The Echoes of Love

— Эй, Джон, повернись! Клик. — Стивен, откуда пленка? Ты же вчера только прикончил одну. Постой-ка, это другой фотоаппарат? — Ага, другой. Клик, клик. — Сегодня опять жарища, — Джон, улыбаясь и щурясь от солнца, заводит руки за голову и ложится на траву. На нем светлая рубашка, рукава закатаны, тонкие брюки подвернуты на щиколотках. Под босыми ступнями прохлада травы, переносицу сладко обжигает солнце. Лежать с открытыми глазами невозможно, невозможно смотреть на это высокое небо и на невыносимо яркое солнце самого начала лета. Упоительное чувство охватывает Джона, когда он, зажмуриваясь, думает о том, что впереди еще месяц, целый великолепный летний месяц, который он проведет здесь, в Берфорде, прежде, чем отправится учиться в Лондон. Он дома. И Стивен с ним.       Снова щелкающий звук затвора. Свечение, пробивающееся сквозь плотно закрытые веки, на секунду пропадает и Джон не видит, но скорее чувствует, как Стивен пружинисто приземляется рядом. Джон открывает глаза. В руке у друга еле помещается тяжелый черный фотоаппарат. Упираясь на один локоть, он сначала кладет его между собой и Джоном, затем ложится на бок, подперев голову ладонью. Длинная темная челка Стивена все время спадает отдельными слегка вьющимися прядями на лоб и глаза. Он снова и снова приглаживает ее назад и немного набок и улыбается Джону невыразимо мягко, но с мальчишеским хитрым прищуром, без тени насмешки, и без единого намека на… смущение? Джон добродушно хмыкает, высвобождает руку, чтобы козырьком ладони прикрыть глаза от ярких лучей и взглянуть на друга. Да, Стивен может смотреть, взирать, впиваться взглядом, рассматривать, да просто пялиться, играть в чертовы гляделки с Джоном и ни разу не устыдиться этого, не смутиться хотя бы даже от того, что он вызывает смущение непосредственно у объекта его пристального внимания. И Джон смущен, и счастлив, и немного растерян, потому что (почему? почему? почему? — стучит пульсом в виске) знает, что все это приводит к тому, что кончики его ушей розовеют, а вид становится глупым.       Стивен снова берет фотоаппарат свободной рукой, прищуривается и смотрит на Джона сквозь объектив. — Прекрати, ты изведешь пленку на меня, — cмеется Джон. — Ты ничего не понимаешь в искусстве фотографии. — Согласен. Но кое-что мне все-таки ясно. И это то, что одних портретов для участия в конкурсе будет недостаточно. Ты же мне сам говорил, что портретами никого не удивишь. — Может, и удивишь. — В смысле? — В смысле, ты удивительный, я это вижу, я покажу это другим людям. — О, господи, Стивен, это полный бред… — ладонь теперь спасает Джона не от солнца, а от нахлынувшей новой волны смущения. Закрыть глаза, лицо, не разрешать себе смотреть, не разрешать видеть себя. — Что во мне такого? — не убирая руки, очень тихо спросил Джон. — Я не знаю, — после недолгой паузы очень серьезно ответил Стивен, опустив свою любимую игрушку на землю. — Джон, ты уедешь в Лондон очень скоро, и я больше не увижу тебя. Зато у меня будут фотографии. — Конечно, мы увидимся еще! Ты… О чем ты вообще? Ты что, не знаешь, что бывают каникулы, и… и выходные! Никаких проблем, садишься на поезд и через пару часов ты снова в жопе мира под названием Берфорд!       