорец перестал дышать. — Да, — послышался сдавленный ответ от парня, стоящего спиной к Холмсу, — я хорошо себя чувствую. — Тогда почему… Волшебник развернулся и склонил голову. — Это просто происходит, не обращайте внимания. Временами я не могу их контролировать. Шерлок заметил, что щеки метаморфа пылают почти так же ярко, как и его волосы (постойте, они становятся кудрявыми?..), и поспешил разрядить обстановку. — Это чудесно! Я имею в виду, Ваши волосы. Вам идет. Я Шерлок Холмс, — слизеринец протянул руку. — Джон. Джон Уотсон, — гриффиндорец крепко ее пожал и ненадолго задержал свой взгляд на лице Шерлока. Холмс подумал, что скоро сам начнет краснеть, но гриффиндорец (Джон, прекрасное имя) отпустил его ладонь и провел своей по волосам. — Они могут жить своей жизнью, я лишь временами беру над ними власть. — Я уверен, ты научишься усмирять их. — С-спасибо, я стараюсь, — из огненно-рыжих волосы Джона стали перекрашиваться в светло-вишневый, оттуда в терракотовый, после — в коралловый. Его глаза будто не знали, на что смотреть, поэтому были направлены себе под ноги. Вот тут к Шерлоку пришла хваленая гриффиндорская смелость. — Может, ты хотел бы прогуляться? После того, как мы закончим эту работу, — Джон резко вскинул голову и приподнял брови, а затем интенсивно закивал. — Предлагаю в Хогсмид. Сливочное пиво за мой счет. Счастливая улыбка обоих могла осветить мир.***
После обеда большинство старшекурсников ринулось в старинную английскую деревушку, в которой нет магглов, чтобы расслабиться в каком-нибудь пабе. Джон и Шерлок, протиснувшись между толстяком с Пуффендуя и какой-то девчонкой с Когтеврана, заказали две кружки пива и уселись за дальний столик в конце зала. Прилив смелости у Шерлока закончился, поэтому он не знал, как начать диалог (тут в дело вступила его асоциальность, конечно, но сейчас слизеринцу больше хотелось спрятаться под стол, чтобы не видеть это красивое, но застенчивое лицо человека напротив). К его счастью, в бой отправился Джон. — Чем ты увлекаешься? Я знаю, ты хорош во всех школьных предметах, но у тебя есть хобби? — Я люблю рисовать. В частности, портреты. После пяти минут неловкого молчания, Холмс решил рассказать своему новому приятелю (он знает его так долго, но в это же время не знает совсем…) ту детскую историю, сподвигшую его на занятия рисованием. Джон сидел с открытым ртом: он не мог поверить, что перед ним сидит тот Шерлок Холмс, о котором говорит вся школа. Холодный и бесчувственный тип, с неприязнью относящийся ко всем людям и любящий поглумиться над младшими. Нет. Очевидно, никто этого слизеринца не знает. Потому что сейчас он видит человека, у которого появляются маленькие ямочки на щеках, когда он, улыбаясь, рассказывает о своем прошлом; он видит живые, горящие глаза, которые теплеют, когда он вспоминает мать, брата и себя самого; потому что… когда через час бессмысленных разговоров Джон накрыл своей рукой ладонь Шерлока, та была невероятно мягкой и теплой на ощупь. Холмс оборвал свой монолог, перевел взгляд на их руки и перевернул свою ладонь, чтобы сплестись пальцами с Джоном. Это почему-то казалось таким естественным и правильным, и ни у кого не возникло ощущения, что они торопятся и переходят грань разумного. Джон слишком давно был очарован этими зелеными глазами, а Шерлок невероятно долго не мог закончить свои рисунки. Но сейчас настало их время.***
Они вышли из «Трех метел» держась за руки. Остановившись у входа в замок, Джон решился на последний смелый поступок: он аккуратно привстал на носочки и медленно коснулся своими губами губ Шерлока. С его стороны ослышался вздох облегчения, а после и почувствовался ответный поцелуй. Безвольно повисшие руки нашли свое место на плечах слизеринца, который уже успел обхватить Уотсона за талию. Отодвинув лицо, Джон спросил: — Как ты понял, что нравишься мне? Шерлок глубоко посмеялся. — Я же говорил тебе, что умею сканировать людей? — Шерлок зарылся рукой в волосы гриффиндорца, медленно окрашивающихся в лавандовый цвет. — Тебя же я читаю по волосам, — и оставил легкий поцелуй на его голове. — Приглашаю тебя летом погостить у меня. — С удовольствием, но зачем? — Джон искренне удивился таким предложением. — Я хочу закончить твои портреты. Стоит ли говорить, что на седьмом курсе обучения в Хогвартсе у Джона в комнате вся стена была обклеена собственными же лицами (слизеринец настоял, чтобы его партнер видел, насколько он прекрасен (и помнил, как Холмс хорошо рисует, конечно же)), глаза на которых светились и улыбались всем окружающим?