Плохой отец

— Подпиши, — Генджи кинул на стол конверт. — Что это? — Хидео перебирал рубашки на кронштейне. — Табель, — коротко ответил Генджи. — Уже? — Хидео оглянулся на календарь, который и правда показывал март. Генджи на столь очевидную вещь ничего не ответил, но на его лице мелькнуло что-то среднее между обидой и раздражением. — Ну, ладно, дай печать, вон там, в синей шкатулке. Печать щелкнула, оставляя ярко-красный оттиск, Генджи протянул руку, но Хидео не спешил отдавать табель. Генджи неловко потоптался на месте. — Ну! — наконец поторопил он. — Давай. Я в школу опоздаю. — Какая старательность, — усмехнулся Хидео, — а по оценкам и не скажешь. — Я все экзамены сдал, чего еще? — раздраженно отозвался мальчишка. — Вижу как сдал. Тебе через год в старшую школу, ты туда вот так поступать будешь? — Хидео тряхнул бумажкой. — Как будто в Судзуран так трудно поступить, — огрызнулся Генджи. — Причем тут Судзуран? — Хидео с удивлением посмотрел на сына. — Притом, — последнее время Генджи разговаривал так, как будто за каждое слово платил из своего кармана. — Ты что, в Судзуран собрался? — с каким-то почти весельем спросил Хидео. — Собрался. И что? — Генджи смотрел исподлобья, настороженно. — Выбрось эту дурь из головы, — уже без всякого смеха велел Хидео. — И вложи туда хоть немного знаний. На! — он сунул Генджи табель так резко, что тот от неожиданности отступил. — Ну, чего встал? Ты же опоздать боялся, так иди! Генджи сжал табель, сминая бумагу. Через минуту громко хлопнула дверь. Хидео дернул вешалку. “Вот черт! Ведь средняя школа началась, кажется, только вчера, и уже последний год остался. Ищи теперь старшую. И еще Судзуран! Откуда он его взял. Что вообще творится в голове у этого мальчишки!” *** Следующий разговор о Судзуране состоялся ближе к новому году. Хидео зашел к Генджи в комнату, тот валялся в кровати, жевал чипсы и смотрел какой-то американский боевик, судя по переворачивающимся и взрывающимся автомобилям. Он оглянулся на отца, но даже не подумал сделать звук тише. — Чего? — Вот, — Хидео кинул на кровать папку, из которой высыпались яркие брошюры. — Что это? — Старшие школы, которые я выбрал. Посмотри, какая тебе больше нравится. — Ага, — Генджи мельком взглянул на разноцветные книжонки, закинул в рот новую порцию чипс и снова уставился в телек. — Не “ага”, — раздраженно повысил голос Хидео, потому что мускулистые парни на экране вступили в громкий диалог, самыми содержательными частями которого были выражения типа fuck, son of a bitch, I kill you, перевода, в общем-то, не требовавшие, — а выбери и скажи. Мне нужно будет время, чтобы убедить директора закрыть глаза на глубину твоих знаний. — Ага. Хидео с большим трудом подавил в себе желание как следует треснуть Генджи одной из этих пестрых брошюр. “Это переходный возраст, — сказал он себе. — Всего лишь переходный возраст”. — Гэн! — позвал он неделю спустя, когда раздалось почтительное “с возвращением, молодой господин”. Было почти десять вечера, и, в общем, это было не то время, когда школьнику следовало бы возвращаться домой. — Мы еще поговорим, Амико-чан, — махнул он рукой молоденькой девушке, сидевшей напротив него, — Иди. Девчонка молча выскользнула из комнаты, коротко поклонившись, входящему Генджи. Тот посмотрел ей вслед и дернул плечом. — Выбрал школу? — без всяких предисловий спросил Хидео. Он не любил хождений вокруг да около и долгих витиеватых вступлений, на которые были такие мастера его “коллеги по бизнесу” старше сорока лет. Пока перейдут к сути, улитка три раза земной шар оползти успеет. Поэтому там, где все зависело от него, Хидео сразу переходил к делу. Генджи явно такого вопроса не ожидал, решил, видимо, что отец забыл. Он ссутулился и сунул руки в карманы форменных брюк. — Да, — наконец, последовал ответ. — И? — Хидео все сильнее раздражала манера сына говорить, как будто делать одолжение. — Я пойду в Судзуран. Хидео побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Что-то я не