Я люблю тебя, папочка

Мать бледна. Она почти ничего не ест и пьёт одну лишь воду. Спит по четыре часа в сутки. Шеф постоянно делает ей выговоры. Домашнее хозяйство простаивает. Лампочка в коридоре перегорела. Стол в гостиной заставлен мутными захватанными стаканами. Немытую посуду затянул голубоватый покров плесени. В мойке на кухне смердят жирные засаленные сковородки. В доме завелись муравьи. По углам появилась тонкая, хрупкая паутина. Книжные полки и шкафы покрывает миллимитровый слой пыли. В холодильнике одиноко стоит полупустая бутылка кетчупа с замызганной красными разводами крышкой. Маленький ребёнок плачет почти без остановки. Из туалета по всем коридорам разносится жуткое зловоние. Кошка ушла из дома. Пластиковое мусорное ведро в прихожей завалено отходами; пищевые остатки постепенно гниют. Клумбы заросли сорняками. Семья, живущая в запущенном доме, завтракает. Исхудавшая мать с непроницаемым лицом держит на руках осипшего от бесконечного крика младенца. Её не волнуют хрипы, вырывающиеся из жалкого цыплячьего горла сына. Она равнодушна и неестественно спокойна. Умиротворена и безразлична к внешним раздражителям. Холодна и удовлетворена жизнью. Ребёнок напрягает ослабевшие голосовые связки, стараясь привлечь к себе внимание. Пижамные штаны промокли от мочи и жидких испражнений. Воротник пёстрой майки испачкан вывалившейся из беззубого рта пресной, безвкусной молочной кашей. На столе стоит миска с белой, комковатой и пахнущей скисшим молоком субстанцией. Напротив матери, на противоположном конце стола, сидит миловидная девочка в хлопчатобумажном платье и с двумя забавно торчащими в разные стороны хвостиками. Старшая дочь Магда послушно ест скудный завтрак и улыбается. С тех пор, как отец пропал, дом словно погружен в бдение над гробом. Расследование похищения продвигается медленно и может затянуться на неопределенное время. У полиции есть множество подозреваемых. Но нет прямых улик, свидетельствующих, что преступником является кто-то из них. Следователь, занимающийся этим делом, предполагает, будто сорокашестилетний мужчина мог исчезнуть без чьей-либо помощи. То есть попросту сбежать от семьи. В первые сутки после пропажи мать двоих детей была уверена, что это абсурд. Она бурно выражала своё недовольство теорией следователя, который разговаривает с ней монотонно и растягивая слова. А потом боевой дух испарился, вылетая из человеческого тела струйками невидимого дымка, и женщина обмякла, как лопнувший воздушный шарик, прекратив спорить со следователем. Пусть думает, что думает. Пусть не пытается напрячься для продвижения расследования. Муж всё равно вернётся. Магда продолжает прилежно посещать школу и учиться с завидным усердием. Всегда опрятная, ухоженная и аккуратная, она приходит в класс, с лёгкой улыбкой садится за первую парту и лучезарно здоровается со своей соседкой. Одноклассники знают, какое горе постигло семью. Педагоги знают, в каком состоянии находится мать Магды. Поэтому и те и другие пребывают в замешательстве из-за её улучшившейся успеваемости и приподнятого настроения. В худенькую и убогую ученицу средней школы будто вдохнули жизнь. Доселе молчаливая и невесёлая, она осталась такой же молчаливой, но стала светиться какой-то странной, необычайной радостью. Кто-то считает, что Магда стесняется выдавать свою печаль, маскируя её несвойственным поведением. Со временем эта уверенность крепла. И тут у педагогического коллектива, считающего своей работой лезть в хрустальные детские души неотёсанными, грубыми руками, наконец лопнуло не терпение. В сегодняшний день классная руководительница наивно просит учеников не шуметь, пока её не будет. А девочку с хвостиками она силком тащит к школьному психологу — к человеку, решившему похоронить профессионализм под грудой социологических анкет для определения профориентации у выпускников. В кабинете психолога жарко; людям, находящимся в кабинете, холодно. Классная руководительница мнётся у порога, рассматривает бесполезные дипломы на стенах, годящиеся лишь в макулатуру, и обтирает ледяные, потные ладони об юбку. Психолог, переплетя заскорузлые пальцы, смотрит на девочку, как на зверушку, которую предстоит препарировать. Магда сидит напротив.  — Ты не должна держать всё в себе, — говорят ей. — Ты должна выговориться, рассказать о своей грусти, выплеснуть мысли.  — О чём вы? — спрашивает она, словно не понимая.  — Не волнуйся. Твой отец обязательно найдётся. Магда искренне и широко улыбается и отвечает:  — Обязательно вернётся. На неё смотрят с жалостью. Ей втолковывают глупости. Её долго обрабатывают, как бесформенную каменную глыбу стальным шпунтом. Классная руководительница что-то говорит психологу. Палачи единогласно решают не продолжать копание в её чувствах и отпускают обратно в класс. Уроки тянутся так же вяло и скучно, как и до пропажи отца. Когда Магда возвращается домой после занятий, в коридорах и комнатах по-прежнему смешиваются фантастическая вонь и сладковатый запах гниющих фруктов. Но что-то изменилось. Девочка присматривается, прислушивается, принюхивается и с удивлением обнаруживает, что слышит голос матери. Бодрый и живой. Магда изумляется, потому что в добавок не слышит плача младшего брата, ставшего фоновой музыкой их дома. Сердце её разгоняется, будто бы желая вырваться и убежать прочь. Она нервно сглатывает слюну и, оставив школьный портфель в прихожей, направляется в комнату, в которой разговаривала её мать. Младший брат умыт, одет и уложен в детскую кроватку. В зале за обеденным столом, который сегодняшним утром видел безумие ходяйки дома, чинно восседает соседка. Она пьёт чай из фарфорового сервиза, извлекающегося на свет только по особым дням. Мать не любит чай, предпочитая ему кофе с молоком, однако сейчас прихлёбывает горячий имбирный напиток не менее интенсивно, чем гостья. Магда приглядывается. Она не выдаёт своего присутствия — один её нос торчит из-за угла. Занятые беседой взрослые не замечают прихода девочки, а девочка с каждой секундой осознаёт, что произошёл какой-то значительный переворот. Мать пьёт чай так, будто не замечает, что за жидкость налита в её чашку. Она опять безразлична к окружающему миру. Она опять не обращает внимания на внешние раздражители. Но теперь к этому прибавились возбуждённость, волнение и резкие жесты.  — Послушай, эта долбанная полиция совсем обленилась, — говорит мать соседке. — Следователь, этот жирдяй в полицейской форме, ляпнул, что нет весомых улик! Ну, так ищите улики, зацепки! Кошмар, а не органы правопорядка… Чай невкусный… В общем, я решила нанять частного детектива. Это ерунда какая-то — тянуть с делом почти две недели! Господи, а я-то, как я опустилась, во что я превратилась? У меня мысли путаются. Я не верю, что муж ушёл. Как вообще можно выдвигать такие теории, когда есть факты, реальные факты? Вещи остались в таком состоянии, как будто он просто вышел в магазин. Всё на месте! Я захожу в его кабинет и мне кажется, что он вот-вот вернётся. Но они упрямо настаивают на своём. Если не видят этих… как их… следов борьбы, то, значит, ушёл сам! Да что за абсурд?! Соседка кивает, соглашаясь с каждым утверждением. Младенец в кроватке обсасывает палец. Магда на цыпочках возвращается в прихожую, забирает школьный портфель и поднимается на второй этаж. Ступени тоненько поскрипывают под весом детского тела. Мать, излагающая соседке свой план, замирает, прислушивается и снова принимается изливать сумбурные