Среди погасших огней

Один. Два. Три. Четыре… Итачи невольно оглянулся в сторону центра этого проклятого места. Начался отсчет, значит у него не так много времени, чтобы успеть укрыться до начала игры. Ужасной игры, по воле которой он сам застрял в этом месте. Сколь талантливым бы его не называли, а выбраться не смог. Поправив съехавшую с бока головы маску с очертаниями лисицы, возвращая ее ближе к макушке, парень оправил и свое кимоно. Он снова собирался искать укрытие у этого человека. Не человека вовсе, старая привычка, когда он еще жил среди людей. Семьи. Они – ужасающие во всех легендах и мифах демоны. Черти. И у одного из таких пришлось искать защиту от остальных. Еще более отвратительных. Итачи ускорил шаг. Отсчет до десяти будет повторяться еще шесть раз из положенных шестнадцати. Значит осталось меньше часа на дорогу до него. Вынужденная защита, так бы он мог это охарактеризовать. Самому спрятаться от они сложно, особенно когда они начинают играть. А Итачи больше не хотел быть разодранным заживо или смотреть, как Кимотори-они пожирает его печень, с отвратительно счастливым «лицом» наслаждаясь его муками. Трех раз хватило, чтобы он начал искать альтернативу. И нашел ее совершенно неожиданно. Босые ноги бесшумно ступали по пыльному асфальту, больше похожему на хорошо утоптанную тропу через поле. Слишком грязно, слишком много мусора. Чтобы новые игроки спотыкались, тряслись в панике, пока пытались подняться и бежать от чертей. Смотреть на это оказалось в разы хуже, чем испытать самому. Бессилие и отчаяние. Итачи находился в примерно таком же состоянии, даже если больше и не был прямым игроком. Свое уже отбегал. Только теперь другая игра началась. Пять. Шесть. Семь. Восемь… Второй счет, они закончили свой пятый круг перед приходом игроков с другой стороны тяжелых ворот. Со стороны людей. Куда Итачи больше не мог попасть, как бы не хотел. Оставалось глупо надеяться, что его младший брат не решится на детскую игру, столь популярную уже не первое десятилетие в их городе. Молодой парень недовольно качнул головой. Решится, первым и предложит пойти, если его уличат в трусости. А Итачи не хотел до безумия увидеть глупого брата здесь. На этих мрачных улицах, окрашенных кровью, если смотреть под правильным освещением. Ноги машинально ведут к нужному дому, ворошат пыль на мосту, оставляют едва различимые следы на землянистой крошке дороги. Очередная вывеска моргает последним горящим слогом и гаснет, чтобы несмело загореться через пару секунд. Кокетливо мигает одним из проклятых слогов «То» из первой игры «О-токоё» и окончательно теряет свет. Начало забавы чертей близится. Близится и место, куда он так спешит. Дом одного из них. Котори-они - лаконично звучит для мифов - «похититель детей». Именно он забирал остатки от тел, когда остальные получали с них свои части. Забирал и делал из них кукол, с которыми потом игрался. С его друзьями, проигравшими игру, с его знакомыми, абсолютно со всеми. Никто же не выигрывал. Даже Итачи не смог, но он остался жив. Потому что отказался «умирать». Хотя здесь само понятие «жив» и «мертв» не уместно. Его сознание при нем? Наверное, так более верно. Но заключить сделку с они, возможно, было неверным решением. Впрочем, куклой становиться желания тоже не было. Не оставляла надежда покинуть это место. Квартал Чертей, что открывался лишь детям. Итачи ребенком не был. Тогда, когда решил поиграть в глупую игру, был физически еще мал, не морально. Теперь подрос, но все равно не смог покинуть злые улицы и омерзительных сторожей этих мест. Жилище Котори-они походило на обычный ветхий дом, которыми полнится этот квартал, если бы его не окружали тела бывших игроков. Множество