Ты стоишь на краю

Ледяной ветер насквозь прошибает худое тело, пока вдалеке, на самом горизонте разливаются теплые краски августовского вечера. Все тело содрогается под очередной волной беззвучных рыданий, когда очередная стая стрижей взмывает ввысь, разбивая своим быстрым полетом облака, толпами скачущие в ветреном небе. По обветренным красным щекам горячими струйками льются жгучие соленые слезы, пока в доме напротив загораются огни, а на девятом этаже какая-то девушка учится танцевать и смеется, смеется, смеется... Тайлер стоит на крыше многоэтажки, пока внизу люди размеренно вышагивают по улицам. Тайлер идиот, идиот, идиот. Он идиот потому, что не помнит, как долго стоит в метре от края крыши. Он идиот потому, что его тело трясется подобно последнему кленовому листу в серый октябрьский день. Он идиот, потому что сбежал от проблем, как какой-то малолетний трус, разбивший любимую вазу матери. Он идиот, потому что совсем запутался. И Тайлер ничего не понимает, абсолютно ничего, словно из его мозга удалили функцию «понимать». Поэтому он не просто идиот, а ни черта не понимающий идиот с обветренными щеками и красными, опухшими от слез глазами. Он не понимает, зачем он стоит на крыше этой чертовой многоэтажки, перебирая пальцами шнурок на своей пепельной толстовке. Не понимает, почему ему так холодно. Не физически — морально. Этот лед, такой черный и противный, поселился где-то глубоко в груди, под легкими, и медленно замораживает все тело и разум. Ему хочется закричать, закричать так громко, что вороны по всему городу возмущенно бы закаркали и улетели в другое место. И кричать до тех пор, пока горло не охрипнет. Ему хочется смеятся, потому что это все так глупо. Смеяться до тех пор, пока голос не сядет окончательно, пока воздух не закончится в легких. А если не выйдет, то рыдать, рыдать, рыдать, пока не получится захлебнуться в своих же слезах. — Тайлер, милый, что случилось? — спросил бы сейчас Джош. Но он не спросит, потому что именно из-за него Тайлер неуверенно стоит в нескольких десятках метров над землей, пытаясь сделать хоть один нормальный вдох. «Тайлер, почему ты такой странный?» «Тайлер, зачем ты притворяешься?» «Тайлер, хватит быть эгоистом!» Тайлер, Тайлер, Тайлер... В какой-то момент голову просто прошибает волной осознания, тупого, как нож из камня, осознания, ядом разливающегося по венам. Почему-то так противно быть собой. Он странный, он притворяется, — Джош прав. Он всегда прав. Всегда был прав и всегда будет прав, а Тайлер конченный эгоист. И почему-то снова слезы льются из глаз, но сил на истерические рыдания и гневные метания по крыше больше не осталось. Есть силы только на горькие мысли, тяжелые мысли, которые обязательно уничтожат Тайлера, он в этом уверен. Совсем скоро уничтожат, вот прямо сейчас. Тайлер стоит и понимает, что коленки трясутся, трясутся так сильно, что он больше не в силах стоять ровно, что каким-то чудом удавалось на протяжение часа. Под черепом роятся мысли, мысли, мысли. Он в них запутался, потому что всегда и во всем путается, и от этого только больнее. «Какой я? Кто я?» — разносится эхом по голове, стекает в грудную клетку, течет по венам вместо крови вязкой черной жидкостью. Хочется упасть и никогда не подниматься. Хочеться пропасть, но почему-то от этого желания внутри становится больно и пусто. Тайлеру все равно на других, все равно на других, все равно на других. Но ему не все равно на Джоша. Его Джоша. Того самого, похожего на лучик солнца. Того самого, чьи волосы напоминают полевые васильки. Того самого, который всегда так тепло улыбается, так крепко обнимает, так сладко целует. Того самого, который является причиной нахождения Тайлера на крыше многоэтажки. Поэтому из горла постоянно хотят вырваться судорожные крики отчаяния. «Мне жаль, мне жаль, мнежальмнежальмнежаль...» Но сил хватает лишь на хриплый шепот. И на то, чтобы опереться руками на невысокие перила у самого края крыши. Мыслей все больше, и одновременно слишком пусто. В голове все давно превратилось в один клубок черных ниток, который никогда не получиться распутать, потому что кто-то пролил на него клей. Тайлер все еще хочет кричать. Кричать в пустоту, кричать в небо, всем этим людям, сонно идущим по улицам, всем этим птицам, резво летающим под облаками. Всем. И одновременно лишь одному. Но он не услышит. Он ушел. И вновь к горлу подкатывает противный ком, хочется плакать, плакать, плакать, но слез не осталось. «Почему нельзя просто прекратить все это?» Это слишком просто. В какой-то момент пустоту в голове прорезает своими клешнями эта чертова мысль. Такая противная. Рвущая душу на куски. «Ты трус! Ты ничтожество! Ты не можешь по-человечески покончить с собой!» «Трус, трус, трус!» Он шепотом повторяет это слово, но оно не исчезает, потому что так оно и есть. А ведь правда, кажется Тайлеру, — он стоит на крыше своего собственного дома битый час, будто сомневается. Он прекрасно знает, что это место Джош называет «пристанищем побежденного», когда Тайлер сбегает сюда, чтобы пролить очередной литр слез; он прекрасно знает о том, что Джош всегда приходит сюда, если не находит Тая в квартире, обнимает его, говорит, что все будет хорошо, а потом отводит домой и отпаивает чаем, чтобы хоть немного согреть больной разум. Но сейчас он не придет. Потому что Тайлер все разрушил своим эгоизмом. (Тайлер идиот)

