Слабость

      Все, что происходит в жизни, так или иначе, оставляет свой след. Любое необдуманное и, казалось бы, незначительное действие может изменить всю дальнейшую судьбу. Каждое важное событие оседает теплым или же, наоборот, отвратным воспоминанием в сознании. Каждое судьбоносное решение заставляет сердце сжиматься и биться чаще, заставляя невольно задыхаться. Каждое неверно принятое действие оставляет следы на теле. События въедаются в кожу, прожигая ту насквозь, заставляя кровь сочиться наружу, обжигая. Позже рана затянется, оставив уродливый рубец на больном месте. Но действительно ли зажившие раны настолько непривлекательны? Изуку так не считал.       Каждая неудачная тренировка, начиная с первого дня в Юэй, оставляла свой отпечаток на бледной веснушчатой коже. Мидория с интересом рассматривал каждую рану на своем теле, внимательно и вдумчиво изучая. Аккуратно проводил пальцами по набухшим рубцам на правой руке, которые остались после его схватки с Каччаном. Едва касаясь, ощупывал синяки на шее, украсившие его кожу после последних практических занятий. Казалось, все его тело было исписано замысловатым узором, который содержал в себе куда больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд. Каждая царапина — часть истории из жизни Мидории, которой юноша так дорожил. Кожа, увенчанная произведением, смысл которого мог понять далеко не каждый. Вторым человеком, который полностью осознавал смысл шрамов Мидории, был Тодороки.       Шото, как никто другой, знал о важности травм и отметин на теле. Шрамы Мидории очаровывали Тодороки так же сильно, как и самого Изуку. Шото при любой удобной возможности уделял коже Изуку максимальное количество внимания, целуя синяки, поглаживая ссадины, слегка надавливая пальцами на едва затянувшиеся рубцы, наблюдая за тем, как Мидория морщится от легкой искры боли, проходящей сквозь кожу. Изуку же немало времени отводил на изучение шрамов Тодороки. В отличие же от шрамов Мидории, раны Тодороки казались какими-то невесомыми на мраморной коже. Они были больше похожи на красные нити, которые насквозь прошивали плоть юноши, когда раны Изуку казались тяжелыми и неаккуратными, в хаотичной последовательности задевая участки кожи. Виртуозность против грубой силы. Искусство против подобия.       Каждая их близость начиналась с осмотра друг друга. Тодороки, усевшись на кровать между раздвинутых ног Мидории, легким и быстрым движением стянул с юноши очередную нелепую футболку, аккуратно кладя ту рядом на кровать. Мидория жмурится не то от холода, не то от смущения. Он все еще не привык к тому, что с ним кто-то так нежно обходится. Так заботится об его состоянии, так заинтересован им. Изуку опирается спиной на стену, к которой была придвинута кровать, полностью отдавая Шото контроль над своим телом. Тодороки едва касается холодными пальцами шеи Мидории, будто ожидая разрешения на дальнейшие действия. Изуку слегка кивает, заметив некую неуверенность в глазах партнера. Шото нежно поглаживает кожу юноши, слегка надавливая на темноватые синяки. Мидория кусает губу, прикрывая глаза. Легкая боль растекается по телу, заставляя забываться. Только под контролем Тодороки можно было почувствовать ту тонкую грань между болью и наслаждением. Изуку слегка склоняет голову влево, наблюдая полузакрытыми глазами за действиями парня. Тодороки медленно проводит руками по груди Изуку, едва царапая светлую, усеянную веснушками, кожу. Легкие, еле заметные красные полосы остались от рук Шото, заставляя Мидорию глубоко вдохнуть. Тодороки любил создавать шрамы еще больше, чем просто наблюдать за ними. Он любил быть творцом на теле своего любовника. Мидория неуклюжим движением смахивает упавшие на глаза пряди темных волос, слегка улыбаясь, встретившись взглядом с Шото. Тот обнимает Изуку, резко и слегка грубо притягивая того ближе к себе, целуя. Поцелуй был теплым и