мысли. Мать до последнего надеется вернуть мужа, вернуть привычный порядок в доме, но Магда с бережливостью высчитывает — пока поднимается по лестнице — потенциальные убытки от услуг частного детектива. Возможно, он обнаружит пару зацепок, которые ни к чему не приведут и которые запутают дело ещё больше. Мать зарабатывает ничтожно мало. Коммунальные услуги, специальное детское питание, продукты, памперсы, мелкие бытовые предметы, денежные сборы в школе, починка и ремонт электрооборудования. На последней ступени Магда с разочарованием вспоминает про рваные, старые и никуда не годные туфли и про кошачий корм. Но кошка уже несколько дней не возвращается домой, а туфли могут протянуть ещё месяц-другой. Соседка сидит в гостях долго. Магда делает домашнее задание и потом аккуратно, тетрадь к тетради, складывает школьные принадлежности в портфель с потёртыми углами. Солнечный зайчик, отсвечивающийся от раскачивающегося подвесного зеркальца, отплясывает на стене жуткий ритуальный танец. Магда берёт книгу, садится на кровать и снова прислушивается к звукам дома. Младший брат хныкает, но вскоре успокаивается. Мать говорит громко и с чувством. Сервиз отзывается мерзким, звонким дребезжанием. На кухне страдают отравленные специальным химическим ядом муравьи. Магда закрывает глаза. Ей не нравится столь неожиданная перемена. Она безразлично выхватывает из книги строчку: «На высотах величайшей земной вершины обитают земные боги и не попускают никому из смертных сказать, что они лицезрели их» Магда прочитывает её трижды и трижды не может понять смысл, потому что думает о постороннем. Информация, получаемая с жёлтых, пахнущих старостью страниц, проходит мимо неё, как нечто материальное проходит сквозь призрачную сущность. Точно так же не затрагивает её горе, настигшее семью. Всё произошедшее и происходящее является для Магды фоновыми событиями её жизни, проезжающими мимоходом, как пассажирский экспресс. Мамина суета — это что-то далёкое, незнакомое, не имеющее отношения к послушной школьнице, корпящей над хаотичным смешением учебников на рабочем столе. Ощущения Магды эквивалентны впечатлению от просмотра новостного выпуска: она воспринимает случившееся в качестве проблемы чужих, незнакомых людей, находящихся по ту сторону экрана телевизора. Переживания матери не заразительны. Её бесполезные слова и действия выглядят нелепо. Магда с пугающим хладнокровием размышляет, что действовать нужно по-другому, но убеждает себя, что это дело касается не девочки со смешными хвостиками, а рассудительных взрослых. «На высотах величайшей земной вершины обитают земные боги и не попускают никому из смертных сказать, что они лицезрели их» Магда уставилась в плохо пропечатанные буквы. С момента исчезновения отца из жизни их семьи прошло столько времени, что ей начинает казаться, будто так было всегда. Она считает поведение матери глупым. Надо продолжать работать, чтобы обеспечивать семью, и ждать продвижения расследования. Пускай следователь не заинтересован в деле, но это всё равно его работа. Рано или поздно полиция выйдет на след преступника… или подтвердит теорию побега. А пока надо жить дальше. Магда со вздохом захлопывает книгу и быстро перебегает из спальни в ванную комнату, заперев дверь на замок — мать любительница врываться без стука. Вонь выветрилась и замаскировалась цветочным освежителем воздуха. Девочка не удивилась, если бы сегодня вечером вернулась кошка. Её приход станет вишенкой на этом торте хозяйственно-бытовой реабилитации. Идеально вымытое зеркало отражает не по-детски грустное лицо уставшего, измученного человека. Припухлости вокруг глаз не сходят уже несколько недель. Магда осуждающе качает головой своему отражению и двумя руками