Кто слеш читает по ночам...

- скажи нам, что именно ты видела? молча прячу глаза. не хочу разговаривать сейчас. - да не бойся нас, - Дубинин ласково обнимает меня за плечи и присаживается рядом, - мы же так, из чистого любопытства - за твою же психику беспокоимся, - бормочет, тщательно подбирая слова, Холст. о, моя психика! не думаю, что о ней размышлял гитарист три минуты назад, стоя на коленях возле своего коллеги и увлеченно мыча. - ну девочка, - делая лицо невинным и лучезарным, просит Дуб, - ну скажи хоть слово! однако, мне ничего не стоит различить его фальшь. столько раз я видела истистиные эмоции, буквально ловя порождаемые ими электрические заряды, а это... только попытка заставить меня дать показания. жалкая и ничтожная. - ладно, - уже срывается на нервный крик Владимир Петрович, - поставим вопрос иначе, - и бесцеремонно хватая меня за лицо, он становиться строгим и серьезным, - чего ты хочешь? а? билеты, автографы, фото? поехать с нами в тур? о, какое заманчивое положение, мой дорогой софанат Ницше! будь мне сейчас пятнадцать лет, я бы согласилась на последнее и сохранила вашу тайну нераскрытой. но сейчас, когда моя коллекция арийских трофеев и так хороша, а в закромах есть даже паспортные данные Вашего менеджера, все предложенное теряет запретный окрас. да и какую цацку можно выменять на знание того, что ты был прав и твои любимые музыканты - жестокие любители нетрадиционно мужских сексуальных игрищ? это бесценно, согласитесь. Сегодня я шла на удивление медленно. И дело совсем не в каблуках или гололеде. Казалось, мне хотелось непременно остаться жить, и по причине отсутствия серьезных угроз, приходилось беречь себя даже от вымышленных возможных падений и прочих неприятностей. Холод собачий, а ноги преодолевают по полметра в минуту, как будто невидимая боль сковывает все движения; будто это меня сегодня ночью в соседней комнате вые... гкх, любили на пределе возможностей. А ночевала я у Холстинина. Но обо всем по порядку. Москва манит всех. Кто-то жаждет там учиться, кто-то едет в столицу в поисках больших, а желательно еще и легких, денег, кому-то нужна слава и популярность. Но если Вы хоть раз ощущали чувство безумной ностальгии по арийскому концерту, наверняка в этом состоянии у Вас был порыв бросить «все это дерьмо» к чертям и рвануть в златоглавую на ближайшее выступление главарей «арийской расы». Все же по обыкновению что-то заставляет оставить эту идею, но мне не повезло: держаться было не за что, и вот уже я, запутанная коридорами московского клуба, наблюдаю с какой страстью Дубинин прижал Холстинина к стене, как в поцелуе он медленно переходит от нежности к самым жестким аккордам страсти, словно настраивая их обоих на концертную волну. Давай уже, - торопит гитарист, стягивая с вечного коллеги облегающие джинсы. Но басист противиться, и невозможно понять: заигрывает он так или есть идеи как поинтересней провести оставшиеся до сцены десять минут. Оставь это на потом, - задыхаясь пытается сказать Виталий, но его друг видимо лучше знает, что нужно для удачного выступлению звезде Russian heavy, и опускается на колени, выказывая так все свое глубокое... ого, ого, что творит! я бы даже сказала глубочайшее «уважение». Думаю не стоит объяснять, что радость скрыть не возможно. Даже ярые металлюги, те что обвешаны железом не хуже средневековых рыцарей, и обычно пьяны и злы, вскользь улыбаются, когда покупают билеты на долгожданный концерт любимой банды. Вот и мне не удалось долго маскироваться: не знаю, что именно привлекло внимание музыкантов — звук капающей слюны или то, что Дубининское «не останавливайся» прозвучало на два голоса. Поняв, что справиться со мной не получиться, Холст и Дуб взбесились по-настоящему. Отменить выступление было нельзя да и задерживать тоже не прилично. Злые донельзя музыканты отправились на сцену, заперев меня в гримерной без права на воду и посещение уборной. Жестоко, но мне даже было приятно, что Владимир Петрович был строг со мной как с Виталиком, когда тот отказывался выполнять его сексуальные прихоти. Благо, я не в его вкусовых пристрастиях, а даже если и была бы, то все наше возможное «веселье» уже попадало б под статью. О, какая мука быть близко к музыке и не иметь возможности слушать ее в полноценном формате! Зачатки клаустрофобии и невозможность быть на концерте фактически на нем присутствуя развили мою истеричность до предела. Помниться, на последнем артуровском концерте мы вместе с какой-то девахой во время исполнения Там Высоко разревелись и повисли друг на друге — такая потеря оказалась не для нашей психики. Это так, для уточнения, что рыдать по поводу арийцев, их траблов и фейлов— мое призвание. Чья-то рука нежно теребит меня за щеку. Кажется, задремав, я и не заметила, что гримерная уже наполнилась своими законными жильцами. Лицо Попова