неторопливым, наполненный искренностью и нежностью. Мидория вновь позволяет Тодороки взять над собой контроль, слегка приоткрывая губы. Даже за достаточно долгий период отношений, Мидория чувствовал себя полным идиотом в плане близости. Он то невпопад краснел, то неаккуратно двигался. Для него всегда было загадкой, почему каждое действие Тодороки было настолько точным, будто виртуозным, выученным и заточенным наизусть. Шото прекращает поцелуй, наблюдая за смущенным и раскрасневшимся Мидорией. Изуку пытается сдавить глупую улыбку, которая была здесь совершенно невпопад. Он отводит взгляд, стесняясь своей неловкости. Тодороки проводит по бедрам юноши пальцами правой руки, очерчивая движениями контур шрама, оставшегося после их первой схватки с Альянсом Злодеев. Мидория закрывает глаза, не в силах больше отводить то в одну, то в другую сторону смущенный взгляд. Невесомые движения на коже ощущались гораздо сильнее, нежели грубая сила, как бы парадоксально это не было. Очень редко юноши могли остаться надолго наедине. Виной тому был плотный график занятий и тренировок, постоянные неожиданные схватки и практики. Из-за этого часы уединения были для обоих чем-то запредельным. Рай на земле.       Изуку, слегка нервничая, перебирает подрагивающими пальцами спутанные волосы, наблюдая за Тодороки, который с упоением изучал ссадины на плечах Изуку. — Тодороки-кун, — нервно запинаясь, шепчет Мидория, заставляя Шото отвлечься от любимого занятия и посмотреть юноше в глаза.       Взгляд Тодороки одурманен желанием, жаждой. Но только Изуку мог видеть в них одновременно со всем этим еще и какую-то глубокую печаль, которая таилась где-то за пеленой вышеперечисленных чувств. Печаль тщательно скрывалась как внутренне, так и внешне. Тоска по несбыточному светлому будущему и печаль по отвратно тяжелому прошлому. Изуку знал её причину, но затрагивать эту тему вновь он не хотел. — Это какое-то безумство, — хрипло продолжает Изуку, неожиданно охая от того, что любовник провел руками по бедрам, продолжая движения вниз.       Тодороки лишь еле заметно улыбается, не отрывая взгляд от глубоких и наивно-детских зеленых глаз Мидории. Этот взгляд преданности и искренности Шото выучил уже давно. Впервые Изуку так посмотрел на него при их первом разе. Нервно подрагивая, он лежал под Тодороки, как-то запуганно осматриваясь по сторонам, краснея. Тогда Тодороки легким касанием руки заставил парня повернуться лицом к себе и сказал: «все будет хорошо, верь мне». Именно в этот момент холодный и какой-то тусклый, будто неживой, взгляд Шото встретился с открытым и искренним взглядом Мидории, который полностью доверился ему. — Наш мир и так одно сплошное безумство, — пожимая плечами, отвечает Шото.       Изуку неловко хмыкает в ответ, поежившись. Юноша вновь начинает рассматривать травмированную часть лица Тодороки, цепляясь взглядом за каждую мелочь, которую мог разглядеть. Небольшой шрам около носа прямо на ошпаренной когда-то коже. Возможно, эти два увечья были получены в один и тот же момент, но Изуку не был в этом уверен. Эта особенность будто разделяла лицо Шото на две части. Но не разделения на так называемое добро и зло, как обычно принято считать. Несхожесть правой и левой стороны лица Тодороки будто отображало его внутренний раскол, душевный конфликт, который Шото хранил уже многие годы в себе. Желание полного овладения себя и контроля над собой противостояли принципам и какому-то детскому упрямству. Мидория понимал, что шрамы, которые навсегда увековечились на теле Тодороки-куна, были получены в связи с событиями, которые полностью перевернули его мировоззрение, личность и характер. Шрамы Мидории же были получены, скорее всего, только лишь из-за его упрямства и неаккуратности. Почему-то, задумываясь об этом, Изуку испытывал чувство стыда.       