одновременно снимает резинки с торчащих хвостиков, которые тут же безвольно рассыпаются и падают на плечи. После небрежного расчёсывания на щётке остаётся внушительный комок волос. Затем девочка стягивает с себя платье и крутится перед зеркалом. На животе желтеет расплывчатый синяк размером с теннисный мяч, а в центре него сиреневатым узором вырисовывается узелок кровеносных сосудов. По окрасу он отдалённо напоминает рельеф Сахары на физической карте мира. Небольшое жёлтое пятно красуется на левой груди и ещё одно, чуть побольше, на ягодице. Магда бережно массирует каждое из них. Уже не болят. Дверную ручку дёргают и, не сумев открыть, возмущённо осведомляются:  — Ты что там делаешь? «Как надо отвечать на такие вопросы? — думает Магда, поморщившись. — Что человек может делать в ванной? Отвечать бы тебе честно: давлю прыщи, рассматриваю себя голую в зеркале, мастурбирую»  — Умываюсь, мама.  — А зачем делать это с запертой дверью? «Лучше бы ответила честно — вопросов было бы меньше»  — Мам, дома не только мы.  — А, — слышится понимающий возглас. — Да всё, уже одни. Я просто хотела попросить тебя спуститься вниз. Нам надо поговорить.  — Угу. Магда дожидается, пока шаги исчезнут в противоположной от ванной комнаты стороне, и надевает короткий ворсистый халат, по структуре материала напоминающий ковёр в гостиной. По дороге на первый этаж она собирает волосы в хвост, разместившийся ниже затылка — так они кажутся менее редкими. Мать сидит на прежнем месте и в прежней позе. Только пьёт не чай, а макиато, закусывая банановыми чипсами. Встав как вкопаная, Магда лицезреет эту картину с удивлением. Раньше мать с дотошностью манекенщицы следила за каждым углеводом и за каждой каплей жира, проникающими в её организм. А теперь просто не видит, что пихает в рот. Хрустнув бледно-жёлтой долькой, она замечает дочь и выходит из оцепенения.  — Голод сменился зажором, — криво улыбается мать. — Слушай, ты извини меня за слабость. Больше этого не будет. Теперь я пошлю к чёрту следователя, раз он уверен, что я настолько плохая жена, что от меня муж сбежал! А по его версии он именно сбежал. Бедный, бедный! Жена так достала, что бежал и спотыкался! Что ни одной вещи не прихватил — типа время не терять! В полицию одних козлов понабрали. Ха! Ха-ха! А ты представь, что и вправду сбежал? Прикинь, а? А мы тут сидим, как дуры, и воду мутим. А-ха-ха-ха! На последнем «ха», фальшивом и наигранном, её голос срывается и мать, с яростью швырнув банановую дольку обратно в вазу, разражается рыданиями. Она откидывается на спинку стула, прикрывает лицо ладонью и сотрясается всем телом, словно у неё начался припадок, а Магда смотрит на этот спектакль, сморщив маленький носик от отвращения. На её по-детски милом личике выражение брезгливости выглядит особенно ужасающе.  — Прекрати, — не выдерживает Магда, и что-то нехорошее появляется в её глазах. — Ты полминуты назад обещала, что слабостей не будет.  — Доченька, я же не железная! — выговаривает мать дрожащими губами. — Я вообще не понимаю, как ты можешь быть такой спокойной! Магда печально улыбается и произносит:  — Я надёжно спрятала своё горе. Мать заканчивает истерику через полчаса. Магда сидит и равнодушно смотрит на её раскрасневшееся лицо и иногда переводит взгляд на остывший кофе. («Клоунада, не иначе»)  — Ладно, — говорит мать, размазывая сопли, — забыли. Извини ещё раз. Слушай, если тебе хочется выговориться, выплакаться, то я всегда рядом.  — Нет, мама. Выговориться и выплакаться мне нужно было раньше. А сейчас боль прошла. Страдающая от потери женщина поднимает глаза на свою странную дочь и пожимает плечами. Лица серьёзных и важных политиков не такие каменные, безэмоциональные и неподвижные, как лицо этой девочки. «Может, оно и к лучшему, — решает про себя мать. — Хоть кто-нибудь в этом доме должен сохранять спокойствие»  — Тебе придётся помочь мне ухаживать за твоим младшим братом. Одна я не справляюсь.  — Угу. Мать подпирает подбородок рукой и застывает в такой задумчивой позе, а Магда, критически оглядев эту мрачную фигуру, отправляется к себе в комнату, по пути приоткрыв все форточки и окна на втором этаже. Цветочный освежитель воздуха нервирует её больше, чем застойный запах мочи. Заперев дверь, она бросает взгляд на книгу и, недолго думая, жадно хватает ноутбук. Ей не хочется читать. За бессмысленным метанием между веб-страницами Магда не замечает, как наступает вечер. За окном становится хмуро и сумрачно; липкий тёплый воздух проникает в комнату и прикасается к её коже своими неприятными ложноножками. Внезапно в нижнем углу экрана всплывает уведомление о видеовызове и начинает играть приглушённая мелодия. Борясь с искушением нажать на красный значок, девочка пялится в монитор остекленевшими глазами. Её рука сама собой тянется к компьютерной мыши.  — Магда? — сипит динамик. На экране появляется размытое изображение девочки с крупными, выдающимися вперёд верхними зубами. На заднем фоне виднеется груда плюшевых игрушек и стены, обкленные постерами с волосатыми металистами.  — Возможно, — раздражённо откликается Магда. — Почему ты звонишь по… А, мой сотовый. Выключен, — вздыхает она. — Что ты хотела, Рита?  — Дашь списать геометрию? Скинь мне в личку… Если ты не занята.  — Не занята. Неужели так трудно?  — Трудно… Тебе легко. Ты умная, щёлкаешь эти задачи на раз-два. «Лицемерная уродина», — думает Магда.  — Конечно, Рит, скину.  — Ух, спасибо! — конопатое лицо расплывается в улыбке, и пол-экрана занимают белые лошадиные зубы. — Спасибо огромное! Эм, кстати… Зачем тебя сегодня вызвали к психологу? («А то ты, дура, не знаешь»)  — По поводу отца, — говорит Магда и демонстративно опускает голову.  — Оу, — сконфуженно произносит застывшая картинка. — Ясно. Сочувствую. («Врёшь, дрянь»)  — Со мной всё хорошо, — лучезарно улыбается Магда. Изображение дёргается и вновь приходит в движение.  — Понятно. Как расследование?  — Никак.  — Ммм, — мычит Рита, подбирая слова. — Ну, крепись… А ты сама-то предполагаешь, куда он мог деться?  — Что? — неожиданно грубо переспрашивает Магда. Рита отпрянула от своего компьютера и смущённо перефразировала:  — Ну… Я бы, например, строила версии… на твоём месте…  — Это не моя работа — строить версии, — сухо отвечает Магда и поворочивает голову к двери, за которой раздаются шаги матери. Пушистые домашние тапочки топают совсем рядом и вдруг останавливаюся перед дверью.  — Ладно, не буду надоедать. А то ты какая-то нервная. Магда молчит, буравя взглядом дверь. Размазанное изображение не может передать злость в её прищуренных глазах, но что-то не нравится Рите в этом окаменевшем профиле, и она нажимает «отбой», не прощаясь. Наступившая тишина заставляет тапочки нерешительно потоптаться на месте и идти дальше по своим делам. Магда с треском хлопает крышкой ноутбука, подходит к двери и приоткрывает крохотную щёлочку. Матери нет. Она крадётся на первый этаж и, не включая свет, нащупывает в шкафу глубокую миску. В следующую минуту в неё отправляются пару ломтей свежего чёрного хлеба. Из ящика с инструментами под раковиной извлекается фонарик. Это делается в спешке. Мать может не вовремя сунуть свой нос в спальню дочери и обнаружить её отсутствие. Магда выходит на задний двор прямо в домашнем халате. В руках у неё миска, в кармане — фонарь цилиндрической формы. Соседние дома осуждающе глядят на девочку светящимися окнами. Она украдкой показывает жёлтым прямоугольным глазам неприличный