*

Джош вставляет ключ в замочную скважину, прочищает горло и трет рукавом толстовки свои покрасневшие глаза, потому что он тоже рыдал и он тоже идиот. Он погорячился. Он, черт возьми, погорячился и готов вечность проклинать себя за это. Потому что он не должен был обижать Тайлера. Он не имеет права его обижать. Только защищать. Потому что Тайлер слабое эмоциональное сокровище, мысли которого, говорит всегда Джош, смогли бы спасти миллионы людей. И от этого Джошу больно, по-настоящему больно, потому что это он эгоист, это он странный, это он притворяется, словно не видит правду. Джош входит в квартиру. Отовсюду веет холодом и пустотой, и он понимает, где стоит искать блудного Тая. Но что-то подсказывает Джошу, что все гораздо хуже очередного литра слез. (Это что-то не ошибается. Это что-то — его сердце) Он тут же выскакивает из квартиры, захлопывая за собой дверь. Тут же бежит вверх по лестнице — нисколько не быстро и не нервно — и останавливается у люка, ведущего на крышу. Переводит дыхание. Сердце рискует вылететь из груди, пробивая все ребра к чертям. Шаг. Удар. Он открывает тяжелую металлическую дверь. Шаг. Еще один удар. Ветер ударяет прямо в лицо, а стрижи кружат в вечернем небе. Еще удар. Еще шаг. Он оборачивается вокруг себя и ищет фигуру Тайлера. Шаг. Еще шаг. Сердце замирает. Он видит Тайлера, бессильно опирающегося на перила у самого края крыши. Ноги стали будто чугунные. Словно приросли к земле, пробиваясь корнями сквозь десять этажей. Сердце стучит в ушах. В висках противно давит. Из глотки лишь беззвучно рвется ужас. — Тайлер, — единственное, на что способно горло; голос Джоша надламывается, — Тайлер, нет! — Он кричит что есть мочи, а Джозеф лишь обессиленно вздрагивает, и его накрывает очередной поток бесслезных вслипываний и дрожи во всем теле. — Нет, Тайлер, нет, прошу, нет, — хрипит он, потому что сил говорить больше не осталось. Джошу хочется взвыть, закричать, уничтожить весь мир, лишь бы Тайлер не упал. Тайлер стоит, сотрясаясь от ветра, слез, которые давно высохли на щеках, а новые никак не хотят появляться, мыслей, которые вмиг покинули его тело. В ушах звенит надломленный голос Джоша, и он не может пошевелиться. Не может вздохуть, только без сил падает на колени. Джош, словно опомнившись, срывается с места и бежит, бежит, бежит, совсем забывая дышать. Бежит до тех пор, пока не падает на колени перед Тайлером и не хватает его обеими руками, прижимая к себе так сильно, как только может. Облака давно стали тучами, серыми и тяжелыми, и через пару мгновений на двух почти потерявших все парней беспросветной стеной тяжелых серых капель обрушивается дождь, словно природа не выдержала и сорвалась в бессильном порыве. Игнорируя холодный ливень, Джош прижимает Тайлера к себе еще ближе и качает его, успокаивая, пока собственное сердце, кажется, и вовсе перестало биться. Тайлер трясется и всхлипывает, прижимаясь к насквозь промокшему Джошу, а тот лишь поднимает свою голову в карнавал черных туч и беззвучно благодарит небеса за то, что он успел. Потом вновь опускает голову к парню, зарывается носом в мокрые волосы цвета смоли, и продолжает укачивать его, словно ребенка. Сердце начинает биться. Ритм звенит по всему телу, и Джош чувствует, что жив. Совсем рядом он ощущает биение сердце Тайлера. — Господи, Тайлер, родной, что ж ты делаешь, — шепчет он, обнимая рыдающего Джозефа, — я так люблю тебя, боже, что же ты делаешь, — громче говорит он, пока Тайлер оживает и трясущимися руками обнимает его за талию, — прости меня, прости, черт возьми, я так виноват, прости, прости, — голос надрывается, снова и снова, теперь рыдает и Джош, потому что он мог потерять любовь всей своей жизни из-за своих тупых слов. Тайлер лишь тихо плачет, чувствуя, как из глаз беспрерывно текут слезы, сильнее прижимаясь к Джошу, и если бы дождь мог плавить кожу, то они бы давно стали одним целым. Джош без конца шепчет «прости», целуя макушку Тайлера, пока собственные глаза истекают ручьями слез. Тайлер поднимает голову и смотрит в красные испуганные глаза Джоша, шмыгает носом и кивает, пока тот начинает покрывать его лицо беспорядочными мягкими