выпитых досуха детей, в поломанных масках кицуне. И их изъятые внутренности, которые забирали себе другие черти, владелец этих мест заполнял, возвращая изначальный внешний вид и лоск детям. Чудовищное хобби с точки зрения человека. Если бы Итачи все еще мог с уверенностью сказать, что он человек. Одна из кукол у входной двери дернулась, маска, расчерченная трещинами по левому боку, с неизменной нарисованной коварной улыбкой, уставилась ровно на гостя. Треск поднимающейся руки, ломанные движения тела. Неживой ребенок открыл ему массивную дверь со скрипом, предлагая войти. Хозяин дома его уже ждал, иначе вход бы просто преградили. Мурашки прошлись по позвонкам. Захотелось передернуть плечами, но Итачи себе не позволил. Эта территория они. И за ним уже наблюдают. Нельзя показывать эмоций, особенно волнения или страха. Страх он не испытывал, но вот дрожь, что пробирает людей от вида жутких чудовищ или ужасных событий, скрыть до сих пор не удается полностью. Котори-они смотрит на него со второго этажа, на перилла опирается. Пытается нагнать ужаса своей маской, голову самую малость на бок склоняет. Вот только не раз он видел эту маску: два острых рога, желтые глаза, способные вращаться в любом направлении, криво улыбающийся рот с острыми зубами. Маска, после долгого времени наблюдения за ней, вызывает теперь эстетическое умиротворение, нежели отторжение. Определенно, она даже немного нравится, по сравнению с остальными масками других четырех чертей, к которым Итачи питает исключительно негативные эмоции. И к Котори у него нет положительных, но смириться с ним проще, чем испытывать постоянное недовольство. Пусть сделку ему и навязали, но он мог отказаться и просто умереть. Вцепился в жизнь. Если тут есть что-то живое. - Ты не торопился, Итачи, - голос, как всегда, слегка шипит, шелестит и завораживает, являя сильный контраст с образом маски. Свое имя он никогда не называл. Но, видимо, когда была его черед играть, черт подслушал, как Итачи называли его бывшие товарищи. Звали в агонии, пока не отключались. Вдалеке, будто и не ушами слышит вовсе, а звучит в голове, продолжился новый счет, отвлекая от ненужных сейчас мыслей. Девять. Десять. - Игра вот-вот начнется, ты мог опоздать. И прекрасно знаешь, как Кимотори нравится твоя печень, - легкий смех, не угрожающий вовсе, не несущий ничего опасного, но Итачи все-таки передергивает. Он помнит. Он знает. И не требуется ему напоминаний. Черт это тоже знает, и каждый раз «любезно» повторяет. - Я приготовлюсь к твоему возвращению, - не поддается провокации, не выдает эмоций на лице. Прекрасно знает, что черту оно нравится. И никогда не надевает маску, когда идет к нему. Позволяет себе резкость в высказываниях, несогласие, потому что знает, что смог привлечь чужое внимание. Внимание одного из правителей этого квартала. А это уже немало и можно считать небольшим достижением на пути к цели. Знает, что они упивается его красотой, телом, его непокорностью. Но не на миг не позволяет себе забыть, что его убьют без раздумий, если перейдет грань допустимого. Пока Итачи лишь обладает треснувшей маской кицуне, маской бывшего игрока, ему не тягаться с кем-то из чертей. Только скрываться и выжидать. Он отворачивается, стоит маске на Котори начать трещать, подобно хрусту ломаемого дерева. А ведь сама маска выглядит, как фарфор, так почему же звук дерева? Всегда задается этим вопросом и никогда не спрашивает. Яркий свет из трещин делает образ устрашающим, омерзительным и пугающим. Он видит лишь тень на стене, смотрит только на нее: там появляются лишние пары рук, она становится выше больше. Итачи уходит за дверь сбоку от лестницы. Все спрятались? Голос главного