Это были мы

Тарьяй листал список контактов на телефоне и случайно наткнулся на имя, которое уже давно надо было удалить. «Хенрик». Палец завис над экраном. Вот сейчас он нажмет кнопку «Удалить» и никакого Хенрика в его телефоне больше не будет. Какой смысл держать его в списке контактов, если они не контактируют? Он, может, был бы и рад — когда-то давно, не сейчас — но Хенрик сам все испортил. Тарьяй вообще не любил вспоминать прошлый июль, потому что в итоге все закончилось разочарованием. Какими бы классными ни были те две недели, итог у них был один — Хенрик решил его игнорить. Тарьяй толком даже не знал, почему, хотя догадки, конечно, были. Главная его догадка звучала примерно так: Хенрик немного сошел с катушек тем летом, а потом решил все забыть. И с Тарьяй больше не пересекаться, чтобы не напоминал. Когда Хенрик уехал тогда, он был так переполнен чувствами, что уже на следующий день после его отъезда не выдержал и отправил смс-ку. Обычную, нейтральную, без всяких глупостей. Хенрик не ответил. Это, конечно, неприятно кольнуло Тарьяй, но он не сдался и через пару дней сделал еще одну попытку. И снова молчание. Уже перед самым отъездом в лагерь Тарьяй решился на третью смс примерно такого содержания: «Уже сижу в автобусе, чтобы ехать в лагерь. Надеюсь увидеть тебя в городе в сентябре», но никакой реакции от Хенрика не последовало. Как вообще можно было это объяснить? Конечно, кто-то другой на его месте стал бы успокаивать себя и надеяться, что Хенрик просто занят или не видел его смс, или еще что-нибудь. Но Тарьяй был реалистом. Ему уже приходилось сталкиваться с подобным, и он знал, что если человек тебя игнорирует, это означает, что он просто не хочет с тобой общаться. И нужно не биться в закрытую дверь, а постараться смириться и забыть. Он, собственно, уже почти забыл. Начал забывать после лагеря, где у него впервые в жизни появилась девушка. Отношения долго не продлились, как и последующие, но он же не рассчитывал в пятнадцать лет найти любовь всей жизни, правда? Сейчас он встречался с Лив, и она была самой красивой из его девушек. У нее были длинные светлые волосы и нежная, почти прозрачная кожа. Товарищи по футбольной команде, увидев ее в прошлую пятницу на трибунах, одобрительно загудели. Тарьяй и сам испытал гордость, когда увидел ее улыбку, посланную ему через все поле. Сегодня они собирались вместе в торговый центр — присмотреть обновки на лето. Собственно, лето уже неделю как началось, но все было как-то не до этого. Тарьяй посмотрел на часы и увидел, что пора собираться. А Хенрика можно и потом удалить из списка контактов — днем раньше, днем позже, какая, к черту, разница? *** Тарьяй вышел из туалетной кабинки на первом этаже торгового центра и включил воду. В этот момент дверь одной из соседних кабинок открылась, и другой парень подошел к раковине, чтобы помыть руки. Тарьяй бросил на него взгляд через стекло и обомлел — это был Хенрик. Он узнал его сразу, хоть за год тот и изменился — стал выше, шире в плечах, волосы отросли по сравнению с прошлым летом. Хенрик поймал его взгляд в зеркале, на его лице отразилось изумление, а потом расцвела широкая радостная улыбка. Тарьяй аж поплохело от этой улыбки. Они повернулись друг к другу, и Хенрик первым произнес: «Привет!» Тарьяй и забыл, какой у него голос. Спасибо, теперь вспомнил. «Привет», — он постарался сказать это как можно равнодушнее. В конце концов, неужели Хенрик ждал, что Тарьяй кинется ему на шею после полного игнора с его стороны? «О, а вот и мой славный плюшевый песик! Ты пролежал в шкафу почти год, и как я мог про тебя забыть? Ну, ничего, сейчас я снова тебя выну, отряхну от пыли, и будем с тобой играть». Так, что ли? «Что ты здесь делаешь?» — спросил Хенрик. «То же, что и все. Закупаюсь к лету», — буркнул Тарьяй. Хенрик смотрел на него во все глаза, потом пробормотал «Невероятно!» и продолжил: «Так, мне надо бежать, но ты прямо сейчас дашь мне номер своего мобильного, и я вечером тебе позвоню. Идет?» Тарьяй посмотрел на него, как на умалишенного. «Ты мог