Не то чтобы

Нино трудно любить. Еще труднее его понимать. Он не то, чтобы тайна за семью печатями, но даже один его внутренний замок или рубеж кажется непреодолимым. Нино был сильным, он знал правильные слова и умел запечатлевать жизнь. Нино любил шоколад и яблочные пироги и был невосприимчив к алкоголю. Так, во всяком случае, казалось Джину. Нино, Нино, Нино Но выходит, что он не знал даже его настоящего имени. Лотта смотрит на него за завтраком, за ужином. Лазурь ее глаз выдает такие волны понимания, что становится немного стыдно за такое вот слишком ясное выражение эмоций. Говорят, что в любой катастрофе не остается слов ненависти, уходят вся злоба и горесть, цветет лишь любовь. То, что произошло – в какой-то мере тоже катастрофа – поэтому во всем этом мире, что способен охватить Джин, везде счастье и что-то еще, высшее, неземное. Везде, у всех – кроме Нино. Сначала он как и все – опьянен свободой и воздухом нового, но потом, конечно, свобода давит на плечи. Он берет свою камеру и устраивается в какой-то журнал. Теперь он колесит по стране, высылает в редакцию фото, а Лотте на телефон – рецепты каких-то сладостей, варианты для хлеба (она, как и мать, увлеклась этим – в большей мере для того, чтобы порадовать дедушку). Джину он не присылает ничего. Не то чтобы это было обидно. Но это обидно. Он сам ему пишет: когда вернешься? Нино отвечает незамедлительно быстро: думаю, уже скоро. Осталось три природных парка и тигровый заповедник. Около недели. Янтарь красивый Джин читает сообщение. Набирает сначала: мы встретимся? Стирает. Смотрит на экран. Телефон пикает еще раз: я встретил кое-кого. Ее зовут Одетт. Она тоже фотограф. Я думаю, она тебе понравится. Во всяком случае, пьет она примерно как ты :) Джин думает, что кто-то по ошибке взял телефон Нино и написал это сообщение кому-то другому. Это не Нино пишет Джину, нет, нет. Джин ничего не отвечает. Он падает в холодную постель, накрывается одеялом с головой, тщетно пытаясь согреться. За завтраком Лотта смотрит с жалостью, осторожно спрашивает: - Тебе вчера что-нибудь писал Нино? - Сказал, что встретился кое с кем. Ее зовут Одетт,- кофе горчит, но в нем очень удобно прятать взгляд не выспавшихся глаз. - Да, он тоже мне писал. Я попросила ее фото. Она красивая,- Лотта смотрит на хлеб, что вчера сама приготовила, будто ища в нем недостатки. Что за глупости, в том, что делает Лотта, не бывает недостатков,- Ты видел? Можно просто помотать головой, не доверяя голосу. Можно встать и уйти, и удалить эти последние сообщения от Нино, можно сделать вид, что ничего не было. Можно, но нельзя. Одетт родилась девочкой, но мальчишечьего в ней куда больше. Короткие светлые волосы, глаза со стылым льдом внутри, острые скулы и колени. Она держит в тонких руках темную бутылку яблочного сидра, на загорелом запястье браслет из бисера, похожий на чешую дракона. Она высокая, Лотта рядом с ней выглядит все еще очень маленькой, хотя сегодня и она будет уже пить вместе с ними. Одетт здоровается с ним, протягивает руку с браслетом. Встреча проходит хорошо. Одетт улыбается мягко, светит голубыми глазами, положа голову на плечо Нино. Нино хвалит шоколадный хлеб, испеченный Лоттой, показывает им те фото, что не отправлял в редакцию, а делал для себя. Они с Одетт познакомились в маленьком приморском городке, где она снимала радужный эвкалипт, а он янтарные пляжи. Их номера оказались соседними, и по вечерам они встречались на балконах, куда выходили с бокалом вина. - Жить в том городе и не пить его невозможно,- усмехается Одетта,- вечер всегда приносил запах можжевельника и моря, чтобы заснуть - нужно было опьянеть. Иначе никак. Она смотрит на Нино. Он кивает. Не то чтобы это было больно. Но это больно. - А кто из вас первый заговорил?