черта возвещает о последнем круге игры в прятки перед началом. Новые дети, новые жертвы. Но его заботит лишь то, почему Пятого они другие четверо называют Божеством. Он видел листовки, расклеенные хаотично по кварталу, как подсказки. Видел образы, что люди воображали и приписывали мифическим существам, что бродят в этом месте. Но понятней не стало. Одно только было ясно: пятый они, Божество – предатель, что завлекает и обманывает детей. Итачи тоже обманулся. Лишь в самом конце успел понять и не стать жертвой. Хотя, как посмотреть, учитывая его положение. Глухой и тяжелый звук. Ворота открываются. По всему кварталу Чертей разносятся бодрые и нахальные детские голоса. Уверены в том, что сильнее, чем городская страшилка. Совсем рядом слышится шипение, вызывающее дрожь. Немного дальше слышится рев, который знаком так же хорошо. Кимотори вообще забыть сложно, учитывая его «тесное» знакомство с внутренностями Итачи. Он давно не грезит помощью другим детям. Себе помочь не может, потому не навлекает гнев на свою голову. Отсиживается здесь, в сравнительно безопасном доме, отдавая плату за то, чтобы жадные до внутренностей они не сожрали его снова, не потрошили в запале после своих игр с живыми. Котори жрет его по-другому, утоляет свою жажду детской плоти, развлекаясь с его телом. Терзает, мнет, режет, исследует, доводит до грани. Но никогда не заставляет страдать. Всегда залечивает нанесенные же им раны и отпускает до следующей игры. Итачи знает его имя. Настоящее имя. Оказывается, все черти здесь были когда-то детьми. Такими же, как сам он. Сумели выжить, ускользнуть от ведущего. Но как стали теми, кем являются сейчас, узнать не смог. А очень бы хотелось. Быть жертвой – явно не то, чего он желал. Орочимару. Это имя Итачи обычно произносит тихо, находясь в другом конце квартала. Перекатывает его на языке, пробует растянуть. Это имя для него странное. Никто из его клана или соседних, даже среди обычных людей без рода, никто не обладает хоть сколько созвучным. Но Итачи практически уверен, что помнит, как мама, рассказывая старые сказки, упоминала похожи имена. Сказки о настолько давних эпохах, что он не верит, что игра может быть такой же старой. Он редко встречал здесь других со сломанными масками кицуне, может шестерых от силы, не больше. Они никогда не говорили, только кивали друг другу и расходились. Старались скрыться, спрятаться, чтобы не попасться на глаза чертям. Спустя столько прошедшего времени, Итачи, пожалуй, и сам не знал, какое отношение у него к Орочимару – в мыслях на удивление просто было называть его по имени. Он, несомненно, завораживал. Пусть лицо всегда скрывала маска, лишь иногда Котори позволял себе ее сдвигать, открывая рот, чтобы укусы побольнее оставить на его коже, но это все равно не давало полной картины о его внешности. Да и не до этого было, когда они брался за него всерьез. Впрочем, если опираться только на подбородок и тонкие губы, то можно сказать, что Орочимару был молод. Не слишком старше его внешне, разве что по времени, проведенному здесь. Да и тело крепостью не отличалось, выглядело тонким, хрупким. Изящным? И он никогда не запрещал себя касаться, сжимать кожу до синяков, которых Итачи никогда после не видел, в порыве страсти дергать его длинные черные волосы. Или бездумно наматывать их на палец после, отдыхая. У них были похожие прически, телосложение, даже некоторые манеры. И хотелось увидеть лицо, из любопытства. Но его руку всегда останавливали, сжимали до боли в запястье и тихо, угрожающе произносили «не стоит». Приходилось внимать предостережению. Он слишком много времени провел, смывая с себя накопившуюся грязь и пыль. Итачи слышал отдаленный рык, детский