помню в том списке Судзуран. — Не смотрел я твой список, — буркнул Генджи. Хидео поднялся. “Это переходный возраст, — сказал он себе. — Это чертов переходный возраст. Вспомни себя, когда тебе было четырнадцать”. Это был хороший аргумент, потому что когда Хидео вспоминал себя в четырнадцать, все выходки Генджи тут же начинали казаться обычными детскими шалостями. Подумаешь — разговаривает сквозь зубы или огрызается, так ведь не говорит “пошел нахуй, старый козел” и не сплевывает сквозь зубы. Ну, курит, зато всего лишь сигареты, дерется — так приводов-то в полицию нет. А что прическа эта идиотская — бритые виски — пусть лучше так самовыражается, волосы-то хрен с ними, назад отрастут, а вот “клевую татуху”, набитую знакомым знакомого по сходной цене в душном подвальчике на задворках, потом замучаешься перебивать. И вообще он даже друга себе завел. Хороший, между прочим, парень, улыбчивый такой, вежливый. Черт знает, конечно, как они с Генджи умудрились подружиться, но ведь дружат же. Может быть, этот мальчик, Токио, научит Генджи не смотреть на мир исподлобья. Правда, пока приходилось признавать, что это скорей Генджи учил своего друга — драться, сквернословить и нарушать все нормы общественного порядка. Словом, стоило Хидео вспомнить собственные четырнадцать, как желание задать Генджи хорошую трепку тут же сильно ослабевало. Тем более, что и сам Генджи словно чувствовал, что грань близка, и сбавлял обороты. И вот теперь Судзуран. И кому как не Хидео знать, что такое Судзуран. — Хорошо, — сказал Хидео, нависая над сыном. Генджи непроизвольно втянул голову в плечи. — Тогда я выберу сам. Тот сглотнул. — Значит, тебе было можно, а я не могу! — с вызовом вскинул подбородок Генджи. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы сомкнуть ряды и вновь ринуться в бой. — О, как трогательно. Сын хочет пойти по стопам отца. — растягивая слова, насмешливо проговорил Хидео и оперся рукой о стену. — Хочешь быть, как я? Может быть, ты хочешь лишиться своего телевизора? Стереосистемы? Ноутбука, приставки. Карманных денег? Ну, для полноты сходства. Хотя пару сотен йен, так и быть, могу оставить. Генджи сжал губы, от злости у него покраснели кончики ушей, он явно едва сдерживался, чтобы не ответить. Но все же хватило здравого смысла промолчать. — Разговор окончен, — Хидео надоел этот балаган. — Выбрось эту дурь из головы и займись чем-нибудь полезным. Для разнообразия. Ответом ему стали быстрые шаги и захлопнувшаяся дверь. Больше тема Судзурана не всплывала. Правда, Генджи попытался было еще раз завести разговор перед началом вступительных экзаменов в старшую школу, то есть упереться по своей ослиной привычке, но Хидео было в тот момент не до подростковых терзаний. Он пытался заполучить настоящий лакомый кусочек — несколько портовых доков, куда приходили грузовые корабли из Китая и России. Это как минимум придавало клану вес, поднимая его из сферы контроля над мелкими торговцами, игорным бизнесом и проституцией на совсем другой уровень, а в будущем сулило еще и очень солидную прибавку к доходу. Естественно, что это отнимало все время и изрядное количество нервов. Поэтому, когда Генджи попытался было вновь заикнуться о Судзуране, Хидео просто сгреб его за шиворот и очень медленно и очень тихо проговорил: — Если я еще хоть слово услышу про то, что ты чего-то не хочешь или тебе что-то не нравится, я обещаю, что ты вообще позабудешь все слова, кроме “да”, “конечно”, “будет сделано”. Ясно? Судя по тому, какой злостью были полны глаза Генджи, ему, конечно, ничего ясно не было, но спорить он не решился. Поэтому Хидео разжал руку и поехал на очередную встречу. Куда срывать свою злость отправился Генджи, было неизвестно. Но спустя полтора месяца он надел серо-зеленый форменный пиджак и пошел на свой первый урок в старшей школе. *** — Мне очень жаль, Такия-сан, но я… то есть администрация школы не может предложить вам другого варианта, — через приоткрытое окно доносились детские голоса: внизу, на стадионе, тренировались спортивные клубы. Лучи солнца бликовали на многочисленных благодарностях и наградных грамотах, развешанных по стенам. Сидевший за широким столом, на котором все бумаги были сложены в идеально ровные стопки, директор вытер капли пота на лбу и отвел глаза. — Я хотел лично сообщить вам об этом, чтобы не возникло… недопонимания, — директор протянул руку и нащупал стоящий на тумбочке стакан воды, сделал несколько жадных глотков. Капля воды потекла по подбородку, по морщинистой шее, сильно выступающему кадыку. — Мне очень жаль. Может быть, мы могли бы как-то исправить ситуацию? — Хидео сделал акцент на слове “исправить”. “Убью паршивца”, — пообещал он себе. Почему он должен тут сидеть и тратить время, выслушивая это блеяние. Стакан со стуком опустился на полированную поверхность стола. — Мне очень жаль, — теперь директор перебирал ручки, и пальцы его подрагивали. — Но сделать ничего нельзя. — Возможно, спортивный инвентарь. Или, может быть, класс нуждается в ремонте или новой технике, телевизор там, или проектор, или не знаю что, — Хидео начал потихоньку злиться. Все это соблюдение политеса просто бесило. “Скажи, сколько тебе нужно, старый дурак, и разойдемся”. — Такия-сан, — промычал директор, так и не решившись поднять глаза. — Я бы с удовольствием пошел вам навстречу. Более того, мы всегда стараемся идти навстречу… — Так в чем же дело, — все-таки не удержался и перебил его Хидео. — Господин директор, я обещаю, что лично прослежу за тем, чтобы в будущем этого не повторялось, но давайте решим что-нибудь, и я… у меня мало времени. — Понимаю-понимаю, — закивал тот. — И если бы все зависело от меня... Но есть правила. Мы и так всегда были снисходительны к Генджи-куну, закрывая глаза на то, что его поведение выходит за рамки, но… — Послушайте, неужели с этими прогулами ничего нельзя сделать? Сейчас вы его до экзаменов допустить не можете, я понимаю. Ну, пусть он на каникулах все отработает и потом пересдаст. — Господин Такия, — жалобно протянул директор. — Мы же с вами взрослые, разумные люди. Если бы все зависело от меня, я бы… поверьте. Каждый зарабатывает на жизнь как может, я никогда вас не осуждал или что-то вроде… — директор сбился, залпом допил стакан и невежливо вытер рот ладонью. — Но… — Но, — резче, чем следовало, поторопил его Хидео, хотя и так знал, чем все закончится. — В родительском комитете каким-то образом узнали о специфике… хм… вашего бизнеса. Поймите меня правильно, я не могу противопоставлять общие интересы, — директор все же сбился и с мольбой уставился на Хидео, явно ожидая, что тот все понял и не будет продолжать этот разговор. — Значит, вы выгоняете Генджи только потому, что у его отца оказалась неправильная профессия? — спокойно спросил тот, но от этого спокойного тона директор вжался в кресло, явно жалея, что не может слиться с ним. — Тогда что вы мне тут про его посещаемость твердите. — Господин Такия, все не так, — стать частью окружающего интерьера у директора не вышло, и он постарался собрать то немногое мужество, которым обладал. — Но поймите, мы школа с определенной репутацией, хорошей репутацией. И мы зависим от этой репутации. Если поднимется скандал, кто приведет сюда своих детей? Кроме того, вы уж простите, — видя, что ему не возражают, директор явно приободрился, — но Генджи-кун действительно не оставляет мне шансов. Его успеваемость, а главное, его поведение... Поймите, мне ведь даже нечего ответить на упреки родительского комитета. Увы, это справедливые упреки. Он плохо учится, грубит учителям, у него нет контакта с одноклассниками. А его посещаемость... Если бы он хорошо учился или хотя бы соблюдал правила, то я бы на любую претензию отвечал, что мальчик не доставляет проблем. Но, к сожалению, это не так. Мне очень жаль, — закончил директор и как будто сам испугался собственной смелости, рука потянулась к вороту рубашки, расслабляя галстук. Хидео ничего не ответил, некоторое время он молчал, разглядывая