поцелуями. — Давай, пойдем домой, простудиться не хватало, — хрипло говорит Джош, гладя Тайлера по щеке. Тайлер кивает. Они встают, хватаясь друг за друга, и медленно идут к металлической двери. Джош удерживает Тайлера на ногах, потому что того силы покинули окончательно. По лестнице он несет его на руках, превозмогая предательскую дрожь в коленках и слабость в плечах. Уже в квартире Дан оставляет Тайлера сидеть в прихожей, а сам бежит к гардеробу за сухой одеждой. Возвращается к буквально спящему на ходу парню и поднимает его на ноги, тут же стягивая насквозь вымокшую худи, тонкую футболку, кеды, джинсы, даже боксеры, и заталкивает в ванную комнату, сразу заводя под душ. Не снимая с себя мокрой одежды, Джош настраивает температуру воды, подводя Тайлера под согревающий поток, а сам быстро раздевается и залазит следом. В какой-то момент ванную комнату заполняет звонкий стук зубов о зубы, и Джош вымученно улыбается, намыливая спину Тайлера. Тот все время жмется ближе и ближе к своему парню, кладя голову на плечо или стараясь ухватиться за руку. Потом он смеется. Просто смеется, так устало, горько, но настолько счастливо, что Джош смеется в ответ, выключая воду и сгребая Тайлера в свои объятия, не обращая внимания на собственные мокрые от слез глаза. Дан помогает Тайлеру вылезти из душевой кабинки и кутает его в махровое полотенце, насухо вытирает, а потом одевает в фиолетовые пижамные штаны и голубую, как волосы Джоша, футболку. Он усаживает Тая на стиральную машинку, а сам наспех вытирается и надевает чистые серые боксеры и белую старую футболку. Тайлер сам спрыгивает на пол и чуть не падает, но Джош успевает его поймать и закидывает себе на плечо. — Ох нет, парень, ты сегодня ездишь верхом, — говорит Джош предательски дрожащим голосом, пока пытается выключить свет в ванной, а Тайлер просто, черт возьми, хихикает, немного нервно, но больше счастливо, потому что смысл сказанного слишком смешон. Джош понимает, что измученный разум Тайлера отключен, а датчики положительных эмоций теперь зашкаливают, заставляя плыть на спокойной волне счастья, беззаботного и теплого, и напрочь забыть обо всем, что случилось несколькими этажами выше. Только его разум в полном порядке, а коленки все еще мелко дрожат. Но нужно держаться. Ради Тайлера. И он держится. Джош аккуратно опускает свое сокровище на кровать и накрывает пуховым воздушным одеялом, ныряя следом и накрываясь по самое не хочу. Тайлер сворачивается клубочком, а Джош всем телом прижимается к нему сзади, крепко обнимая и отдавая все тепло, которого так не хватает сейчас кончикам его пальцев. Он мягко целует макушку, переходит к нежной коже за ухом, и Тайлер вздрагивает, словно немного приходя в себя. Джош влажно целует его шею, гладя рукой живот и грудь под футболкой, словно ища в этом успокоение, а вдоль позвоночника Тайлера разбегаются сладкие мурашки. Он начитает хихикать, а Джош трется носом о его шею. Тайлер переворачиватся к Джошу лицом и целует его, мягко и нежно, невесомо. — Спасибо, — шепчет он в поцелуй, потому что голоса точно нет, заглядывая в глаза голубоволосого и пытаясь в них не утонуть, — спасибо, я так люблю тебя и я такой идиот, — он прикрывает глаза, а Джош мягко гладит его по щеке дрожащей рукой, — прости меня, Джош... — Ты не идиот, Тайлер, ну или мы оба идиоты, потому что сидеть на крыше под холодным ливнем в августе могут только такие как мы, — отвечает Джош, не обращая внимание на последние слова и давая парню понять, что все в порядке, и Тайлер улыбается, утыкаясь носом в его грудь и забывая весь тот ужас, который мог бы стать роковым для обоих. Они спят до самого утра и даже дольше, пока Тайлер не утягивает на себя все одеяло, а Джош не начинает его за это безжалостно щекотать. Через несколько дней на той самой крыше они встречают рассвет и обещают друг другу преодолевать все вместе. Провожая очередной трудный день у того самого края, они клянутся, что всегда будут вместе, уверенно переплетая пальцы рук.

***

Мы стоим на краю и встречаем рассвет, Нас от пропасти шаг отделяет. Мы стоим на краю. Никого больше нет. Тьма всего лишь на день отступает. (с)