крик совсем близко, скорее всего на соседней улице. Голоса игроков в квартале вообще хорошо были слышны всем, кроме них самих. Изначально неравные шансы. Он коротко вздохнул, растирая мокрые волосы полотенцем. Ведущий черт уже добрался до главной площади, и Котори ушел, не занимаясь загоном детей, только их финальным отловом. Нечистое кимоно осталось лежать на стуле. Итачи оно не понадобится в ближайшее время. А местные куклы его успеют почистить. Пока хозяина дома не было, предоставлялась отличная возможность исследовать его территорию, хотя бывшие жертвы часто преграждали путь в разные комнаты. Полы скрипели, выдавая босой шаг. От истерического крика с далекой площади Итачи повел плечом. Он беспомощен так же, как эти дети. Все еще. До сих пор. Крошечные намеки на то, что если убить они, можно занять его место – не давали, по сути, ничего. Как здесь кого-то убить? Да и как он – некогда жертва с треснувшей маской, сможет одолеть главную силу этих мест? …ть. Десять. Все спрятались? Новый голос ведущего. Каждый раз новый. А черти остаются неизменными. Так почему же его называют Божеством? Смех разносится по кварталу, скрипит половица внизу. Прошло не больше трех часов, а Орочимару уже вернулся. Итачи замечает, как маска возвращается в привычный ему вид, снова кажется фарфоровой. На бледном теле ни пятна крови, ни следа беспорядка, только дыхание тяжелое. Возбужденное. Игры с новыми жертвами всегда оставляют они взволнованными. Итачи сидит на кровати, облокотившись спиной на подушки. Ему некуда бежать, негде прятаться, да и это условие сделки ему больше не кажется постыдным, отвратительным и равносильным унижению. Он ждет, неотрывно смотрит из темных провалов своей маски кицуне. Знает, как Орочимару нравится его лицо, и всегда его скрывает в подобные моменты. Не позволяет трогать, а тот ни разу не настоял, не потребовал. Котори сбрасывает свое светлое кимоно на ходу, не заботится о сохранности одежды. Без стеснения показывает свою бледную кожу, проступающие ребра, впалый живот. Да и кого стесняться? Орочимару ниже Итачи, обманчиво хрупким выглядит. Это, несомненно, завораживает. Так и хочется сдавить тонкую шею, свернуть ее, чтобы насовсем. Каждый раз, когда он опускается руками на кровать, проминает ее, сначала одним коленом упирается, затем и вторым. Немного медлит, смотрит на маску, что в ответ смотрит на него. Жертву завораживает, как длинные черные волосы струятся по спине, с плеч ниспадают, бока обнимают. Они намного длиннее, чем его собственные. Черт хрипло смеется, негромко, но от этого только поднимает желание. Орочимару знает, какой эффект производит, успел изучить пристрастия любовника за столь долгий срок. Может и попали сюда оба детьми, но тела их давно вытянулись до подростков, такими и остались. В квартале свои законы. Итачи все еще ждет, не позволяет себе двинуться, смотрит молчаливо, хочет дернуть на себя за руку, закончить поскорее, но не позволяет и толике эмоций пролиться. Орочимару добирается до него, подползает, мягко ладонями перебирая по постели, спину прогибает, как кошка. Играет для него, заводит одними только изгибами тела. И это работает, как бы Итачи не хотелось отрицать. - Там был ребенок. Напомнил мне тебя, - он держит равнодушие, хотя каждый раз боится услышать имя брата. Увидеть его среди этих ужасающих кукол. – Его как раз доедает Кимотори, не может устоять, видимо, перед твоими копиями, - и рассыпает смех, без намека на яд в голосе или насмешку. Просто веселится, проверяет. Вынуждает свирепеть. И это работает. Они слишком хорошо изучил свою жертву. Итачи все-таки дергает его за руку, резко тянет, под локтем сжимая пальцы посильнее, хочет боль причинить, но