бы позвонить или написать еще год назад. Почему именно сегодня ты вдруг спохватился?» Черт, не надо было вот так выдавать свою обиду. Равнодушие, Тарьяй, равнодушие! Но, в конце концов, что у него в голове вообще? По лицу Хенрика пробежала тень, а потом он принялся объяснять: «Да я телефон расхерачил еще в первый вечер, как в Осло тогда приехал. Таскал мебель, наклонился взять стол поудобнее, а телефон выпал из кармана прямо в лестничный пролет. Ты можешь представить, что с ним случилось после падения с четвертого этажа». Тарьяй не сразу понял, что он говорит. Точнее, понял, но не знал, как реагировать. Он слишком привык носить в груди обиду на Хенрика, которая со временем переплавилась в легкую грусть с запахом скошенной травы и водяных брызг. Он похоронил под бетонной плитой разочарования всю радость того лета и почти не вспоминал о том, что было, чтобы лишний раз не причинять себе боль. А теперь он вспомнил — все и сразу. Пальцы Хенрика, его губы, то, как они лежали, прижавшись друг к другу, мокрые насквозь и разгоряченные… Воспоминания обрушились на Тарьяй, как лавина, и его бросило в жар. Он поднял глаза на Хенрика и увидел на его лице отголоски своих мыслей. «А ты что… — начал Хенрик. — Думал, что я специально тебе не звоню, потому что…» Он осекся и не договорил. Да, Хенрик, именно так я и думал. «Я тебе писал пару раз, но ты не ответил, — наконец, выдавил из себя Тарьяй, чувствуя, как пылают щеки. — Ну, я и подумал, что ты уже не хочешь в городе встречаться». Хенрик только головой покачал. Потом он вновь спохватился и начал просить номер мобильного. Они обменялись телефонами, а потом Хенрик ушел, обещая, что вечером обязательно его наберет. Тарьяй остался стоять в туалете. Он глянул на себя в зеркало и подумал, что более странного и безумного выражения лица он у себя еще не видел. Уронил телефон, надо же! Вечером позвонит. Вечером позвонит! *** И Хенрик не обманул — он действительно позвонил вечером. К этому моменту Тарьяй уже успел так надраться терпким вином своих воспоминаний, что один звук голоса Хенрика на том конце вызвал у него дрожь. Он, как последний алкоголик, вспоминал и вспоминал все то, что целый год приказывал себе забыть, и упивался тем, что теперь он наконец-то может это делать. «Хочешь завтра пойти куда-нибудь? Просто погулять, например?» — оказывается, Хенрик добивался его ответа на том конце, приглашая Тарьяй отправиться исследовать закоулки Осло. «Можно», — дал он свое согласие. Больше от него ничего и не требовалось. Стоя на следующий день на остановке трамвая, где они с Хенриком договорились встретиться, Тарьяй так сильно волновался, что его то и дело пробирал озноб. Лето на дворе, все ходят раздетые, а у него руки ледяные и мурашки по всему телу. Боже, с Хенриком всегда так просто и одновременно так сложно. А вот и он. Если первые двадцать минут между ними и чувствовалась какая-то неловкость, то к тому моменту, когда они зашли выпить кофе, она уже улетучилась. Руки у Тарьяй согрелись, и даже слишком. Теперь ему было жарко. Пузырьки радости бурлили в груди, в животе и лопались с веселым звуком. Он то и дело смеялся, и Хенрик смеялся, и пузырьки все лопались и лопались, а потом раз — и все кафе отошло на задний план, отодвинулись люди за соседними столиками, а может, их просто не стало. Тарьяй не знал — он приходил в себя после того, как передал Хенрику салфетку. Ощущения, которые он помнил, не изменились. Только тут, в кафе, было светло, и искр не было заметно. Прикосновение окончательно выбило его из колеи. Он сидел, одурманенный, и не мог заставить себя посмотреть в глаза Хенрику. Тот был слишком, ошеломляюще красив. Да, теперь он уже не боялся назвать его про себя красивым, ведь это было правдой. Тарьяй и забыл, какими ласковыми и проникновенными могут быть эти глаза, да и слава богу, что забыл, иначе просто загнулся бы без Хенрика бесконечной осенью, зимой и весной. На столе завибрировал мобильный, словно приводя Тарьяй в чувство. На экране высветилось: «Лив». Тарьяй поднес руку к телефону и сбросил