угол стола. Директор снова пошел в наступление. — Поверьте, мы сделаем все самым лучшим образом. Я все понимаю. Я дам вам список школ. Отличных школ, мы дадим Генджи хорошую характеристику, я обещаю лично переговорить с новым директором… Хидео поднялся. — Я вас понял, господин директор. С его прогулами я разберусь, больше такого не будет. А вы уж придумайте, как утихомирить этих куриц из родительского комитета. Чек можете оформить как покраску стен или новый инвентарь для бейсбольной команды. Или придумайте сами, — за его спиной директор ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Генджи ждал его здесь же, в приемной, секретарша куда-то подевалась. Подслушивал небось. — Пошли, — коротко бросил Хидео, даже не взглянув на сына. Не сама по себе выходка с прогулами разозлила Хидео. Он прекрасно понимал, что Генджи не из тех, кто будет сидеть над учебниками, переживать из-за потерянного на контрольной балла или чего-то подобного. Впрочем, как и сам Хидео был не из тех родителей, что таскают детей по десяткам разных курсов, твердят про важность образования и поступления в университет и доводят до нервных срывов многочисленными требованиями и необходимостью соответствовать вложенным средствам и возложенным надеждам. От Генджи всего-то и нужно было: появляться в школе, сдавать экзамены, а в свободное время не иметь проблем с полицией. Куда больше-то? Это же мечта любого подростка. Но наглец доброго отношения или не понимал, все делал как будто назло, или, что куда хуже, не хотел понимать. Вот это и приводило Хидео в бешенство. Его слушались и его приказания исполняли взрослые люди, десятки взрослых людей. Сильных, опасных, а какой-то сопляк считал, что может вытворять все, что ему вздумается. Как бы не так! Нет, Генджи его побаивался, Хидео это отлично видел. Совсем уж границ не переходил. По крайней мере, так казалось Хидео. Вот именно, что казалось. Вообще-то, Хидео считал себя человеком, что называется, широких взглядов: прекрасно понимал, что иногда любое правило, любой приказ может быть нарушен, если к этому вынуждают обстоятельства. Но какие такие ужасные обстоятельства мешают ходить в школу к первому уроку, чтобы твое присутствие там отметили? Никакие! Кроме ослиного упрямства! И ведь не маленький уже, пора понимать, что если тебе что-то запрещают или, наоборот, велят сделать, то не для того, чтобы как-то унизить, ущемить твою самостоятельность — кому она нужна! Значит, так надо, значит, это для твоего же блага! Нет, с ним, Хидео, такие игры не проходят. Может быть, с кем-нибудь другим, но с ним нет! — Я тебе что говорил? — едва за ними захлопнулась входная дверь, как по дому разнесся звонкий хлопок. Появившийся было поприветствовать господина молодой паренек исчез быстрее ветра. — Ты хоть иногда думаешь, что делаешь? — на щеке Генджи вспыхнуло еще одно красное пятно. Хидео сжал и разжал ладонь. — Я что тебе говорил про прогулы? Про поведение в школе? Это так много? Или, может быть, так сложно? Генджи инстинктивно вскинул руку, прикрывая лицо от очередного удара. — Отвечай! — Хидео крепко перехватил эту руку выше запястья. Но губы Генджи были крепко сжаты, глаза лихорадочно горели, и в них не было ни тени раскаяния, только злость и упрямство. Было совершенно очевидно, что о сделанном он ни капли не сожалеет. И это выводило из себя особенно. Свободной рукой Хидео потянулся к пряжке ремня. Порыв был скорее инстинктивным, и стоило пальцам коснуться прохладного металла, как пришло осознание всей абсурдности происходящего. В конце концов, если ты всерьез собираешься пороть семнадцатилетнего парня, который к тому же с тебя ростом, то тут уже не вопрос, кто из вас двоих сильнее, а кто больший дурак. Но дураком Хидео не был. Он разжал руку. — Сядь. Сядь, кому говорю, — уже спокойно сказал он и чуть подтолкнул сына. Генджи, который, конечно, видел, как Хидео собирался перейти к аргументам более весомым, смотрел настороженно. Но, помедлив, все же присел на край