знает, что от такого тот даже не поморщится. Опрокидывает чудовище на спину, сверху нависает, свои волосы роняя на бледные ключицы, смешивая пряди. Бездумно разницу оттенков различает, успокоиться хочет, не думать о том, что, возможно, печень его брата сейчас с чавканьем находится во рту такого же чудовища, как под ним. - Итачи, мое терпение заканчивается, - ни намека на упрек, но в голосе ноты угрозы. Исполнение сделки не стоит откладывать. Итачи смотрит в желтые глаза маски, отмечает маленькое пятно крови над левым, будто не верит - обычно она всегда чистая. Руку тянет, чтобы стереть, но запястье перехватывают почти у самой цели, сжимают предупреждающе. Наверняка останется синяк. На нем – всегда остаются. - Там кровь, - Итачи указывает пальцем, будто оправдываясь, да, наверное, так и есть. Секундный порыв проходит, он убирает руку от маски. Орочимару не реагирует на намек о своей замаранности, но ерзает по кровати, спину соблазнительно гнет, свое возбуждение ярко демонстрирует. И Итачи переключается. Обе ладони на бока укладывает, тонкую кожу пальцами гладит, ребра пересчитывает, пока до бедер не доходит. Сжимает крепко пальцы, тянет на себя одним рывком, заставляя с подушек съехать. Орочимару выдыхает: тихо и призывающе к действию. Ноги в коленях сгибает, разводит широко, пятками в постель упирается. А Итачи бедра гладит, сжимает, короткими ногтями впивается в кожу, желая причинить дискомфорт. Не причиняет, только заводит. И знает, что потом ему это аукнется. Он пальцами обводит колено, ведет по внутренней стороне бедра, огибает истекающий смазкой член, дразнит. - Итачи, - звучит уже с неприкрытой угрозой, лишь самую малость перебивается желанием. И он не испытывает терпения дольше. Рукой по возбуждению Орочимару проводит, пачкает ладонь в несколько уверенных движений по плоти и отпускает. Слышит шипение, нетерпение. Касается пальцами входа, размазывает его смазку и почти сразу проникает пальцем внутрь, от чего шипение смешивается с выдохом шумным. Не церемонится, второй палец добавляет, короткими движениями разводит, прежде чем на фалангу продвинуться. Не только черт хорошо изучил чужие пристрастия. Итачи касается простаты, трет ее, заставляя тело под ним изгибаться. Орочимару не просит, не подгоняет, как совсем недавно. Наслаждается моментом, покрывало сминает в руках. А он пальцами его больше распаляет, заставляет задницу отрывать от кровати, бедрами помогать, насаживаться. И непонятно, кто требовательней: тот, кто хочется заставить биться в томительной агонии, или тот, кто это позволяет. Долгих прелюдий Орочимару не любил. Часто прерывал их внезапно, как и сейчас. Стопой уперся в плечо Итачи, надавал, отталкивая, из себя вынуждая и пальцы вытащить, отклониться, позволяя черту делать все, чтобы тот не захотел. А хотел он всегда многого. Котори перевернулся на живот, шипя от того, что член проехался по постели, вызывая сладко-болезненные ощущения. Он руками, согнутыми в локтях, уперся перед собой, в спине прогибаясь. На колени встал, зад тощий выставляя в более удобном для Итачи положении. Завлекал бледной гладкой кожей, обманчивой поддатливостью, соблазнительными движениями и покачиваниями бедер. Он уже привык ко многим уловкам черта, наблюдал всегда со смесью любопытства, что нового тот может показать, и желания поскорее закончить. К сожалению, даже когда он вбивал Орочимару в постель, заставлял того задыхаться от жара, хватать его за руки до синяков и желания быть еще более невозможно ближе, глубже, тот никогда не терял бдительность. Это ощущалось кожей. Это было проверено совсем осторожно, будто то попытка тронуть фарфоровую маску, когда пальцы стягивали чернильные длинные пряди