Мидория почувствовал, как Тодороки уверенным движением стянул с его бедер пижамные штаны. Изуку стеснительно хмыкнул, вновь густо краснея. Веснушчатый положил свои руки на плечи Тодороки, хватаясь за те то ли от нервов, то ли от привычного уже смущения. Изуку чувствовал себя очень неловко из-за того, что парень перед ним сидел полностью одетый, будто вновь подчеркивая свое превосходство над Мидорией. Изуку уже смирился со своим неофициальным статусом омеги. Неважно, кем он являлся, главное, что он был сейчас рядом с нужным ему человеком.       Тодороки провел рукой сквозь ткань нижнего белья по уже возбужденному члену Мидории, наблюдая за реакцией юноши. Изуку зажмурился, нетерпеливо кусая нижнюю губу. За не самый длительный срок отношений Шото уже успел изучить почти полностью повадки и предпочтения парня. Реакция Изуку на те или иные действия уже не была для Шото чем-то новым. Новым для Тодороки были лишь свежие ссадины и синяки на теле партнера, которые только украшали бледную, усыпанную причудливыми веснушками, кожу Изуку. Но, пусть все это было чертовски предсказуемым, с каждым разом парня все сильнее и сильнее возбуждало мраморное тело в грубых увечьях. Наверное, он был действительно болен на голову, раз предпочитал любоваться таким зрелищем.       Тодороки повел плечом, одним лишь жестом приказывая Изуку убрать руки с его тела. Мидория покорно повинуется, прижимая согнутые в локтях руки к своей груди. Взгляд Изуку невольно падает на свои собственные запястья. Руки, обвитые небрежными шрамами, которые останутся на теле юноши до конца его дней. Так ужасно, но так завораживающе одновременно. Шото оттягивает ткань белья парня, прикасаясь к теплой плоти рукой, повторяя незамысловатые ритмичные движения. Мидория неловко охает от неожиданности, обхватывая ногами талию партнера, тем самым неосознанно заставляя Тодороки приблизиться. Парень закрывает глаза, чувствуя, как тяжелое возбуждение окутывает тело. Шрамы на плече левой руки начинают неприятно ныть, но Изуку старается не обращать на это внимания, концентрируясь только на Тодороки. Юноша ощущает, как другой рукой Шото проводит по его груди, небрежно задевая пальцами затвердевшие соски, слегка надавливая на бледно-красный рубец около ключиц. Изуку жмурится еще сильнее, приоткрывая губы в немой мольбе. Его ноги невольно дергаются от напряжения, сильнее сжимая талию Тодороки. Тот самый момент, когда глухая боль от незаживших ран сплетается в танце с жадным возбуждением. С желанием обладать. С примитивным «хочу тебя здесь и сейчас». Изуку смущенно отворачивается, тихо постанывая, кончая в руку Тодороки. Алый румянец пленяет лицо Мидории, сильнее подчеркивая своим цветом россыпь веснушек на коже. Шото умиротворенно закрывает глаза, в последний раз проводя рукой по члену парня, глубоко вздыхая. Поправив упавшие на глаза пряди темно-зеленых волос, Изуку наблюдает за спокойным лицом юноши. Почти никогда Изуку не мог разглядеть на лице Тодороки хоть какую-то явно выраженную эмоцию. Это случалось крайне редко. Мидория мог видеть приглушенную боль, еле заметную любовь и такую же крайне незаметную страсть. Будто Тодороки стыдится и не желает показывать свои истинные переживания, подавляя их. — Ты не должен прятать то, что чувствуешь, — нарушив неловкое молчание, говорит Изуку.       Тодороки, открыв глаза, поджимает губы, мотая головой. Шото даже самому себе до конца не мог признаться в том, что по уши погряз в любви к этому неуклюжему, наивному парню. Что он пленен его приземленной, но одновременно такой необычной красотой. Что зависим от его внимания. Что испытывает слабость при виде его раненого тела, при виде его шрамов, рубцов, переливающихся синими оттенками синяков. Это все неправильно. Но Тодороки казалось, что вся неправильность и абсурдность ситуации привлекали его еще сильнее. — Эмоции — слабость, — шепчет Тодороки в ответ, опуская взгляд.       Нет, не эмоции были его слабостью. Слабостью Тодороки был Мидория.