дивана. Чтобы он там ни думал и чего бы ни боялся, сбежать бы ему никогда не позволила гордость. Хидео некоторое время молчал, сидел, оперевшись о колени. Как ни странно, он больше не злился. Глупо тратить энергию и душевные силы на то, что уже не изменишь. — Думаю, ты слышал, о чем я говорил с директором, — наконец, начал он. — Завтра пойдешь и извинишься. Перед ним, перед своим классным руководителем. Сделаешь все, что они скажут. После каникул сдашь все экзамены. Ясно? — Нет. — Что конкретно ты не понял? — вкрадчиво спросил Хидео. — Я не пойду. Не буду извиняться, — тихо ответил Генджи и упрямо сжал губы. — Твое мнение меня не интересует, ты сделаешь то, что я говорю. — Нет, — с обреченной решимостью ответил сын. Хидео отстраненно подумал, что сопротивляться Генджи просто не посмеет, и если даже трепка не возымеет действия, то хоть душу отвести можно. Он, в конце концов, тоже человек, и у него есть нервы. — И почему же? Имею я право знать, почему мой единственный, любимый, ненаглядный сын... — голос Хидео просто сочился ядом, и c каждым словом Генджи как будто все больше и больше сжимался. — Хочет остаться безмозглым неучем! — он все-таки не сдержался и повысил голос. — Чего ты добиваешься? Остаться без аттестата? Ты вообще границ не видишь, не понимаешь, когда пора остановиться? Кстати, чем это ты таким важным был занят, что не мог дойти даже до первого урока и отметиться? — Хидео посетила запоздалая мысль, что Генджи и впрямь мог вляпаться в какую-нибудь идиотскую историю. Просто из чистого упрямства. — Я жду. — Просто ходил. В разные места… — С кем? — Ну, с друзьями, — нехотя ответил Генджи. — У тебя нет друзей. Генджи едва заметно дернулся, и Хидео понял, что наступил сыну на больную мозоль. После средней школы дороги Генджи и его друга разошлись, а новыми приятелями он так и не обзавелся. По крайней мере, Хидео о них не знал. Хотя, надо признать, не проявлял должного интереса. “Вот черт, а если связался с кем-нибудь? — мелькнула запоздалая, как и у всех родителей, мысль. Хотя главе клана якудза, конечно, было просто смешно волноваться о том, что его сын попадет в дурную компанию. — Так с кем? — Ну, один! Доволен! Просто ходил, по городу, иногда в игровые автоматы, иногда в порт! Что мне в этой дурацкой школе делать! С этими всеми мальчиками-девочками “да-сенсей”, “конечно-сенсей”, — Генджи перевел дыхание, кажется, он сам был удивлен такой своей длинной речи. — Школа, значит, дурацкая. А какая тогда хорошая? Генджи ответил не сразу. Но Хидео не стал его торопить, видел, что тот явно собирается с мыслями и пытается сформулировать ответ. — Я хочу в Судзуран, — наконец ответил Генджи, и в его голосе звучала отчаянная решимость камикадзе, идущего на таран. А Хидео почувствовал себя, как та самая цель, которую самолет с летчиком-самоубийцей поразил. — Зачем? — наконец спросил он. Генджи удивленно моргнул. — Зачем ты хочешь пойти в Судзуран, — медленно повторил Хидео, стараясь говорить как можно спокойней. — Я хочу покорить его, — теперь в голосе мальчишки звучало удивление, что отец не понимает такой очевидной вещи. — Зачем? — со стороны, вероятно, этот разговор выглядел очень глупо. На лице Генджи мелькнуло раздражение, ему явно казалось, что отец своими вопросами просто издевается над ним. — Послушай, Генджи, — заговорил Хидео, — ты нарушил одно из немногих правил, которые у тебя есть. Но я не хочу ругать тебя, наказывать, — Генджи кинул на него недоверчивый взгляд, — хотя вижу, что ты сделал это специально. Я просто пытаюсь понять. Поэтому будь добр, постарайся объяснить... Итак, ты хочешь пойти в Судзуран, чтобы покорить его. Зачем? Руки Генджи лежали на коленях, он сжал ладони в кулаки, потом разжал. Хидео видел, что мальчишка напряжен до предела, тронь — и зазвенит, как натянутая тетива лука. На отца он больше не смотрел, внимательно изучал собственные ноги. — Я хочу твой клан, — наконец глухо сказал он. — Вот как, — протянул Хидео и откинулся на спинку