в хватке, заставляя откидывать голову назад. Или же когда Итачи сжимал точёную шею, вынуждая Котори сильно сжимать его член мышцами. Таких попыток было множество, но тот никогда не отдавался страсти в той мере, которую показывал сам и его тело. Но сегодня было по-другому. Орочимару не сдерживал себя, ронял глухие стоны, требовал брать его снова и снова, прокусывая плечи, оставляя болезненные засосы на шее и груди. На памяти Итачи это был первый раз, когда черт позволил себе буквально вырубиться в его присутствии. Отвесить язвительный комментарий было бы верхом глупости. Разбудить любовника по нелепой причине клокочущей ярости было бы самой большой ошибкой, после игры в этом месте. Орочимару лежал на спине, с раскинутыми в стороны руками, с разведенными ногами. Из задницы вытекала сперма, спутанные волосы рассыпались по кровати. Пожалуй, Итачи был доволен проделанной работой. И хотелось бы, чтобы это засчиталось раза за два, а то и за три, но вряд ли такой подарок Котори ему предоставит. Шанс. Взгляд снова зацепился за мелкое пятнышко крови под глазом маски. Протянув руку, и почти коснувшись, он не встретил предостерегающего «не трогай». Орочимару мог выдумать очередную игру, после которой с наслаждением бы наказывал его через боль, пару раз приходилось попадать в ловушки черта. Но пальцы все-таки коснулись гладкой маски, а его рука не отозвалась хрустом кости или дискомфортом в запястье. Они все еще спал. Сними. Сними-сними-сними же. Голос в голове был до одури настойчив. Счастлив? Итачи не замечал за собой подобных интонаций, когда что-то проговаривал в голове. Дрогнувшие пальцы зацепили край маски снизу. И потянули наверх, открывая молодое лицо. Сколько раз он пытался его представить? От самых жутких личин до образов недурной красоты. Второе оказалось ближе к истине. Маска с треском отделилась, открывая лоб последним. Итачи толком не успел заметить, как его собственная, лисья, упала в головы на кровать, а новая заняла ее место. Только и мог, что дернуться, когда рога изнутри проросли и впились ему в лоб, вызывая болезненный стон. На это Итачи рассчитывал? Орочимару дернулся, глаза распахнул, в немом ужасе смотря на свою маску на чужом лице. Все-таки потерял бдительность. Привык к мальчишке. Заигрался. Новому Котори хватило времени отметить столь лишние на его любовнике мимические проявления. Значит тот вполне мог испытывать человеческие эмоции. Тело изогнуло в немыслимой дуге, ломало, будто кожу распарывали, а по костям скребли вилкой. Агония сошла на нет так же быстро, как и появилась. За спиной разминались лишние пары рук, вызывая нервную дрожь. Маска Котори уставилась на молодое лицо под ним, которое смотрело с осуждением. - Это не спасение, Итачи. Ты увязнешь еще глубже, - голос Орочимару был спокойным, будто не он лишился только что всех привилегий в этом квартале. Будто он теперь не обычная жертва. И его не будут трогать остальные черти. Сожри. Сожри-сожри-сожри. Полный восторга голос мутил сознание. Итачи прекрасно понимал, что слова любовника – правда. Не смел оспорить. Если эти навязчивые наставления звучали постоянно, то его ждал самый настоящий ад. И своими руками придется убивать новых игроков? Маска застыла, обратив все внимание на Орочимару. Тот спокойно поднял треснувшую маску лисы, водружая ее себе на голову, кривя губы в покровительственной насмешке. Будто и правда все еще был хозяином положения. - Тебе не обойтись без меня, - шипяще, угнетающе. А может и был. Потому что новые руки тянулись к нему, сам Итачи был привязан к нему. Противоестественно и болезненно неправильно. Я иду искать. Слова укололи в грудь. Черти начинают новый круг. И в этот раз играть придется ему.