Джон ждет ответа, но Стивен молчит, поэтому приходится убрать руку с глаз и посмотреть. Вот я идиот, подумал Джон. Его друг никуда не подавал документы в этом году, экзамены сдал не слишком успешно. Его отец хочет, чтобы он пытался сдать на более высокий бал в следующем году, чтобы поступить в нормальный университет. Поэтому он будет весь год сидеть здесь, в «жопе мира», и заниматься с тьютором, пока Джон будет учиться на первом курсе крутого медицинского колледжа в Лондоне. Вот черт…       Стивен отрешенно наблюдает, как вдали, на противоположном конце парка, мужчина с ребенком играют с собакой. Джон садится и смотрит на полупустой парк, аккуратно подстриженные деревья, строгую гладкость английского газона. Откуда это чувство… тоски? В такой погожий летний день, когда все вокруг так спокойно, так правильно, так просто. — Стивен, слушай, — неуверенно начал Джон, не желая больше терпеть затянувшуюся паузу. — Я, кхм, хотел… Мои родители… собираются смотаться в Шотландию дня на 4 или 5… И… — Поедешь с ними? — По-прежнему не глядя на Джона, скучно произнес Стивен. — Отлично, я собирался как раз… — Нет. — Что «нет»? — Я не поеду. — Не поедешь? — наконец Стивен повернулся к Джону и посмотрел на него очень внимательно. — Думаешь, я бы уехал и оставил Гарри отрываться без меня? Последние пару дней она приглашает на вечеринку всех, кто попадается ей на пути. В любом случае, либо это будет самая шумная вечеринка лета, либо она отменит всё в последний день, и потом весь вечер мне придется разворачивать народ, который будет подваливать к нашей двери до ночи. Даже не знаю, что хуже… — Почему она может все отменить? — Потому что это Гарри. Непредсказуемая. Несносная… — Джон вздохнул и замолчал на секунду, задумавшись. Почему не удается поладить с собственной сестрой? Он знал, что они любят друг друга. Он ни секунды не сомневался, что это так. Но что-то всегда мешало им стать по-настоящему близкими. Конечно, Джон догадывался, что Гарри не может простить ему эпизода с поцелуем с Эмили. Но Джон не чувствовал себя единственно виноватым, потому что, в конце концов, инициатором был не он. И он не виноват в том, что Эмили в общем даже и не собиралась встречаться с Гарри. «Да ладно, что ты смотришь так на меня? Твой милый братишка целуется не бог весть как, но я все равно слегка завелась. И знаешь почему? Потому что он парень. А я люблю парней. Я хотела узнать, ну вдруг это то же самое… Что нет разницы, девушка или парень. Ты симпатичная. Приятно пахнешь. Но не заводишь. Наверно, все-таки надо быть лесбиянкой, ха-ха, чтоб хоть что-то почувствовать… Я вот хотела узнать, Гарриет, у тебя секс был вообще с кем-нибудь? Может… Я не знаю, ты просто должна попробовать? Я имею в виду, с парнем? Потому что… Господи, ну что есть у меня такого, чего ты не знаешь? Ты что, хочешь увидеть мои сиськи? Да пожалуйста! Я как подруга готова тебе все показать, но, чёрт, Гарри, это же не то, совсем не то. Другое дело, когда ты чувствуешь разницу. Понимаешь?» Джон навсегда запомнил лицо Гарри в тот момент. Он помнил, как она, не проронив ни слова, стояла в дверях, а потом просто развернулась и убежала. И вернулась только ночью, замерзшая, с красными от слез глазами. Родители тогда не могли понять, что произошло и очень перепугались, вообразив себе самые страшные вещи. Джон тогда наврал им, что она просто влюбилась в одного парня, рассказала ему о своих чувствах, а он не ответил ей взаимностью. Боже, с тех пор прошло уже 2 года… В конце концов, родители узнали, что Гарри не интересуется парнями. Она сама им сказала, как-то буднично, за вечерним просмотром телевизора. Реакция родителей была сдержанной. И холодной. После этого, Гарри отстранилась от всех еще больше, в том числе и от Джона. Все продолжали жить своей жизнью и делать вид, что ничего не произошло. Джону казалось, что хуже, чем это, только если бы они выгнали Гарри из дома. — Хей… — Джон ощутил теплую руку Стивена