выражало крайнюю озабоченность по поводу моего присутствия на его законной территории. Однако, факт того, что из застенок истерической полудремы меня вывел арийский гитарист еще больше беспокоил меня. Ну, что еще должна была сделать девушка в такой ситуации? Макс был явно шокирован увиденной картиной со мной и Сергеем в главных ролях, но более его, конечно, поразила амплитуда звуковых вибраций, которую мы с Приистом создали, развив громкость своих возгласов с нуля до грани ультразвука буквально за пару секунд. Это что? Это кто? Это, мать вашу, зачем? - барабанщик явно потерялся в падежных вопросах. Я... я... да я, - зареванные глаза явно давали больше объяснений, чем заплетающийся от страха и чувства крайней вины, язык. В любом случае, нужно Вам обоим успокоительное принять, - весьма кстати предложил Удалов, и пятясь вышел из гримерки. Неловкая тишина. Боковым зрением замечаю взгляд Попова, и не выдерживаю. Сейчас придет Владимир Петрович и заберет меня. Ага, как же. Тебе лет-то сколько? - усмехнувшись бросает гитарист, но пристальных глаз не отводит. А это и не важно вовсе, - обиженно отмахиваюсь, чувствуя недвусмысленный намек, - вы только и думаете, что нам как бы только в постель к музыканту запрыгнуть и автографом хвастаться! Ну почему же? - полу извиняется Сергей, - просто до гримерок обычно добираются самые ненормальные. А самые преданные приходят на концертную площадку раньше Вас самих, годами стоят в первом ряду, боясь после концерта, при раздаче автографов лишний раз взглянуть, и скупают весь лицензионный мерч, не поддаваясь на контактные записи и прочую контрабанду; ловят каждое ваше новое увлечение, пытаясь приспособить его под себя, знают «чуть больше, чем надо», ибо проштудировали «Легенду» и «Арию Маргариты», что можно среди ночи будить, называть номер страницы — и они вам начнут текст зачитывать. Но это все просто так! - предательские слезы снова подводят, - мы же «ненормальные»! Ты до чего ребенка довел? - от гневного голоса драммера мы оба вздрагиваем, - тихо-тихо, вот на, выпей, - проснувшийся материнский инстинкт делает Макса заботливым, словно моя бабушка. Да я вообще ничего! Она сама! Чесслово! - кудрявый виртуоз гитары пытается безрезультатно оправдываться. Я молчу, дрожащими рука пытаясь поднести чашку ко рту и не промахнуться. Когда уже придет Холстинин, выпорет меня ремнем от фендера и отпустит? Так ведь не долго и на поезд опоздать. Твою мать, поезд! Мгновенно вскакиваю, и на ходу соображая как выбраться из закоулков клубных застенок, пытаюсь сказать что-то похожее на «Простите, мне пора, засиделся я с вами». Попытка терпит двойное фиаско: язык меня все еще не слушается, это раз, а тело сталкивается в дверях с Холстом, это, соответственно, два. На вопрос куда это я собралась, ответить даже не пытаюсь — просто медленно пячусь назад, дабы быть подальше от могучих холстининских ладоней и особенно от гитары в них. Да я никому не скажу, - я визуально закрываю рот на замок и выкидываю воображаемый ключ в никуда, - честное слово! И не видела я ничего: кто спросит меня что в Москве на концерте было? А я такая — ничего, концерт, собственно, и был, - мой нервный смех в тот момент положения явно не спасал. Дуб из-за спины коллеги корчит мне зловещие рожи не имеющие ничего общего с его привычным юмором, и земля, а точнее паркет, словно кто-то вытягивает из-под меня. … Бля, сказал же тебе: твоя инквизиция до добра не доведет! Ладно мы, хер с нами, - весьма альтруистично звучал голос Попова сквозь неосязаемую вату в моих ушках, - но девчонка-то за что пострадала? А если она не очнется? Ты об этом подумал? Бля, бля... Ты еще не истери! Как бабы с ней носитесь! Она между прочем для нас сейчас — угроза номер один! Как Брейвик для эмигрантских детей! Откуда он только эти метафоры чудовищные берет, - чувствую как кто-то прислушивается к биению моего сердца и пытается прощупать пульс. Через приоткрытые глаза замечаю золотую голову Житнякова и нежную улыбку при первых поданных признаках присутствия сознания, - не кричите, пожалуйста! - интеллигентно просит он, - кажется, эээ... , наша гостья очнулась, - торжественно завершает вокалист. Спокойно, Вов, спокойно! - Максим ловко удерживает Владимира от любых попыток дернуться в мою сторону. Сжавшись в комок, чувствую, что сильные Мишины руки заботливо укрыли меня пледом и оборонительно обняли. Да что я — убью ее что ли?! Я не сумашедший! - орет Холстинин. Объясни хотя бы, как она вообще здесь оказалась! Не знаю! - все еще гневно вопит гитарист, - но она! Она нас застала! С Виталиком! Перед концертом! - рядом на диван плюхается что-то увесистое, и слышаться всхлипы. Ааа, так вот почему ты сегодня играл так хреново, - протягивает Попов и тут же огребает метко запущенной в него подушкой. Но, я нничего нникому нне скажжу! - только сейчас замечаю, что