Любовь или безумие

Лошадь увозила ее прочь, ветер трепал кудри, унося прекрасный аромат молодого тела куда-то далеко, рассеивая его неуловимое многозвучие. Она была невероятно прекрасна, она притягивала взгляды. Отец знал это, потому и увез ее, желая спасти. Прочь! Прочь с этого проклятого города, прочь! Он точно чувствовал, что она – следующая жертва неуловимого маньяка. И не ошибся. Какой отец будет ждать смерти своего дитя? Какой родитель отдаст любимицу в лапы чудовища? Отцовское сердце не желало единственной дочери подобной участи. Не желало, тем более, видя прекрасные перспективы будущего брака. Он уже выстроил ее прекрасную жизнь, соткав ее скорое счастье, даже если она этого не хочет. Даже если не понимает. Рано или поздно она повзрослеет и отблагодарит его. А до тех пор он должен был уберечь свое дорогое дитя от лап убийцы. А потому - прочь, скорее прочь! Как можно дальше и как можно скорее. Прочь! И вот быстрой рысью несшийся конь ступил на уже знакомую лесную дорогу. Тайный домик где-то далеко на севере от города, тишина и отчужденность. Никто не знает, что он укрывает свое дитя здесь. Никто не знает, что у него вообще есть дом в этих местах. Никто не найдет ее, не отыщет. Дом сторожит верный пес, а дверь любимицы заперта на ключ. И кажется, что теперь может случиться? Должно быть… ничего… Но он просчитался. Умный, интеллигентный, образованный и богатый, не знающий поражений. Он просчитался. *** Жан-Батист пришел ночью, когда все спали. Не поднял головы мирно дремлющий пес, он не почувствовал его – человека, лишенного запаха. Не услышала его и прислуга, не услышал и хозяин дома, когда незваный гость пришел к нему за ключом от спальни Лауры. Неуловимый, самоуверенный и бессердечный. Алчный и целеустремленный до умопомешательства! Он шел к своей цели. Он не знал, что дверь будет закрыта, не знал, куда увезли его очередную жертву. Он просто чувствовал. Чувствовал ее сладкий аромат, обонял запах металлического ключа от двери, ощущал, куда следует идти и как туда попасть. Он – обладатель лучшего носа во всей Франции, а может и во всем мире, о котором сам убийца (впрочем, он предпочитает называться гением), конечно же, ничего не знает. Пока не знает. Ключ тихо повернулся в замке, дверь раскрылась, протяжно заскрипев, но стон ее был слишком тих, почти неощутим, так что напрасно пыталась она рассказать о приближении врага. Комната с замиранием впускала в свои просторы незваного гостя, напряженно звеня тишиной. Но чужды безумному сердцу жизни других. Не усвоил он их цены, а потому сердце не ускорило ритма. В кровати мирно дремала жертва, тихо посапывая. О, как давно он наблюдал за ней! Как часто желал насладиться ее запахом вблизи, как часто ощущал это странное влечение. И сколько было у него возможностей! Он мог впиться в нее еще тогда, в саду, когда их разделяла лишь каменная плита. Или на дне ее рождения, когда она трепыхалась, точно мотылек, в руках будущего жениха. В чужих руках, не его… Он мог схватить ее и больше не отпускать, когда девушка скрывалась от отца в каменных вереницах улиц. Его бы не заметили, не разоблачили, а ее бы никогда не нашли. Он мог, но что-то всегда его останавливало. Всегда была какая-то тонкая грань, которая тихим, вкрадчивым голосом глубоко в сознании словно бы монотонно шептала: «Рано». И он ждал, упиваясь каждой секундой, каждым днем, которые он сам любезно дарил своей жертве. Вот и сейчас он нашел ее даже здесь, как будто смеясь над жалкими попытками отца скрыть любимую красавицу, выставляя его глупцом. Что значат для него расстояния, когда он все так же чувствует ее дурманящий аромат? Что значат для него каменные стены, что для него запертые двери? Разве это преграда для человека, движущегося к своей цели? Человека алчного и до помешательства целеустремленного?.. Все смолкло, он подошел ближе, рассматривая узкую спину и хрупкие плечи. Назад пути нет. Он навсегда сохранит ее запах, ни за что не позволит ему исчезнуть. Не теперь. Замахнулся. Всего один удар и он достигнет поставленной цели. Он своими руками сотворит то, что давно не дает ему покоя ни во сне ни наяву. То, что его не поддающийся понимаю разум давно обдумал и претворил в жизнь, пусть пока наполовину. Всего один удар перевернет, возможно, всю его жизнь, поставит точку в душевных метаниях и стремлениях. Лишь один удар… но она