у себя на плече. — М? Да, все в порядке… В общем я хотел пригласить тебя к нам на все эти дни, давай просто будем смотреть кино, слушать музыку, я не знаю, напьемся… Мне реально это нужно, после всех этих экзаменов. — Джон тараторил, глядя на свои руки и землю под ногами, потому что очень боялся узнать ответ. Провести вместе несколько дней в почти пустом доме — как же Джон хотел этого, но как боялся! Боялся того, что может случиться, или, того хуже, НЕ случиться… Джон почувствовал, что у него вспотели ладони от волнения. — Да, было бы круто. Ты охренеешь, когда послушаешь новую пластинку Pink Floyd. Отец подарил. Как и камеру, кстати… Насчет кино, Джон, да у меня уже целый список того, что мы должны посмотреть. Господи, там есть такие вещи, которые взорвут тебе мозги…       Джон посмотрел на непринужденно болтающего Стивена и не мог поверить, что все так просто. Конечно, все просто, как может быть еще? Ведь это его лучший друг. Джону вдруг стало легко. Стивен это Стивен. Да, он вот ТАК смотрит, может быть на всех, не только на него одного — обычного, невысокого, скучного Джона. Ничего особенного не происходит. Ничего страшного не случится. *** — Твою ж мать, Стив, я сейчас обоссусь, — даваясь смехом, Джон сполз с дивана, не в силах даже ровно сидеть. Стакан с виски в его руке опасно качнулся один раз, потом второй, когда Джон снова согнулся пополам в приступе хохота. — Черт, я опять облился… Как там? Пятнадцатилетняя вдржка… выдержка! Подлей-ка мне еще… — А потом, помнишь, мы сидели под тем гребаным деревом целый час, а когда ты встал… — Стивен тоже сел на пол, в одной руке бутылка, в другой — стакан. Он держал их на весу, жестикулируя ими, пока говорил, и прижимая к себе, когда начинал трястись от смеха -…И ты… ты понял, что все это время просидел на коровьем сухом дерьме, которое, как выяснилось, было не совсем сухое… — Вот ни хрена не смешно мне было тогда… Зато ты, я помню, ржал как конь. — Ты так переживал, что будешь ехать на велосипеде домой, а от тебя будет вонять в радиусе нескольких метров… И пошел стирать свои штаны в озере. — Не думал, что надевать насквозь мокрые штаны будет так сложно. — Ехал бы в трусах. — Ага, как полный идиот! В трусах на велосипеде через весь город… Господи, ты не поймешь… — Да уж куда мне. — Хотя нет… Ты же как-то вообще проснулся в женском платье, в незнакомом доме. — О, нет, не говори… Эта Дженни со своими подружками. Джон, клянусь, я после этого вообще больше ни на какие вечеринки не ходил. Все и так думали, что я чокнутый, а после этого так вообще про меня чего только не говорили.        Стивен усмехнулся, но уже немного не так весело. — Стивен, про всех, случается, что-то такое говорят, и тем более ты… Ты просто... Господи, да чтобы ты не вытворял, в тебя все равно все влюбляются. — Кто все? — Я не знаю, но все девчонки из моего класса хоть раз да пытались через меня с тобой познакомиться или что-то узнать о тебе. Стивен снова засмеялся. — Ты мне не говорил. — Я… не думал, что… это тебе важно? То есть… что… — Мысль никак не удавалось сформулировать. И правда, почему не рассказывал? Стивен мягко улыбнулся. — Джон, даже если и так, мне это не льстит, потому что мне не нужно, чтобы кто-то там был в меня влюблен. Мне было бы достаточно, если бы в меня был влюблен только один человек.       