Не хватило воздуха

      Шум, звуки, голоса… вокруг меня словно происходил шабаш. Я несколько раз пыталась открыть глаза, но тяжесть век просто не позволяла этого сделать. Мои руки были такими холодными, что, едва задев пальцами собственную ногу, я дернулась. Атмосфера давила на психику, и я невольно старалась спрятаться, закрыть лицо ледяными руками, лишь бы избежать навязчивых мыслей насчет того, где я нахожусь. Я чувствовала, как ветер осторожно касается моей кожи, но окна оказались наглухо закрытыми, когда я все-таки сумела распахнуть глаза. К слову, сделала я это так внезапно, что у меня поплыла общая картина происходящего. Единственное, что я помнила — это то, как я падаю в воду. Специально. Никто не толкал меня в неё. Я улыбнулась, когда в моей голове прозвучала до боли знакомая фраза матери о том, какая я безответственная. Что ж, теперь я под присмотром хороших людей. Только с виду.       Место, которое все восемнадцать лет наводило на меня ужас называли институтом для «особенных» людей. Незнающие люди полагали, что это психиатрическая больница, знающие, что лаборатория для изучения паранормальных способностей у детей, ну, а мы придумали наименование куда проще и легче — клетка.       История неоднократно доказывает массой примеров, что неизвестное пугает человека. Но пытался ли кто-то разобраться? Пытался ли кто-то понять, в чем дело? Пытался ли кто-то узнать, что чувствует человек-индиго? Ответ прост — нет. Пятого июня тысяча девятьсот девяносто девятого года на свет появилась я. Позже, девушка со смуглой кожей, густыми русыми волосами, темными глазами, обрамленными пушистыми ресницами и весёлой улыбкой.       Мама долго не могла забеременеть и считала меня посланием свыше. Родители буквально забыли о собственной жизни, работа ушла на второй план. Мне было семь, когда я в первый раз сдвинула предмет. То была маленькая шкатулка, подаренная близкими друзьями семьи. Однако мне повезло. Мои родители не стали показывать меня тысяче врачей, задавать лишние вопросы… они научили меня скрывать это хорошо и правдоподобно, чтобы никто не смог ни о чем догадаться.       И они действительно верили, что я не чувствую, как они напуганы.       Ветер в моей голове не позволял задумываться о том, что люди могут быть жестоки, опасны. Я везде была белой вороной: в школе, на улице, во дворе. Мне было психологически тяжело натягивать на себя маску чужого человека, медленно убивая свою индивидуальность. Я забыла, какого это говорить то, что ты на самом деле думаешь; какого это иметь собственные интересы.       Моя жизнь рухнула из-за одного лишь случая. Я слепо полюбила человека, который, к превеликому сожалению, узнал о том, что я «ненормальная». Он назвал меня так в последний раз. То чувство казалось мне неземным, волшебным. Оно поднимало так высоко над землей, что я не учла тот факт, что падать будет невероятно больно. Что если бы я вовсе разбилась?       Сейчас, лежа на «больничной» койке и уставившись взглядом в окно, я осознала, что совершила ужасный поступок. Я решила прыгнуть в холодную воду, забыться и задохнуться.       Я считала самоубийство лучшим выходом. Почему я такая дура?       Видимо, моё терпение тогда лопнуло. Я боролась с одиночеством и когда сумела найти человека, в присутствии которого оно не ощущалось так ярко, то привязалась к нему. А затем эмоции загубили свою обладательницу.       Я в сотый раз убеждаюсь, что нужно всегда верить родителям. Вот, кто действительно никогда бы не отверг меня. А я совершенно позабыла об этом, и решила рискнуть, снять эту маску. И где я теперь? Я заперта в клетке. Скорее всего, навсегда.       От рассуждений меня отвлек мелодичный женский голос.