Silver Venus

***

      Намджун в одиночестве стоял на месте, видавшем самое сильнейшее человеческое горе, и носком ботинка водил по земле, глядя вперёд, на хмурые грозовые тучи.       Если бы его попросили подобрать синоним к Чимину – самой его натуре – то Намджун бы, пожалуй, ответил целым словосочетанием, потому что по-другому ну просто нельзя. "Милая непосредственность, пропитанная невообразимой инфантильностью". Ну вот, получилось даже предложение. Но, в любом случае, именно это говорят о таких удивительных людях. Немного ветреных, моментами равнодушных к своему будущему, легкомысленных, но добросердечных до человеческих душ.       Их знакомство не отличалось интересной историей. Но Намджун помнил этот день будто вчерашний, пятнадцатое мая, да, это был четверг, потому что только на четвёртый день недели Ким посещал магазин книг. И он отлично запомнил, что в тот раз он искал книгу по Новой Зеландии, глаза тогда уловили книгу в ярко-зелёном переплёте, а рука рефлекторно потянулась к ней. Однако Намджун не был единственным желающим прочесть увлекательную историю о сказочной стране. Слово за словом, долгие четыре часа возле книжного шкафа, приглашение пройти в кафе. В общем, фраза "О, ты тоже любишь Новую Зеландию?" положила начало действительно крепкой дружбе длинною в пять лет. И насколько быстро и неожиданно для двоих она завязалась, настолько же резкий пришёл её законный конец, о наступлении котором Намджун знать не желал. Эти долгие пять лет и пять месяцев прервались в один миг, и это бесчеловечно, нечестно.       У Чимина была единственная проблема, которой поделился только с Намджуном: он совсем не замечал времени и от этого страдал. Для него сутки ровно как минуты, и Пак настолько сильно ненавидел это явление всей душой, что попросту перестал смотреть на часы, чтобы не разочароваться в том, как быстро пролетел день, и, как он любил выражаться, не уйти плакать под стол, как маленькая девочка. А если ему и приходилось смотреть на равномерно отбивающие своё стрелки, то делал это с большой неохотой.       Хотя Намджун мог бы выделить ещё и вторую проблему, которую его друг как раз-таки не замечал (или не хотел обращать на неё внимание в силу своей капризной натуры). У того был наивный подход к жизни, совсем детские взгляды на окружающий мир. Нежелание взрослеть – неразрушимый фундамент, на котором выстроилась его личность и который Ким не всегда понимал. И, как это неизбежно случалось в подобных ситуациях, Намджун иногда осуждал его. Моментами это бывало безжалостно по отношению к Чимину и его тонкой душевной организации. Эти нравственные суды каждый раз ранили его, разрывали сердце, и он, не выдержав, мог уйти от старшего куда подальше, чтобы друг не смог его достать и изменить структуру мышления, потому что Пак этого совсем не желал. Главный элемент его инфантильности – любовь к юной свободе. Мальчишка боялся, что когда-нибудь его настигнет процесс изменения детского мироощущения.       Пак наблюдал за своими сверстниками и слышал ужасные слова, исходившие из их ртов: Чимин слышал, как они желают скорее поступить в университеты, вступить в отношения, приобрести свою квартиру (без родителей). Если обобщая то, что так пугало мальчишку, они попросту ожидали взросления. И тот, чуя исходящую от таких людей опасность, заключавшуюся в стремлении выйти из возрастных рамок и изменить свой статус, также прятался от них и не выходил с ними на контакт.       У него ответственность была неприлично низкая, отсутствовали принципы, какие-то необходимые мотивы; Чимин всегда называл себя несамостоятельным и вечно боялся чего-то, говорил: "А если у меня не получится?". Выговоры за проступки друга брал на себя Намджун, потому что обращаться напрямую к Паку учителя не видели смысла – тот их даже не всегда слушал.       "Я просто не хочу этого, Намджун, — однажды сказал Чимин, — всё... идёт для меня слишком быстро, понимаешь? Я же, вроде, только недавно слез с маминых рук. А теперь что? Посмотри, Намджун, посмотри, мне уже почти восемнадцать! Я хочу обратно свои семь, а не вот это всё. Я хочу просто сбежать от всего этого". Он глядел на друга, желая разглядеть в глазах напротив какое-нибудь обнадёживающее чувство, но тогда его Ким, к сожалению, не понимал. А надо бы было, его совесть обещала скоро загрызть целиком. Да, такие люди существовали, существуют и будут существовать; Чимин бы смог спокойно жить с этим "изъяном", если бы только не давление его родственников, которые слишком поздно решили воспитать в нём выдающуюся личность.       Был вечер воскресенья, когда Пак появился на пороге дома Намджуна в слезах и выговорить слов не мог из-за икоты. Он всё плакал, плакал, а потом, так и не объяснившись, поддался тревожным снам. Наверное, в тот момент он не выдержал. Но, каким бы ни был Чимин, Намджун любил этого мальчишку, и ту присущую ему сердечность он обожал всей душой. Он не смел признаваться ему в чувствах, Пак бы, наверное, убежал навсегда. Ким, перепуганный состоянием младшего, в котором тот находился последние семь дней, не находил себе места. В те прежние моменты, когда Чимин раскрывался миру с новой искренностью чувств, старший мог ощутить в себе что-то живое, то различие, которое присутствовало между взрослыми и молодёжью.       — Ну, и каким ты видишь своё будущее? — осторожно поинтересовался Намджун, остерегаясь, как бы мальчишка не воспринял его вопрос провокационным или безобразным.       Ответ последовал быстро, и было ясно, насколько долго фантазировал об этом Пак, насколько часто он проматывал в голове свои слова, что говорил с невероятной лёгкостью и простотой.       — Оно всё сияет, Джун! Всё прекрасное, невообразимое! Всё у нас с тобой будет чудесно! — он видел свой мир расшитым разнообразными, пёстрыми оттенками. Тот был настолько ярок, что из-за ослепления Чимин не мог видеть его обратной стороны. Он по-простому глядел Намджуну в лицо и улыбался, давая понять, что его собственным мыслям – приходившим ему перед сном – суждено воплотиться в реальности. Всё было до безумия просто – вот дверь, вот ручка, только нажать и открыть.       — А... перспективы? Где они? Ты должен остерегаться двуличности своей мечты, Чимин-а, — он потрепал мальчишку по выкрашенным волосам и накрутил розовый локон на указательный палец, потому что безумно любил это делать.       — Зачем?       Нет, он просто не хотел этого. Не хотел однажды проснуться и утратить все следы своей юности с возникновением каких-то обязанностей, возложенных на его плечи. И главный плюс Чимина, за который так хвалил мальчишку Ким, – высокий уровень абстрактно-логического мышления (благодаря его высокой эмоциональности), он бы мог стать кем угодно, но порой им было сложно управлять из-за его редко проявляющейся капризности или несамостоятельности.       Это случилось ранней осенью, Намджун помнит даже дату – семнадцатое сентября. У него не феноменальная память, он просто не сможет позабыть этого дня. Не было предчувствия чего-то не хорошего, наступления какого-то рокового момента. Всё как обычно: Намджун, домашнее задание, полусъеденное зелёное яблоко и пара конфет на столе. Ким вздрогнул от звонка мобильного телефона, который, вибрируя, медленно скользил по поверхности, приближаясь к краю столешницы.       — Привет, Чимин, как оно? — Ким отложил карандаш и, вспомнив про яблоко, белоснежная мякоть которого начала покрываться от слишком долгого ожидания желтоватыми пятнами, откусил огромный кусок, тут же хрустя плодом во рту. Он насторожился, но жевать не перестал, когда по ту сторону продолжали молчать. — Чимин?       