Джон слушал, уставившись в свой полупустой стакан с таящими как их непринужденный смех кусочками льда на дне. Так всегда было со Стивеном: веселье и дурачество, его заразительный и легкий смех, а потом совершенно незаметная моментальная трансформация и лицо становится серьезным, мягкая складка между бровями, взгляд соскальзывает с собеседника, прячется или улетает в даль. Многих приятелей Стивена это раздражает, потому что негласное правило гласит: держи свое дерьмо при себе, когда всем вокруг хочется хорошенько оторваться. Но Джон только удивляется этим порывам, и, если бы он признался себе, ждет этих моментов откровенности. И никогда не теряет возможность узнать то, что думает его друг на самом деле. — Наверно, мне тоже… было бы достаточно, — Неуверенно начал Джон. — А ты… ты сам влюблялся? — Прямо сейчас. — Что сейчас? — Влюблен.       Джона в очередной раз охватило волнение, и он стиснул прохладный стакан, почувствовав, как стекло норовит выскользнуть из влажной ладони. — Скажешь, в кого? Стивен посмотрел на него в упор, и Джон не мог отвести глаз, смотрел и смотрел… — Ты опять это делаешь, — С трудом произнес Джон. Стивен удивленно приподнял брови. — Что я делаю? — Ты смотришь так, будто хочешь просверлить мне дыру в голове. Стивен моргнул, будто не понимая, а потом неожиданно смутился, и его взгляд заметался по комнате, словно стараясь зацепиться за что-то, найти точку опоры. Джон немедленно пожалел о своих словах. Стивен резко встал и поставил бутылку и стакан на журнальный столик. — Джон, пошли уже слушать музыку. Сможешь встать, пьянь? — Эй, не надо так. Мы же выпили всего по одной порции, да еще и со льдом. - Пробурчал Джон, вставая. — Ну это после пива. И потом, ты помнишь, как тебя унесло однажды с бутылки вина? Мне пришлось тащить тебя и твой велик. — Ну ты и свинья, Стивен, ты же знаешь, что я не жрал тогда весь день после того, как утром экзамен написал. И водка еще была. — Джон направил на Стивена осуждающий указательный палец. Но Стивен уже смеялся, явно довольный своими подколами. Он поднял с пола свой рюкзак и выудил оттуда две пластинки. — Ты даже не представляешь, как это круто, — Стивен многозначительно постучал костяшками пальцев по свежей обложке. Джон улыбнулся, потому что последнее, в чем стоило бы сомневаться — это музыкальный вкус его друга. ***       Музыка наполняла комнату, выгоняя оттуда звуки улицы, скрадывая все шорохи и скрип старых половиц под ногами. Джон растянулся на полу — любимая поза для прослушивания новых записей. Всё утопало в летних сумерках, которые, казалось, мягко проникают в приоткрытое окно вместе с легкими порывами ветра. Уже зажегся уличный фонарь и разбавил желтым синеву теней на стенах. Джон разглядывал потолок, белеющий в полумраке, и сдерживал желание посмотреть на Стивена, сидящего близко, но не касаясь его даже краешком одежды. Первый раз Джон не мог раствориться в музыке и отпустить мысли в присутствии своего друга. Как Джон решился задать тот вопрос? Слова просто слетели с языка, будто ждали момента. И ответом был взгляд. Джону было всё ясно, им обоим было всё ясно, но невысказанное признание сковывало, мучило, заставляло сомневаться, страшиться каждой следующей минуты, проведенной в молчании, проведенной так близко — всего одно движение руки и… Но как же боязно, будто стоит только шевельнуться и обожжешься об эту разделяющую их пустоту.       