Я всегда буду здесь для тебя

Фрона любила возвращаться к Дианте. Фрона любила возвращаться в ее небольшую комнатку под крышей, всю уставленную кадками с самшитами. Самшит был растением Дианты — небольшим кустарником медленно растущим вверх, пусть ему и не суждено было сравниться с деревьями. Дианта и сама была как самшит — невысокая, медлительная, но упорно движущаяся все выше, к звездам. У нее всегда, даже в самые дождливые дни, когда небо было низким и свинцово-тяжелым, находилось немножко солнца для подруги. У нее всегда было тепло и уютно, как зелены были листья ее любимых самшитов. «Я всегда буду здесь для тебя», - сказала как-то Дианта, протягивая красный тюльпан, и в тот момент ее глаза сверкали как капли теплой росы, чистые и невинные. И Фрона верила ей. И Фрона знала, что даже сбежав посреди ночи, оставив лишь веточку амброзии на прощание, она сможет вернуться. И она возвращалась. Приходила, как ни в чем не бывало, ставя свой небольшой горшочек с пурпурной гвоздикой на тумбочку, и устраивалась на мягком матрасе, занимавшем почти всю комнату, протягивая Дианте нарцисс. Та всегда принимала его. Опускала с небольшую вазочку рядом с горшочком с незабудками, которые начинали прорастать каждый раз, как только Фрона входила в комнату. Дианта всегда была полна света. Она словно хранила звезды под ребрами. И Фроне казалось безумно несправедливым, что незабудки расцветали во время их поцелуев. Дианта была достойна лучшего. Возвращаясь, Фрона словно находила кусочки себя, которые теряла с другими. Ее сердце вновь училось стучать спокойно, растягивая минуты, а не биться в груди испуганной, запертой птахой, как делало всегда. Возвращаясь, Фрона обещала себе, что никогда больше не уйдет. Возвращаясь, Фрона понимала, что как только исцелиться, как только соберет все те кусочки, потерянные за все время ее странствий, она покинет подругу. Уходя, Фрона слова находила тот самый, последний кусочек, который можно было взять лишь за порогом комнаты Дианты, который можно было взять, лишь оставляя эту комнату. Уходя, Фрона обещала себе, что уходит навсегда — это было бы более гуманно по отношению к подруге. Уходя, Фрона понимала, что еще вернется. Что как только темнота будет настигать ее, тяжелыми волнами утаскивая в океан отчаянья, одиночества, разбивая ее, она прибежит, задыхаясь, в небольшую комнату под крышей, уставленную кадками с самшитами, чтобы забыться и вновь найти себя в теплых и таких родных руках, которые всегда распахнуты для нее. Дианта чувствовала счастье каждый раз, когда Фрона входила в ее комнату, и прятала робкий вопрос «ты надолго?» под ресницами. Дианта знала, что подруга уйдет. Что покинет ее, как всегда. Знала, что после этого ее мир вновь станет темным и липким, что воздух будет маслянисто оседать в легких, что она будет рыдать в подушку, потеряв сон, и что ее глаза будут болеть. Знала, что будет ждать ее, терпеливо, как верный пес. Но время словно остановиться. Знала, что сможет вдохнуть полной грудью, лишь услышав тихий скрип открывающейся двери. И с этим скрипом в ее жизнь вернется свет и зеленые ростки незабудок вновь пробьются сквозь мягкую землю. И время побежит так быстро, словно назло. Фрона возвращалась. Всегда возвращалась. Дианта ждала. И всегда будет.