О жизни в Санкт-Петербурге

      Юри торопливо шел по Дворцовому мосту, зябко ежась от порывов ветра с Невы. Осень в Санкт-Петербурге — кто бы сомневался — была дождливой, ветреной, но потрясающе красивой. Небо было затянуто серостью со всех сторон, но даже так шпили Петропавловской крепости сияли, посреди темного дождливого города. Парень попробовал натянуть на голову капюшон, однако быстро откинул эту идею — ветер тут же срывал его и бил по лицу мелкой изморосью. Кацуки вздохнул полной грудью, отворачиваясь от порывов ветра, когда фигурист повернулся обратно, то замер. Перед ним открывался вид на Зимний… Сейчас его светлая патина краски вместе со всем городом померкла, стала почти серой, а рядом, рядом Сад Зимнего был устлан золотисто-желтой листвой.       «Наверно, об этом Виктор читал стихи», — подумал Юри, ощущая, как его пальто стало тяжелым и влажным от дождя. Он думал о том, что здесь, наверно, ходили великие поэты, может быть, даже правители России. Кацуки достал телефон, но экран тут же покрылся мелкими каплями дождя и слабо реагировал на прикосновения.       Время вечернее, поэтому на набережных и на мосту образовались пробки, но, странно, раздражающих автомобильных гудков не было слышно. Они с Виктором жили в одном из старых домов на Гороховой. Сам Юри всегда тревожился этих знаменитых дворов-колодцев, а Виктор отвечал, что это и есть самый настоящий Питер. Идти было совсем не далеко, тем более, на дорогах пробки в восемь баллов, и все узкие улочки центра забиты до самых широких проспектов спальных районов, а кое-где стояли и проспекты.       Юри потуже затянул шарф на шее, сутулясь, чтобы ветер не задувал за шиворот. Петербургские ветры всегда беспощадны — никогда не знаешь, откуда точно дует ветер, потому что, куда бы ты не шел, он дует тебе в лицо. Кацуки зарылся в шарф по самый нос, но тот тоже был мокрым, поэтому это мало спасало. Виктор, конечно, говорил, что погода в Петербурге, особенно, осенью — это что-то с чем-то, но что и с чем, так и не объяснил. Но теперь уже было и не нужно, Юри прочувствовал это сам. Парень теперь понимал, почему так много русских идут в фигурное катание – прыгать через лужи нужно уметь, особенно, если лужа — это практически вся дорога, лишь с небольшими островками суши — как раз чтобы приземлиться на носок. Он сам усмехнулся своей мысли, когда дошел до конца моста, где и была та самая лужа.       Когда Юри зашел в парадную, он отчетливо почувствовал, что с него потекло на пол, хотя нет, скорее, все впиталось в жесткий войлок пальто. Лестничные пролеты казались ему бесконечными, но, наконец, показалась знакомая дверь, а потом и знакомый голос, вернее лай Маккачина. Кацуки потянул дверь на себя, зная, что его ждет долгое приветствие с пуделем. Маккачин тут же сложил на него передние лапы, вылизывая лицо, видимо, чтобы навести еще больше сырости.       — Эй-эй, я тоже рад тебя видеть, — Юри засмеялся, потрепав пса за ухом, тот блаженно закрыл глаза, продолжая вилять хвостом, стоя на задних лапах. Когда Маккачин успокоился, Юри скинул с себя мокрые насквозь ботинки, а потом и пальто. Его взгляд тут же зацепился за куртку с тигровыми вставками и косуху. «Виктор не говорил, что мы ждем Юрио и Отабека», — пронеслось в голове Кацуки, но потом громкий вскрик Плисецкого из кухни все расставил по своим местам.       — Юри, — Виктор вышел в прихожую, осторожно обнимая свою самую сексуальную свиную котлету, а потом нахмурился. — Совсем промок?       Кацуки покачал головой, прижимаясь к теплому Никифорову, который так приятно пах домом. Этот непередаваемый запах есть у каждого дома, и чувствуется он лишь, когда ты туда приходишь.       — Ты не говорил, что мы ждем гостей, — Юри покосился на вешалку, а потом на дверь кухни.       — Юрио и Отабек только сегодня вернулись из Казахстана, и оказалось, что в их доме отключили отопление из-за аварии, ты ведь не против, если они поживут у нас? — Виктор осторожно зачесал пальцами мокрые волосы Кацуки назад, а потом оставил легкий поцелуй на его лбу. Юри же покачал головой, потому что он не против, тем более, он давно уже не видел этих двоих.       Откуда-то с кухни послышался недовольный крик Плисецкого о том, что «никакой я не Юрио!». А потом низкий голос Отабека, который что-то говорил Юре, но Никифоров и Юри разобрать не смогли.       Кацуки вместе с Виктором зашел на кухню, на столе стояли кружки с ароматным черным чаем и небольшой торт в честь приезда гостей. Юри пожал руку Отабеку, а потом чуть приобнял Юрио. Пусть тот и вел себя, как дикий кот, но сейчас они общались много теплее, чем раньше, да и нрав Плисецкого стал чуть сдержаннее.       — Садись, мы совместными усилиями приготовили тебе ужин, — Виктор обратился к Юри, который тут же устроился в уголке, чтобы не мешаться под ногами. Через минуту перед ним была тарелка с пюре, овощным салатом и котлетой…       — Это?.. — вопрос Кацуки повис в воздухе, а потом вся компания дружно рассмеялась.       — Ты только о кацудоне и думаешь, — прокомментировал Плисецкий, а потом добавил, — это обычная котлета по фирменному рецепту мамы Бека. – Юра скосил глаза на своего парня, а потом на улыбающегося Виктора.       — Ты ешь, ешь, дети вымотали тебя, наверно, — Никифоров уже крутился около плиты, переставляя всю посуду, словно в тетрисе, чтобы никто ничего на себя не опрокинул. Где-то уже шипел поставленный чайник, а Юра рассказывал о том, что нового видел в Астане, где они с Отабеком побывали, как катались на мотоцикле, и еще множество всего, сопровождая это бесчисленными фотографиями.       Юри улыбался, у него было такое ощущение, что Юрио вырос у него на глазах. От былой прима-балерины мало, что осталось — волосы отросли, стали почти такими, как у Виктора в юношестве, он стал намного выше, раздался в плечах, и сейчас был на пике своей формы. Скоро начнутся отборочные и этапы Гран-При, а перед этим они вместе с Беком решили устроить себе отпуск и, заодно, поближе познакомиться с родиной Алтына и его семьей. Виктор же тренировал юниоров вместе с Яковом, а сам Кацуки занимался с малышней, которая только училась вставать на лёд.       Юри улыбался, пропуская мимо ушей половину из того, что говорил Плисецкий. Парень очнулся, только когда перед ним возникла его большая кружка с ароматным чаем и кружочком лимона в нем. Кацуки долго пытался понять, почему русские пьют странный напиток из пакетиков, который совсем не похож на чай? А потом распробовал, понравилось, может быть, даже не чай, а то, как Виктор читал стихи вслух, пока Юри делал небольшие глотки, чтобы не обжечься. Кацуки поймал руку возлюбленного, чуть сжал его теплые пальцы, и попытался скрыть порозовевшие щеки. Пусть, их отношения уже были в разряде серьезных, но такие вот внезапные жесты все еще вгоняли Юри в краску. А Виктор и не думал вырываться, только встал за его спиной, чтобы было удобнее, чтобы можно было положить вторую руку на макушку Кацуки или на его плечо. Где-то под ногами Юри развалился Маккачин, словно чувствовал, что второму хозяину следует согреться и не подхватить насморк, который едва ли не круглый год сопровождает каждого жителя Северной столицы.       Вечер медленно перетекал в ночь, Петербург преобразился, изменив свой культурный и красивый дневной образ, на контрастный и веселый ночной. А компания переместилась в гостиную, чтобы посмотреть какой-нибудь теплый атмосферный фильм в кругу друзей, диван предусмотрительно разложили, тут же откуда-то появилось теплое пушистое одеяло, пара подушек и плед, на случай, если станет совсем холодно. Юри вместе с Виктором быстро облачили это все в постельное белье, кстати, с тигровым рисунком, поэтому тут же были допрошены Плисецким на предмет магазина, где можно купить такое. Отабек лишь улыбался, слегка кивнув, потому что уж кому, как не ему знать, что Юра Плисецкий может сделать ради такой вещи.       Виктор же с Юри только улыбались, специально выбирали и искали именно такое белье, знали, что рано или поздно, Юрио останется ночевать и точно оценит. Отабек расположился слева, ближе всего к двери, а Плисецкий тут же нырнул ему под руку, и чета Никифоровых-Кацуки явно ощутила себя родителями, радующимися за нашедших друг друга детей. Они же сами улеглись справа, Виктор полусидя, а Юри уложил голову ему на живот. Так и смотрели, перебрасываясь комментариями по поводу фильма. И даже Плисецкий не так остро реагировал на нежные романтические моменты в фильме, только вяло отметил, что наутро после даже романтической ночи, уж никак нельзя остаться с идеальным макияжем. А уж тем более, лезть целоваться, пока не почистили зубы.       Кацуки тихо посмеивался, то и дело, пряча лицо в складках домашней футболки Виктора, который гладил его по волосам, обнимал одной рукой, и иногда шептал что-то, наверно, смущающее, потому что щеки Юри то и дело алели, хорошо, что в темноте этого было не видно.       Уже к концу фильма Юра и Виктор тихо посапывали, а Отабек и Юри, как самые выносливые и почти не сонные досматривали фильм, который, конечно, кончился хорошо. Они вдвоем переглянулись, поняли что-то совсем без слов, выключили телевизор и укутались вместе со своими русскими в плед и одеяло. И было совсем все равно, что Маккачин между ними иногда дергал лапами во сне и порыкивал на кого-то. И уж точно все равно, что нужно было захватить больше подушек, но никто ведь не планировал спать на одном диване. Совсем не важно, что досидели почти до утра, а тихий семейный почти вечер перерос в тихую ночь, где каждый был в безопасности, рядом с теми самыми людьми.       На Санкт-Петербург наступал рассвет, и все равно, что небо уже затянуто от начала и до конца в серое, все равно, что по подоконнику стучит дождь, а дворник где-то под окном шуршит метлой по асфальту. Все нужное можно уместить на одном диване в гостиной под пледом и одеялом.