жест и шкодливо хихикает. За забором, где начинается лесопосадка, Магда отыскивает замаскированный вход в старую заброшенную подвальную галерею. Ступени лестницы разбиты. Другой человек сотню раз споткнулся бы на этих выбоинах, а Магда изучила подземное сооружение вдоль и поперёк. Оно совсем небольшое, но тёмное и сырое. С покупкой дома отец первым нашёл его, и никому не сказал; дочь нашла следом и тоже промолчала. Магда чувствует себя как дома, не ёжится от холода и шагает уверенно. Фонарик освещает коридор, начинающийся сразу после спуска с лестницы. Из-за неровного рельефа над головой возникают темные зоны, кажущиеся бесплотными руками привидений. В некоторых углублениях вода сочится настолько сильно, что девочке приходится перепрыгивать через большие лужи, гниющие на каменном полу в течение многих лет. Она крепко держит в руках миску, не менее важную в этом подземелье, чем фонарь. Неожиданно каменная кишка сужается так, что Магде приходится протискиваться в нее боком. Взрослый человек не сумел бы залезть в этот коридор — пришлось бы идти обходным путём. Своды становятся всё ниже. Ход начинает снова расширяться только через пару десятков метров. Он идёт вперед и упирается в стену, выложенную бутовым камнем. В стене сделан небольшой пролом. Магда не знает, кто выломал здесь такую дыру. Она обнаружила это подземелье три-четыре года назад, когда про него уже позабыли археологи и прочие учёные, разбирающие старые подземелья по камням. А пока диггеры не ведают про существование маленького незамысловатого лабиринта, можно спать спокойно. Можно не беспокоиться, что кто-то забредёт сюда и увидит то, что видеть не нужно. Пролом ведёт в длинную галерею, которая заметно отличается от первого туннеля. Магда не доходит до конца и сворачивает вбок. Фонарь освещает каменную арку — вход в пустое помещение с голыми стенами и голым полом. Пальцы впиваются в края миски. Девочка вдыхает полной грудью и заходит в квадратную комнату, направляя луч фонаря себе под ноги. В ноздри проникает крепкий противный запах, какой витал в ванной до появления освежителя воздуха, только свежий и оттого невыносимо мерзкий. У стены лежит мешок. Если приглядеться, можно увидеть в этом мешке плотно прижатые друг к другу ноги и скреплённые запястьями руки. Если присмотреться ещё внимательнее, можно заметить верёвки, обвившие мешок. Если посветить фонариком, взору предстанут впалые щёки, запавшие глаза, всколоченную бороду и щетинистый кадык. Если подойти вплотную, станет слышно слабое дыхание. Магда облегчённо выдыхает. Мешок на месте. Да и куда он мог деться? Она смеётся в лицо своим мнимым страхам и главному страху, лежащему сейчас под ногами. Мешок шевелится и постанывает, встревоженный сардоническим смехом, который раздирает горло маленького человека. Она пятится назад и по стенке сползает на пол, наплевав на белоснежный халат. Её по-прежнему распирает от неудержимого хохота. Фонарик падает на колени девочки. Мешок мычит. Магда прекращает смеяться так же резко, как и начала. Она берёт себя в руки, встаёт, подходит к мешку и ставит рядом миску.  — Приятного аппетита, мой хороший, — ласково гладит мешок Магда, сидя на корточках. — Ну, что такое? Что такое? Не понимаю. Му-му-му… Внятно надо говорить, внятно, — сюсюкается она. — Да ты кушай! Большего нет — тяжкие времена. Но ты не волнуйся… не волнуйся, — девочка ерошит жёсткие сальные волосы. — О тебе очень часто вспоминают. Тебя любят. Магда поднимается, вытирает руки об халат и осматривает помещение. Верхние углы сочатся влагой. «Прохладно здесь — надо принести плед, а то замёрзнет», — думает она и не спеша двигается к выходу. Мешок тихо стонет ей вслед. Магда не обращает внимания, думая о своём.