шевельнулась. Обернулась. Перекатилась на спину, обнажая прекрасное юное лицо, не тронутое тревогами и заботами, не знающее житейских проблем. Цветок, взращенный в теплице с любовью и заботой, быть может, потому и была она так свежа и прекрасна, чиста по своей девичьей наивности. Грудь легко вздымалась, и на мгновение, всего на мгновение, он опустил руку, всматриваясь в ее лицо, в разметанные по подушке волосы. Кто знает, какие мысли посещали его в ту ночь, кто знает, что остановило его. Любопытство? Жалость? Или нежданно пробудилось в нем что-то доселе невиданное – человеческое? Бессмысленным взглядом смотрел он на нее, глубоко вдыхая сладкий аромат, восхищаясь юной красотой снова и снова. Доли секунд, минутное помешательство. А словно бы вечность. Она же дышала ровно. И вдруг раскрыла глаза, медленно возведя их на него, вглядываясь, рассматривая. Не спала. Не потому что ей не спалось, не потому что нежданный гость разбудил хрупкий девичий сон своим присутствием. Нет, она словно ждала. Ждала его прихода. Все стихло. Даже ветер теперь не задувал в чуть приоткрытое окно, замер в предвкушении развязки, наблюдая за двумя молчаливыми созданиями. Лишь их дыхание, не сбившееся и необъяснимо ровное, нарушало повисшую тишину, наигрывая какие-то едва уловимые мелодии. И не нужно было обладать острым слухом, чтобы проследить переливы этих мелодий, то сливающихся, то вновь расходящихся, потому что ее грудь вздымалась все же быстрее, а он иногда переставал дышать. И никто из них не шевелился, боясь разрушить натянутую тишину, скрывающую за своим безмолвием мелодию жизни. Незаспанные глаза смотрели уверенно, бесстрашно и ровно. Ни одна черточка красивого ее лица не дернулась, не исказилась ни в ужасе, ни в удивлении. Ждала! Непременно ждала. И он тоже ждал, но теперь чего-то другого. Ждал действий, безмятежно глядя на нее: на разметанные по подушке рыжие волосы, на четкие контуры лица. Мерно вздымалась его грудь, она тоже дышала ровно. Ни звука не произнесла, не позвала на помощь. Только смотрела. Они встретились взглядами. Ее тихий, но яркий, покорный, но в то же время свободолюбивый впивался в его отрешенный, мутный и потерянный, одержимый одной единственной мыслью – познать все. Она говорила глазами. А он молчал. Слова не в силах выразить всю глубину его мыслей и чувств. Он понял это давно. Да и зачем изъясняться? Сердце не колебалось, оно только ждало толчка. Толчка для действий. Быть может, попроси она его, он отступил бы. Быть может что-то глубоко там, зашевелилось бы, проснулось. Возможно, прояснился бы жадный ум, ищущий познаний, ищущий открытий. Но она молчала. И в глазах ее, приторно-сладких и пугающе манящих не мелькало сомнений. Лаура! Скажи хоть слово! Плени своим прекрасным голосом, что так же мелодичен, как и аккорд многострунного твоего запаха. Улыбнись ему, и, может быть, ты станешь хозяйкой своей судьбы. Но она молчала. Глаза ее – бездонные блюдца смотрели с любопытством, но все же бесстрастным, почти секундным. С тем, которое длится лишь первые несколько мгновений, а после затихает, как догоревшая лучина... Она затухла. Ветер, словно не выдержав, ударил в ставни. Потрепал испуганно за волосы, взвыл и погиб. Погиб в тишине и неподвижности комнаты, в тяжелом молчании двух одиноких сердец. Нежданный гость все еще смотрел в ее глаза, все еще о чем-то беспорядочно думал, водил по ней немым, бессмысленным взглядом. Но она затухла, угас в глазах живой огонек, и тело теперь преображалось в куклу. Ее судьба хоть так, хоть эдак была предопределена, и один исход был страшнее другого. Быть может, затем и ждала она его той ночью, чтобы он развеял все ее тревоги, чтобы разорвал цепи, пленившие ее. И он развеял. Развеял все ее проблемы, забрав их вместе с ее запахом, впитав и преобразив их в аромат. Чудный, едва уловимый, почти неосязаемый, но такой умопомрачительный. Он окончил свою работу, тщательно смешал все свои труды, получив парфюм, описанный в легендах. Он сделал что-то необъяснимое, что не могли сделать другие, что они никогда не сделают. Но неожиданно сам для себя он понял, что жизнь его осталась такой же никчемной. Казалось бы, он достиг своей цели, постиг то, что другие шутя называли лишь легендой. Он сам стал этой легендой, но это звание для него слишком дорого стоило. Он – не только человек, не имеющий запаха. Он - человек, не умеющий любить.