меня не хило знобит. Миша протягивает мне чай, и обнимает еще крепче. Володь, но ведь существует только один способ сделать так, что бы она молчала! Только потом тебе лет 8 придется отдохнуть от музыки и этого суетного мира, - саркастично философствует откуда-то из-за двери Удалов. Можно еще ей язык отрезать, - от серьезности дубининского тона, чашка из рук выпадает, - хотя писать она все равно сможет, так что придется еще и... Хватит! - недовольно, но осторожно прерывает вокалист рассуждения Дубинина, - посмотрите до чего вы девочку довели?! - его рука касается моего лба и только теперь ощущается, что градусник сейчас показал бы 39, не меньше, - она уже тысячу раз прокляла тот день, когда впервые вашу запись услышала! Взрослые люди, мужчины, а в руки себя взять не можете! Тирада Михаила произвела впечатление только на Холстинина: он поменяв дислокацию, присел рядом со мной и начал медленно гладить меня по спине. Толи это извинения, толи еще что, для меня загадка. Доверять этому порыву я все равно не стала, и еще больше прижалась к Житнякову. Что делать будем, господа? - Сергею явно была интересная моя дальнейшая участь. Что-что? - поняв настрой Холста, констатировал Виталик, - отпустим домой и будем надеяться на ее совесть. Больше ведь и не остается ничего, - полувыпросительно заключил басист. Как отпустим? Куда? - Миша явно не желал прощаться, - ей же плохо, а вдруг она... Сейчас вызову такси, и все улажу, - растерев по лицу остатки слез, пробормотал Холстинин, - ты где живешь? Ну не бойся, я уже отошел! С опаской смотрю на Мишу — тот лучезарно улыбается в ответ и кивает в знак того, что можно ничего не боясь говорить. Не в Москве, - осторожно отвечаю я, и инстинктивно вжимаю голову в плечи. Блядь, - вырывается у Дуба, - и поезд, кончено, уже ушел! Я киваю и снова заливаюсь слезами. Вокалист просит Сергея налить мне еще чая, и шепчет что-то успокаивающее мне — я не разбираю, от стыда хочется покончить жизнь самоубийством. Хотя в чем я виновна, сказать сложно. Мы с Мишей на заднем сидении. В коротких паузах между забавными рассказами о годе гастрольных мытарств, он заставляет меня пить подслащенную воду — сериальное средство от нервных переутомлений. Рядом Дубинин нетрезво икая, периодически вставляет свои нецензурные комментарии. Холстинин постоянно оборачиваясь с водительского места, улыбается, но Виталий своим метким, понятным только ему и непередаваемым на бумаге диалектом, призывает его следить, мать твою, за дорогой. Квартира, снимаемая музыкантами для личных встреч, оказалась очень уютной. Сюда уже успели перекочевать пару гитар Холста и пара десятков носков Дуба. Исключительно обаятельный мужской беспорядок царивший в этом царстве разврата, очаровывал. Миша увлек меня за собой на кухню, пообещав научить готовить имбирный чай, в то время как хозяева этого эдема удалились в одну из комнат, нарочито громко включив Iron Maiden. И пока гитарист и басист решали сугубо музыкальные вопросы по средствам прямого контакта, заставляя мою фантазию буквально агонизировать от количества возможных вариантов их действий друг над другом, мы с новым арийским голосом незаметно перешли от приготовления лечебного чая к замесу теста для шарлотки и нелепым фотографиям, на которых оба по утиному кривили губы и надували щеки, испачканные мукой. Где-то часа в три ночи, Михаил строго-настрого приказал мне отправляться спать. Пришлось повиноваться, но не все так просто. Вокалист решил проконтролировать этот процесс, потому сел рядом и начал тихо что-то напевать. Отключилась я практически моментально, а проснувшись утром обнаружила, что и Житняков недолго еще пытался уснуть: запрокинув голову на спинку дивана, он спокойно посапывал. Стараясь никак не обнаруживать себя, едва скрипнув дверью я вышла коридор. Услышав какой-то неправдоподобный стон из соседней комнаты, я инстинктивно рванула туда, ведь без моей помощи там явно не обойтись! Конечно, ведь Владимир Петрович один не справиться с Дубом, а я вполне могу подсказать пару необычных поз для... ну Вы поняли. Не стоит и говорить, каким матом меня обложили музыканты, когда я второй раз за сутки помешала их любовной идиллии. Правда, на этот раз в конце они извинились, однако от занимательно процесса решили не отвлекаться. Я же отправилась на кухню выполнять данное Михаилу обещание разбудить его завтраком из любимых вокалистом блинчиков и свеже сваренного кофе. Лицо неприятно свело, и я с трудом оторвала его от поверхности, по которой оно распласталось. С экрана компьютера на меня смотрела интернет-страница очередного слешерского сообщества. Мысленно обрадовавшись, я потрясла головой, сгоняя последние остатки чудовищного сна. В это время принтер обрадовал меня оповещением о готовности напечатанных фото. Чья-то незнакомая кухня, я, Житняков, щеки в муке. Твою мааать!