дивана. В глубине души он не удивился этому ответу. Чего еще можно ждать от такой жизни. Чего еще может хотеть мальчишка, особенно такой, как Генджи. И почему у него не родилась дочь — спихнул замуж и живи спокойно. Но все же удержаться не смог. Заговорил с издевкой. — Значит, хочешь продолжить мое дело? Очень трогательно, сын идет по стопам отца, — Генджи на секунду вскинул голову и вновь уставился на собственные носки. — Но Судзуран-то тут причем? — Ты не смог его покорить, — пробормотал Генджи. — И что? — Но стал главным в клане… — И что? И прекрати под нос бурчать. Говори нормально! — Никто не смог покорить Судзуран, — Генджи вскинул голову, и глаза его блестели, он был полон отчаянной решимости. Видно, много думал обо всем этом, но не решался сказать вслух и теперь так торопился, пока хватало смелости, что сбивался и глотал слова. — Ты там был и не смог, а потом все равно стал главным в клане. А я обязательно покорю и, значит, окажусь сильнее. И тогда ты поймешь, — он сбился на мгновение, но тут же продолжил, — я сделаю то, что ты не смог… Это значит, я буду сильнее… А если я буду сильнее, то, значит, клан мой. Потому что я твой сын, но я буду сильнее тебя, — он умолк неожиданно, словно испугавшись то ли собственной смелости, то ли откровенности, то ли и того и другого одновременно. От этих слов Хидео ощутил какое-то глухое раздражение, усталость и бессилие. В них было столько... нет, не упрямства, упрямство можно переломить, даже упрямство Генджи, но почти священного восторга, воодушевления. Если бы Хидео был хорошим отцом или хотя бы отцом, который думает о будущем своего сына, то он был сказал: “Хватит болтать ерунду. Ты отработаешь все прогулы и сдашь все экзамены. Я больше не хочу слышать никаких возражений”. И для верности хорошенько поколотил. Но Хидео не был ни хорошим отцом, ни отцом, думающим о будущем своего сына, поэтому он ничего не сказал и не сделал. Просто молчал и смотрел на Генджи. А тот сидел, ссутулившись, не поднимая головы, похожий на взъерошенного воробья. Сердце у Хидео сжалось от странной смеси из нежности и жалости. Пусть он был плохим отцом, но он знал характер своего сына. Он так упорно старался держать Генджи подальше от Судзурана, пихал его в хорошие школы в надежде, что, увидев другой мир, познакомившись с людьми, так не похожими на тех, что его окружали, тот захочет изменить свою жизнь, что упустил самое главное. Как может сделать выбор тот, кому его не дали. Он так боялся Судзурана, боялся, что, оказавшись там, Генджи еще глубже погрузится в жизнь, от который Хидео пытался его уберечь, что забыл, что такое Судзуран. Ведь где, как не в Судзуране, ты понимаешь, кто ты и где твое место, где, как не в Судзуране, с тебя слетает вся шелуха. И ему только казалось, что он может что-то сделать — угрожать, заставлять. На самом деле все, что он мог — это поверить в Генджи, позволить ему сделать его собственный выбор. Конечно, хорошие отцы так не делают. Но Хидео в своей жизни не видел ни одного хорошего отца, так что он мог поступить так, как подсказывало ему сердце. — Хорошо! — сказал он. — Судзуран так Судзуран! Самое место для таких людей, как мы. Генджи вскинул голову и неверяще уставился на отца. Он явно ожидал другого ответа, готовился к нему и теперь даже заморгал от удивления. — Но не думай, что там все так просто. И не жалуйся потом. Помни, ты сам этого хотел. — Я никогда не жалуюсь! — с возмущением и обидой воскликнул Генджи, но глаза его уже блестели от восторга. — Я тебя предупредил, — Хидео поднялся и поторопился уйти, боясь, что передумает или, наоборот, не удержится и сделает что-нибудь ужасно глупое, например, прижмет к себе и скажет: “Какой же ты упрямец, как я хочу, чтобы ты понял”. Но на пороге все же остановился. — Что ж, попробуй покорить Судзуран, а там посмотрим, — бросил он через плечо. — Ты отдашь мне клан, — старательно пряча торжество в голосе, решительно ответил сын. — Я покорю Судзуран, и ты отдашь мне Рюсейкай.