Музыка смолкла, остался только легкий шелест крутящейся пластинки. Джон вздрогнул, когда Стивен потянулся к проигрывателю. На долю секунды ему показалось, что Стивен решился, потому что из них двоих именно он безрассуден и смел, не то, что Джон, замерший в страхе поглубже вздохнуть, боясь еще больше разогнать свое нервное сердце. Но Стивен просто аккуратно снял иглу с пластинки. — Ну как? — тихий голос Стивена вырывает Джона из оцепенения. — Психоделично. Депрессивно. Прекрасно. То, что доктор прописал, — Джон наконец садится, поводя затекшими плечами, растирает ладонью напряженную шею и ерошит волосы на затылке. Надо прийти в себя. — Всё верно говоришь. Только вторая сторона будет светлее, послушай потом, — Стивен встает и неуверенно переминается, поглядывая в окно. — Ты куда? — Да я домой, наверно, пойду. Слова как ледяной ливень. Черт, черт, черт. Не уходи, не уходи — вертится на языке. Джон встает и тоже смотрит в окно. Хоть бы и правда начался ливень! — Стив… — Джон. Я пойду, — перебивает Стивен. Он смотрит серьезно из-под своей нестриженой челки, но теперь стоит как вкопанный, руки зябко втиснуты в карманы джинсов. Если не сейчас, то потом никто из них не решится. Джон осознает это с ошеломляющей ясностью и усилием воли двигает себя в сторону Стивена: перемещает ноги, разворачивает туловище, заставляет свои деревянные руки схватить Стивена за предплечья. — Скажи, Стивен, скажи. Стивен молчит, упрямо сжав губы. Джон ощущает, как он весь напрягся под его руками, и вдруг понимает, что он сам, вероятно, больно вцепился в него, сминая ткань рубашки, впиваясь пальцами в мышцы. Джон ослабляет хватку, но не отпускает, подходит еще на оставшиеся полшага ближе. Стивен слегка наклоняется, прижимаясь лбом ко лбу Джона, вдыхает судорожно и выдыхает дымным ароматом виски, плотно зажмуривает глаза и сбивчиво шепчет: «Ты, Джон. Это ты. Я не могу… не могу больше держать это в себе. Не могу спокойно быть рядом с тобой…» Одним движением Стивен обхватывает ладонями лицо Джона, приникает губами к губам — тепло, немного влажно, мягко, терпко. Почему-то Джон оторопел, руки безвольно разжались и соскользнули, поцелуй разорвался, оставив влажный след обещания. Стивен шагнул назад, снова пряча руки в карманах, неотрывно вглядываясь в лицо Джона, всё понимая неверно, совершенно неправильно. Джон не хотел отстранятся, просто всё это так… — Прости, — выпаливает Стивен. — Прости, я все испортил. Забудь. В этот раз Стивен без колебаний шагает в сторону двери, и уже через несколько секунд Джон остается один в сумраке своей комнаты. Джон ошеломленно касается пальцами губ, будто пытаясь сдержать грубости, которые так и сыпятся, и едва слышно, смято звучат в тишине: твою ж мать, Джон, соберись…       Джон догоняет Стивена уже на улице, хватает за руку и просто тащит за собой обратно в дом, к оставленной распахнутой настежь двери, откуда льется теплый свет зажженного в прихожей светильника. Джон пропускает Стивена вперед, слегка подталкивая, словно родитель непослушного нашкодившего сорванца, со всего размаху захлопывает дверь, и без промедления заключает сбитого с толку Стивена в объятия. Часто дыша, то ли от бега, то ли от захватившей его решимости, замешанной на остром чувстве возбуждения, Джон проводит ладонями по плечам Стивена, касается пальцами шеи, притягивает к себе еще ближе, целует отрывисто в уголок рта, прижимается губами к щеке, затем к скуле, добирается до уха и шепчет в ошеломлении, почти в беспамятстве: «Стив, мой милый Стив, господи, ты мне нужен, ты так нужен мне, я не понимал, не думал, что хочу… так хочу быть с тобой, целовать… целовать тебя…» Джон чувствует всем телом, будто прорвалась плотина, и вода хлынула, неотвратимо, мощно, свободно — так целует его Стивен, отчаянно, обманчиво неумело, но это вовсе не поцелуй, каким Джон Уотсон знал его раньше — с планомерным углублением, поначалу неуверенным мягким языком. Движения Стивена отрывисты, хаотичны, непродуманны, будто он хочет познать как можно больше и прямо сейчас: обхватывает