Ким сжал пальцами корпус и выпрямился в спине, словно он уже был готов рвануть со своего места и, накинув одну кожанку, умчаться прочь из дома, к Чимину, потому что это молчание не сулило ничего хорошего. Прошло значительно немного времени, когда старший расслышал тихие рыдания, заглушаемые прижатой ко рту ладонью. Они постепенно нарастали в своей громкости, и Пак сквозь слёзы попросил Намджуна немедленно прийти к нему. Всё закрутилось настолько неожиданно, что толком нельзя было понять, что же стало причиной новых разочарований. И Ким, бегущий по тротуару, начинал уже догадываться, к чему ему готовиться и какие подготавливать слова утешения. Главное – поспешить, иначе Пак впадёт в глубокую печаль.       — Чимин?!       Грозно хлопнула железная дверь, и ветер мгновенно хлестнул по намджуновскому лицу. Парень торопливо шагал по крыше, оглядываясь по сторонам. Чимина он нашёл облокотившимся спиной о парапет и накрытым своей чёрной толстовкой. Тот медленно зашевелился под ней, и после вылезло заплаканное лицо с покрасневшими глазами. Чимин раскинул руки в стороны, ожидая, как Намджун обнимет его. Ким ещё долго добивался от него хоть слова, но мальчишка только продолжал умывать свои щёки слезами. И, когда вырвался последний его жалобный вскрик, Пак наконец-то принялся рассказывать всё другу, затараторил так, что Намджун еле-еле успевал разобрать его прерываемые заиканиями фразы и переварить поступающую информацию. К своему же стыду, Чимин жаловался другу о том, что творилось с ним в последнее время, что же не давало ему покоя. Из его рта вырывалось всё подряд, а старшему оставалось только принимать эти бешеные потоки слов с невыносимой тяжестью на сердце.       Пак был не в силах больше сдерживаться, и когда его охватывало новое отчаяние, он принимался вновь заходиться в неистовых рыданиях, постоянно трогая ладонями лицо, как бы стараясь прикрыться от друга, и свою грудь, которая ощущала себя стиснутой. Намджун и не подумал бы, насколько же велико было уныние мальчишки, что тот не мог выплакать его в течение часа. Он слабо ударял кулаками по твёрдой поверхности, покрытой пылью и грязью, злился, как ребёнок, и разжигался с каждой минутой так, что казалось, что его ярость никогда не сможет достигнуть своего пика. Руки бережно накрывали растрёпанную шапку волос, гладили по ней, призывая друга успокоиться. Когда мальчишка выплакался, он уставился стеклянным взглядом вперёд, моментами всхлипывая и содрогаясь в груди, и потирал свой красный нос запястьем. Нельзя было сказать, что наступила его разрядка, он до сих пор ещё не избавился от тяжести мыслей, вместе со стыдом его эмоциональный взрыв раскрылся откровением.       — Нет, Намджун, я больше не мог так! Не могу просто! — Чимин подпрыгнул на месте, освобождаясь от объятий, и сделал круг по крыше, то сжимая ладони в кулаки, то разжимая их. — Они все, все чего-то хотят от меня! А мне ничего этого не надо, я мультфильмы люблю, а не взрослую жизнь! Насколько же плохо всё, я не знаю, куда можно хуже. Я уже на грани, мой дорогой Намджун, на грани!       Мой дорогой, мой драгоценный, мой друг, – Чимин любил отчего-то эти обращения, подобранные неизвестно откуда, и часто пользовался ими при разговоре с друзьями. Он считал, что таким образом сможет расположить к себе людей, внимание которых он бы хотел привлечь к себе, сможет заставить их понять, что они действительно важны для него. Намджун взволнованно глядел на Чимина, сходившего с ума от тоски, которую тот так долго таил в себе. Быстрые шаги коротких ног не прекращались, потому что их хозяин не мог обрести покоя. Пак, обходя крышу по периметру, неизвестно для чего вспоминал каждое родительское слово, которое по весу ощущалось тяжким камнем. И Намджун знал – за ним сейчас бесполезно ходить, лучше дождаться, когда его внутренний монолог дойдёт до своего финала, и тогда Чимин, усталый, завалится к нему обратно, ища необходимой дружеской поддержки, которую он каждый раз получал от Кима. Пугало только то, что злоба мальчишки разрасталась с каждым пройденным им шагом. На его лице ни разу не прозвучала улыбка, не выражались даже оттенки грусти, оно искажалось от обиды на кинутые в него слова.       — Я не хочу идти домой. — Спустя долгие минуты самокопаний произнёс Чимин, замирая на одном месте и сжимая кулаки. Его взгляд устремился в небо, горизонт которого был покрыт полосами охры, Пак прислушался к окружающим звукам, но, к сожалению, не слышал перекликания птиц на такой высоте.       — А куда? — Намджун поднялся с места, морщась от скручиваний в суставах после длительного пребывания в одной позе. Он потёр спину и приблизился к другу, обращая взгляд на высотки, сверкающие от прощания заходящего солнца.       — Не знаю, никуда не хочу, — предложение младшего звучало настолько устало, что Ким тут же прочувствовал всю степень его окаменелого отчаяния.       — Впервые тебя таким разочарованным вижу, разве ты не привык к тому, что говорят тебе твои старики? — равнодушным тоном поинтересовался парень, кидая взор на мальчишку.       — Да разве к такому привыкнешь?       — Ну, они ведь лучшего тебе желают, а ты сердишься на них.       — Не понимают они меня, вот и всё. А может… ну это всё, Намджун? — Чимин встретился с парнем взглядом и выдал на лице некое подобие того, что называют улыбкой, но на лице усталом, отражающем измождённость души.       — В смысле "всё"? Ты о чём? — Ким засунул руки в карманы штанов, слегка подаваясь корпусом назад и принимая более расслабленную позу.       — Давай сбежим отсюда куда подальше. Ну этих скучных родителей?       Пак неотрывно разглядывал напряжённое выражение лица Намджуна, выдававшее все его мысли и эмоции, и, видя непонимание в глазах напротив, продолжил:       — Да в ту же Зеландию, мы же оба мечтаем отправиться туда в путешествие, а о нас даже никто и не вспомнит! Ты только представь все эти горы и…       — Как это, Чимин? Вспомнят! — начал Намджун, а вид у него серьёзный совсем, посеревший словно, он был готов разозлиться на подобные мимолётные мысли друга, но не смог, видя остатки слёз на его щеках и красные от долгих рыданий глаза. — Ты знаешь, сколько всего требуется, чтобы отправиться в другую страну даже на неделю? У нас ничего с тобой нет, даже наших денег не хватит, чтобы просто пожить там сутки. Ещё у нас школа, образование, а мы с тобой несовершеннолетние. Нас с тобой хватятся родители. У нас семьи есть. Чимин, твоё безрассудство погубит тебя.       Чимин замер, и в его глазах, неподвижно застывших с расширенными зрачками, отразился ужас от услышанного. Улыбка стёрлась с его лица, нет, даже отвалилась с треском. Больше всего на свете он боялся однажды наткнуться на предательство Намджуна, но только что тот выдал своё нежелание помочь своему другу, возможно, даже себе. Младший долго не мог ничего ответить, быстро хлопая глазами со склеившимися ресницами, он развернулся в противоположную сторону, стремясь заполучить нежность розовато-золотистого заката и запомнить этот уходящий миг, наполненный одновременно и свободой, и новыми страданиями. Из-за здания выглядывали солнца лучи, наполненные будто тяжестью и покрывавшие весь город, Пак запустил в них руку, тут же почувствовав лёгкое тепло, и растянул на губах улыбку.       — Да, Намджун, ты прав, до того момента ещё столько ждать надо, несколько лет, а потом, может, я и забуду про наш с тобой уговор. Нам тогда будет не до него, ну, когда в учёбе потонем. А потом у нас работа, море обязанностей ведь, — тот говорил смиренно, продолжая стоять к другу спиной, плечи были печально опущены. — А тут хорошо так! Почему мы с тобой только раньше сюда почти не приходили? Нам надо было здесь бывать чаще, — его голос заглушился из-за хлестнувшего ветра, на такой высоте ощущавшегося особенно холодным и мощным.       Чимин наклонился и почесал голые икры ног, чуть выше белоснежных носков, в том месте, где остался след из детства как напоминание о прежних приключениях. Он сделал шаг, ещё шаг и ещё, забрался на парапет, его вдруг затошнило.       — Ты куда залез? — перепугался Намджун, подбегая к мальчишке. — Высоко ведь, упадёшь!       — Да ладно тебе, Джун! Тут так красиво, загляденье, и ты иди сюда, — Чимин, охнув, указал пухлым пальцем куда-то вниз, на дорогу, на которой можно было только разглядеть с заторможенностью передвигающиеся машины. Там темно как-то, а здесь ослепительно ярко. — Ты только глянь! Какие они маленькие.       — Слезай, говорю же тебе, а если голова закружится? Двадцатый этаж! — с тревожностью в голосе старший ухватился за маленькую ладонь, которая по размерам всегда напоминала ему детскую, но он ощутил непривычно ледяную кожу.       — Намджун-Намджун, вот какой же ты упёртый, тут красота вокруг тебя, а ты всё о ерунде думаешь.       Тот растопырил пухлые пальцы, которые – как думалось старшему – были наполнены вселенской любовью, каждый из них. И Намджун бы предположил, наверное, что любой его другой знакомый или друг не стоил даже мизинца Пака. Единственный известный ему человек с золотым сердцем, и часто Чимин говорил о том, как важно научиться разглядывать вокруг себя всё самое прекрасное, что подарил им этот мир, вся эта природа, этот храм, как выражался мальчишка.       — Красота прямо передо мной сейчас, но ты слезь, я кое-что скажу тебе.       — На ушко? — Чимин задорно улыбнулся, на такую улыбку, пропитанную невероятным возникнувшим счастьем, не ответить было невозможно. Намджуновскую ладонь слабо сжали, чуть дёрнув в сторону.       — На ушко.       — А давай я сначала?       Тот покрутился на месте так, словно уверенный циркач на арене; как акробатка, обученная ловкости и изяществу, покачался, закусывая нижнюю губу. Он оказался выше друга на целую голову, ему точно нравилось, как глядели на него расширенные глаза с нескрываемым восхищением. Чимин завёл за шею руки и отцепил толстую серебряную цепочку, перехватил намджуновскую ладонь, передавая её старшему.       — Зачем? — не понял Ким.       — Подержи пока её у себя, ладно? — младший сжал чужой кулак и направил его в карман друга.       Чимин верно прочитал намджуновские мысли, иначе бы он не подался в тот момент вперёд и не накрыл губы поцелуем, хватаясь за плечи старшего. Это была мольба детской души, хранившей годами любовный секрет. И Пак наконец-то услышал за спиной, как пролетающая птица издала крик, ему бы хотелось ещё хотя бы минуточку так простоять, насладиться этим торжествующим моментом. Поцелуй прервался, когда на талию мальчишки легли широкие ладони, и Чимин, сконфуженный, отвёл взгляд в сторону, прикасаясь кончиками пальцев к горячим губам, помнившим долгожданный поцелуй.       Никто из них не решался произнести слово первым, один трепетал от своего решительного поступка, второй разбирал хаос в голове. Мир как-то преобразился на мгновение, приобрёл новые оттенки, и повеяло неизведанным влечением, когда Чимин вновь одарил парня поцелуем, коснувшись его щеки и обхватив лицо прохладными пальцами. Выпрямляясь, мальчишка оглядел эти изменения вокруг добродушными глазами и выдал сияющую улыбку, затем снова наклонился и едва прикоснулся к чужим губам, прикрыв глаза, и тогда его ресницы задрожали. Кажется, он не мог насладиться вкусом этого поцелуя, но был не в состоянии что-то поделать с собой и тягой к Намджуну. Руки ускользнули, оставляя призрачный след на коже, Пак повернулся обратно, кидая уверенный взгляд снова на дорогу, будто внизу находилось что-то привлекательное и чарующее, не позволяющее отвлекаться от этого даже на мгновение.       — Ч-Чимин? — Намджун провёл ладонью по щеке, дотрагиваясь до места, одаренного ласковым поцелуем.       — Скажи: ну красиво ведь, да? Ты разве не видишь? — и Ким готов был поклясться, что всей душой чувствовал вспыхнувший румянец Чимина. Потому что для него в подобные моменты это естественно. — Вставай сюда, всё сразу увидишь.       — Да ведь... опасно же...       — У тебя, видимо, сейчас нет никакого настроения. Я совсем не хочу возвращаться домой, Намджун, совсем-совсем. Плохо мне там, а здесь хорошо. Родители требуют от меня того, чего я не хочу, не надо мне этого всего. Понимаешь? — его интонация старшему показалась какой-то чужой, он не узнавал её, не улавливал привычного тона.       Намджун неизвестно для чего покачал головой, но ведь Пак к нему спиной стоял, скрепляя пальцы в замок. Чимин замолк, борясь с новым тяжелевшим страданием, выдавливавшим из него новые слёзы, но если бы только Ким заметил их, мальчишка бы пожаловался на сильный ветер. Он развернул голову, заглядывая на друга через плечо и пряча за ним половину своего лица.       — Я... не хочешь? — Чимин сжал губы так, что те словно пропали на лице, и махнул ладонью, подзывая к себе. — Я вот полетать... ну... с детства летать всегда мечтал. Глупо звучит, да? Но ты только не говори об этом никому, хорошо? Это наш с тобой новый секрет.       Раздались новые крики птиц, которые отвлекли внимание парней, Пак дёрнулся в их сторону, а после, подняв ногу, заглянул вниз, схватился за сжимавшееся от страха сердце и ступил в пустое пространство. Это случилось настолько быстро, что последнее, что увидел Намджун, отведший взгляд на птицы совсем ненадолго, – как пропала розовая копна волос за парапетом. Как могло одно мгновение, одна секунда решить судьбу двух жизней?       — ЧИМИН! — тот выпустил из груди крик, переполненный острой болью, и слишком поздно он кинулся, чтобы схватить мальчишку хотя бы за воротник кофты.       Пальцы проскользнули в пустоте, в кулаке оказался только воздух.       — ЧИМИН! — Намджун упал грудью на металлическую поверхность, вытягивая руки вперёд. Он, ощутив пустоту в голове, поднял глаза, отражающие ужас, вверх и увидел, как прекрасно и торжественно расцвело небо.       Нет, Намджун, продолжая водить носком чёрного лакированного ботинка по выцветшей сухой траве, клялся себе, что он – если бы только была возможность вернуть всё обратно – обязательно бы увёз Чимина. Да куда угодно, лишь бы спасти его от этой участи. Поссорился бы с родителями, сбежал бы, он бы точно раздобыл денег – сколько угодно! Слишком много этих "бы", словно всё его прошлое – это одна сплошная ошибка. Пак не заслужил этого, он не тот, кому должна была быть уготовлена такая судьба. Это нечестно по отношению к тонувшему в повседневном быте человечеству. Ким выпустил из груди тяжкий вздох, перед ним каменное надгробие, на котором из восьми цифр переписана вся жизнь мальчишки. Глаза пробежались по строкам, всё верно – Чимину было всего лишь семнадцать. Не хватило только одного месяца, даже меньше.       Намджун не знал, что ему сказать другу. Уже столько времени прошло, а Ким всё ещё не простил себе. Но стоило ли винить ему себя? Он был уверен – да. Он был уверен, что это он не доглядел, это он не сказал ему слов, которых так жаждал услышать Пак. Парень огляделся и замер, обдумывая какую-то новую мысль и по-обычному подаваясь спиной назад.       — Дурак я, а не друг, — только и произнёс Намджун, потерев шею, на которой уже в течение долгого времени ощущал какую-то тяжесть. — Новая Зеландия... Новая Зеландия. — Прошептал он, едва покачивая головой. — Ждала нас эта Новая Зеландия, да вот что-то она не...       Голос прервался, парень не счёл нужным продолжать озвучивать свои мысли и, присев на корточки, поправил букет напоследок. Таких людей невозможно устранить навсегда, они необходимы в этом мире. Такие, как Пак, часть еле живого равновесия в социальном обществе, и особенно сильно Чимин был необходим Намджуну.       Он любил Чимина, однако его ужаснейшая черта взрослого человека помешала и ему, и мальчишке. Поцелуй следовало дарить раньше, но именно эта намджуновская сторона пугала Пака. Ким поднялся, не отрывая глаз от надгробия, и, горбясь в спине, покинул кладбище, вновь пряча руки от холодного ветра. Погода невероятно холодная для сентября, от грозовых туч, нависших грозно над городом, кажется, нельзя спастись.