i a b i h t c t i a

Все вот заканчивается. Да, так просто, и все эти эры сейчас — проходят, а он стоит посреди этой метафорической дороги, и он просто просто просто маленький мальчик, не понимающий происходящего. сложносложносложно Он не понимает, почему он так взрослеет, почему все вокруг так взрослеет, почему все так быстро меняется, почему вот именно в этом апреле все внезапно становится таким перегруженным и переплетенным. Именно в этом апреле, хотя апрель совсем для этого и не создан был, и Фил вот сидит по другую сторону дивана, и: — Ты окей? Дэн не окей, Дэн на грани панической вот атаки, и трясется, трясется, трясется. Фил говорит ему, что Дэн слишком много об этом думает, и: — Извини, я немного дефектный, ага. Дэн садится на метафорический асфальт и перебирает камни философии мироздания, все эти вопросы жизни и смерти, мириады «других» концовок и исходов, каждый, черт, камушек, закатанный в битум, каждую песчинку, химические соединения и лирику этого вот асфальта. — Не загоняйся, эй. — Все хорошо, Дэнни. — Все хорошо. Фил сидит по другую сторону дивана, вот эта новая квартира, новый ковер в коридоре, где надо привыкать к ворсу, чтобы не доходить до панических атак во время экзистенциального кризиса. Дэну снится психбольница с разрушенными стенами, они с Филом и: жертва собой для спасения себя же. Тело за душу, плоть за то, что бьется по нейронам в такт сосудному вот пульсу. страшнострашнострашно Они остаются в этом его сне пустыми призраками восприятия, отгласками себя самих, тех, что с плотью и кровью, и только ко дню он доходит до этого значения. Такое простое, будто само дыхание: они остаются пустыми призраками своего прошлого, и вот эти самые «тела» живут в их искореженных временем и обстоятельствами душах, будто такие вот дымные всполохи пороков. — Я действительно не знаю, когда начинаю загоняться, извини. Боже, я веду себя, как ребенок. Мне так стыдно, мне так стыдно, мне так стыдно, прости, прости, прости. Дэн ложится вот на этот метафорический асфальт, спускается на пол в реальности, и смотрит вот на пылинки, виснущие на ворсе, или на метафорические камни этого мироздания, он чувствует вот этот взгляд Фила, тот, ну, пытается понять, да, но не может, не может. Дэн говорит «спасибо» каждому дню, проведенному на этом свете с целью, то есть. Дэн не говорит «спасибо». Дэн ищет, ищет, чтобы просто иметь вот этот смысл — для него это бесконечный поиск. Фил держит его спокойными ладонями за горячую от мыслей голову, Дэн смотрит на вот новый ворс, на этот новый профиль гостиной, и спрашивает себя: — Почему все заканчивается в этом апреле, мне так страшно? Его мировоззрение, его ангст, его тяжелый взгляд — это нечто вроде второго рождения (пятого, седьмого, двенадцатого), смена идеалов, смена слагаемых, смена множителей — в сумме все равно он, будто вот другой, но тот же, но только старые друзья становятся далекими, и вот: — Боже, Даниэл, ты так изменился. — Спасибо, Пиджей. — Я в плохом смысле. Почему так тяжело? — Я думаю, ты сможешь выйти из этого, да, сможешь, я обещаю, — бормочет Фил, и он сейчас лучший-друг-парень-знакомый-человек во всем мире, потому что держит его за горячие виски и говорит вот эти вещи, и он, боже, даже не знает, что это все значит для Дэна. Как узнать других людей так же, как самих себя? Заканчивается вот это все, и Дэн будто говорит ему «спасибо, потому что ты вообще со мной было», и Дэн будто понимает (нет, совсем нет), и Дэн будто старается отпустить, вот так же просто, как отпускаются из жизни друзья, дружба с которыми «изнашивается». (нет, совсем нет, совсем, черт возьми, не правильно, будто вот на уроке в первом классе, когда он не мог еще писать слова своей вот левой рукой). Черное становится цветным, красное становится синим, белое — черным, и все по кругу, словно какая-то безумная карусель эмоций. Он играет на своем теперь вот белом фортепиано — да, с таким вот чистым этим (настроенным) звуком правильных нот ля и до, — и это сейчас почти единственное, что. Держись, держись, держись. На плаву, да, как кораблики, коорые ты рисовал на полях тетрадей когда-то. Потом эра сменилась на вот этих монстров. Потом были зубастые люди с волчьими головами, горбуны в масках чумных докторов, карлики с окулярами вместо глаз. Психбольницы, где твоя душа — пустое, и соли нет места, вода — ничего не стоит. Возведенные тобой самим убежища, да, убежища из разрушенных камней и досок, будто скрипучие на ветру остовы твоих прежних убеждений, будто вот такое себе осознание, которое кто-то несет в твою жизнь, снесло все в раз, и это все — эти доски и камни — твое мировоззрение в самой его сути, без всяких добавок и разбавителей. Дэн тряскими руками теребит в руках ворс, и это так сложно, боже, так сложно. Фил держит его горячие виски ледяными ладонями. Фил держит       держит       держит его на плаву. Все вот заканчивается. Все вот заканчивается.

(и это тоже)