губами нижнюю губу Джона, проводит языком под ней, сразу проникает внутрь, лижет и лижет, едва покусывает, прижимается ртом так сильно, что зубы должно быть оставляют отпечатки на нежной коже с внутренней стороны. Им приходится остановиться, чтобы успокоить дыхание и несколько секунд они просто стоят, обхватив друг друга, и Джону кажется, что если разомкнуть объятия, то он упадет, как подкошенный. Он чувствует теплое дыхание Стивена, видит какими припухшими выглядят его губы, оставившие влажный след на его собственных губах, и на подбородке, и на щеке. Наконец Стивен открывает глаза и смотрит на Джона и неожиданно для самих себя они начинают смеяться, покачиваясь, не отнимая рук друг от друга. — Черт, Стив, это было… Ты целуешься как… как вампир. — А как целуются вампиры? — Как будто хотят выпить всю твою кровь. — Блядь, Джон, ну и фантазия… Я не собираюсь пить твою кровь. — Я знаю. — Прости, я сделал тебе больно? — Господи, нет, нет, я не это имел в виду… Никто меня так не целовал. Я никогда не чувствовал, чтобы кто-то так сильно… — ...Тебя любил? Джон замер. Это были серьезные слова. Но и поцелуй был совершенно серьезный, почти страшный в своем красноречии. — Да, наверно. — Джон, ты сказал, что хочешь целовать меня. Пожалуйста. Теперь твоя очередь. Я обещаю не быть… вампиром. Джон снова улыбнулся. — Если хочешь, будь. Я согласен на все. Джон сказал то, что имел виду. Он не знал, что их ждет дальше, какая жизнь, но страшно хотелось, чтобы в этой жизни было место таким вампирским поцелуям, и безудержной нежности, которая распирала грудную клетку — вот-вот ребра треснут. ***       Летней прохладной английской ночью Джону было нестерпимо жарко, когда мягкие пряди челки Стивена заскользили вниз по его груди, животу, чтобы затем остановиться и трепетно, словно перышко, щекотать нежную кожу под пупком, пока горячий рот захватывал, ласкал, впускал глубоко внутрь его сосредоточенное нетерпение, спустя всего несколько мгновений пролившееся сладко-горько и до боли прекрасно. Не успев успокоить свое одуревшее сердце, Джон попытался привстать с кровати, чтобы вернуть эту ласку: «Дай теперь я…» — Не могу терпеть, — раскрасневшийся, взъерошенный, захватывающе сексуальный Стивен просто оседлал бедра Джона, обхватил себя влажной от семени рукой и в несколько резких движений довел себя до оргазма. Теплые густые капли упали Джону на живот и он, не сдержав странного порыва, коснулся их подушечками пальцев — скользко, ароматно, восхитительно развратно. — Прости, прости, прости, надо было.., — засуетился Стивен, отыскал свою рубашку и принялся вытирать ею живот Джона. — Ты сумасшедший, иди сюда, — Джон остановил дрожащие руки друга, привлек его к себе и зашептал: «Я только что кончил тебе в рот, а ты волнуешься, что испачкал меня… Это я должен просить прощения. Надо было хотя бы предупредить тебя, но я просто не успел! Я чуть с ума не сошел, Стивен…» — Мы оба недолго продержались. — Ох… — Но для первого раза... — Просто сногсшибательно. Ты знаешь, я думал мой первый раз будет ужасен, как все об этом рассказывают… Но сейчас мне кажется, я ничего лучше никогда не испытаю. — Джон… ээ, прости, что спрашиваю… — Опять ты извиняешься! — Да, прости… Блядь! Джон это действительно твой самый первый раз? — Да. — Мой тоже. — Стивен, да ты сексуальный гений. Отсосал мне в свой первый раз, и это было… Охуенно. — У тебя нет опыта. — Теперь есть. Не уверен, что что-нибудь его когда-то затмит. — О, значит, у меня есть цель. Я постараюсь затмить самого себя. — Мне уже страшно… Стив? — М? — Не могу поверить. — Я тоже.