- Лотта радостная за Нино, за себя, что ее родные люди так рядом, так близко – протянешь руку – заденешь сердце. - Я,- Одетт смотрит на Лотту со смехом в глазах,- он каждый вечер выходил на балкон, открывал свою раскладушку и, наверно, где-то с час смотрел на экран. Наблюдать за ним было интересно. Я делала это около пяти дней, пяти бутылок вина, а на шестой предварительно купила две сразу, и была готова заговорить. Ну а потом мы поговорили. Как-то так. Ужин заканчивается, Джин выходит покурить на крышу. Воздух свежий, но в нем нет ни капли моря или чего-то еще. Он чувствует себя как-то опустошенно. Закон обманутых ожиданий. Или как-то так. Дверь стукает еще раз. К нему медленно подходит высокая, тонкая, красивая Одетт. Нино сделал правильный выбор. У них будут красивые дети. - Ты ведь понимаешь, что это ничего не значит?- спрашивает Одетт. Джин не понимает, о чем она. Ничего не значит то, что Нино был с Джином так долго, что стал ближе, чем кто-либо другой? То, что иногда Джину снятся страшные сны, их два и они дико похожи. Первый, что Нино в тот самый день сел на поезд со своим отцом. Что тогда в сошедшем с рельсов поезде он потерял не только родителей, но и самого близкого человека? Ему снилась эта серая жизнь, где он просыпался ради Лотты и дышал, не зная толком, ради чего. Второй – Фурава, душная цветочная ночь и два выстрела. Он спрашивал потом у доктора, тот сказал, что Нино очень повезло. Пара сантиметров, и его бы не спасли. Ему снятся эти сантиметры, холодные руки Нино на его рубашке. Красная кровь, в темноте чернеющая на асфальте. Этот сон заканчивается сразу, как только Джин понимает, что это конец. - Он мне понравился с самого начала. Он был таким красивым. Но заговорить мне с ним захотелось после его вот этих вот посиделок с телефоном. Он облокачивался на заграждение балкона и долго, по получасу смотрел на белый экран, где нужно писать сообщения. Я все ждала, что сейчас, вот сейчас, он наконец напишет кому-то это сообщение. Но он не писал. Лишь смотрел. И так каждый вечер, пять вечеров напролет. Мне так хотелось узнать, кто это. Кому он не может написать. Почему. Я с рождения любопытная. На шестой вечер я все-таки смогла. Сказала: думаю, вашего сообщения ждут. Он усмехнулся, посмотрел на меня. Ответил: мне бы вашу уверенность. И даже после того, как мы начали общаться, он часто смотрел на этот экран. И вот однажды, вы представляете, телефон звякнул сам. Нино, мне показалось, чуть не упал. И сразу же написал ответ. Знаете, кто это был? Это были вы. Всегда вы. Я могу сказать, что это нечестно. По отношению ко мне, даже к вашей сестре, он ведь ей тоже очень нравится. Но я люблю любовь, я люблю, когда любят вот так тихо, не требуя ничего взамен. И я говорю не только о нем. Вы такой же. Одетта улыбается и уходит. Джин остается. Небо темное, серп месяца пожинает первые звезды. На душе так спокойно, так легко. Так не было давно, очень давно. В прихожей они прощаются. Нино смотрит на него долго. Джин выдерживает этот взгляд полностью. На следующий день Лотта уезжает в Дову, а Джин, отчаянно краснея, пытается приготовить шоколадный торт. Получается, да и выглядит он не очень хорошо, будто бы побывал в нескольких хороших передрягах, но стол накрыт, вино открыто, когда в дверь наконец-то стучат. Нино видит торт и вино. Интересно, ему было так же больно, когда он слушал пьяные реплики Джина о директоре? Если да, то Нино, в какой-то мере, отомщен. Теперь они квиты. Ибо в их маленькой квартире с видом на весь город, в их маленьком мире, опять остаются одни они. Столько лет, столько времени - но все еще одни. Нино подходит тихо, с выдохом обнимает. Это правильно. Это – хорошо. Руки Нино теплые, совсем не холодные, совсем не как в том сне. Возможно, ему тоже снились такие плохие сны, где Джина резко не становилось, где он тоже сел с родителями на поезд, или в удушающей Фураве он не успел. И сам Нино – правильный, такой, какой и должен быть. Он утыкается носом в волосы Джина, это так смущающе, так близко, так верно, Джин протягивает руки и смыкает объятия.