вызов, чувствуя себя последним мудаком и в то же время будучи не в силах ответить на звонок. Ему сейчас было не до чего — его жизнь радостно летела к чертям, а он смотрел на это и хлопал в ладоши, как ребенок. Хенрик взглянул на него, на телефон, но промолчал. Когда через пару минут мобильный снова завибрировал, и Тарьяй повторил свои нехитрые действия, Хенрик не выдержал: «Почему трубку не берешь? Можешь поговорить, я же не против». Тарьяй неопределенно махнул головой, но в этот момент настойчивая Лив позвонила снова. Тарьяй сдался. Разговор получился коротким — он сказал, что сегодня занят до вечера, встречается с другом. Нажав отбой, Тарьяй встретил внимательный взгляд Хенрика. «Друзья звонят?» — поинтересовался он. «Нет, девушка», — ответил Тарьяй. И зачем он это сказал? По лицу Хенрика, конечно, нельзя было понять, как он отнесся к наличию у Тарьяй подруги, но все-таки про девушку говорить не стоило. Это было просто какое-то секундное помутнение рассудка, честолюбивое желание показать, что у него, Тарьяй, есть девушка. Дурак, ты бы хоть думал, перед кем надо хвастаться, а перед кем лучше промолчать. Хотя, Хенрик все равно узнал бы рано или поздно. Да и вообще, они же вроде как друзья. Ну, номинально, по крайней мере. Тарьяй запрещал себе думать на тему того, какие у них теперь с Хенриком отношения — все было слишком запутанно. К тому же, они только вчера встретились после долгого перерыва. О чем тут вообще можно говорить? Расстроился Хенрик или нет, Тарьяй так и не понял. Да и почему он вообще должен расстраиваться? У него самого наверняка есть девушка. Не может не быть. Тарьяй не хотел думать об этом, но все равно думал, пока они шли домой по предзакатным улицам Осло. Прогулка вышла, что надо, только он половины не помнил — его накрывали то разные мысли, то — что еще хуже — воспоминания. Присутствие Хенрика способствовало тому, чтобы эти воспоминания получались максимально яркими. Такими яркими, что перед глазами расцветали огненные цветы, и хотелось потрясти головой, чтобы отогнать их прочь. Тарьяй опомнился только тогда, когда они оказались возле дома Хенрика. Об этом он тоже узнал от него самого, ибо раньше тут никогда не бывал. Да и даже если бы бывал, разве смог бы понять, что это его дом? «Тебя еще твои не потеряли?» — поинтересовался Хенрик, пока они снимали ботинки в прихожей. Тарьяй пожал плечами: «Вряд ли». «Ну, тогда давай съедим чего-нибудь». Они пошли на кухню, Хенрик открыл холодильник, достал оттуда какую-то вкусную снедь и выставил ее на стол. «Ого! — удивился Тарьяй. — Это у тебя всегда дома такие разносолы?» Хенрик улыбнулся и объяснил: «У моих родителей есть ресторан, поэтому для дома тоже часто что-нибудь перепадает». Тарьяй только головой покачал. Хорошенько перекусив, они отправились в комнату Хенрика. Она чем-то напомнила Тарьяй его комнату в летнем доме, но он решил об этом не упоминать. Они вообще почему-то избегали разговоров о лете. Хотя, наверное, вполне понятно, почему. Увидев на полке джойстик от приставки, Тарьяй улыбнулся, потрогал его пальцем и сказал: «У меня такой же дома лежит». «Хочешь, сыграем во что-нибудь?» — сразу оживился Хенрик. «Давай». Они включили какой-то файтинг и минут двадцать ожесточенно рубились в него. «А ты хорош», — заметил Хенрик, откладывая джойстик. «А то», — усмехнулся Тарьяй. На экране висело меню игры, но Хенрик не спешил продолжать бой. Он смотрел на Тарьяй, а потом вдруг тихо спросил: «Так ты действительно думал, что я на тебя забил? На все забил?» Тарьяй отвел глаза, не в силах выдержать этот взгляд — его хватило только на то, чтобы еле заметно дернуть плечом. «Я знаешь как тогда бесился, когда телефон разбил, — продолжал Хенрик тем же тихим голосом. — Все надеялся, что ты как-нибудь меня найдешь — ну хоть у бабушки адрес мой спросишь». «Я не догадался, — вздохнул Тарьяй. — Да я даже фамилии твоей не знал, чтобы в соцсетях найти. К тому же, я уже через несколько дней в лагерь уехал». «И как… в лагере? — спросил Хенрик еще тише. — Были девушки?» Тарьяй уже не чувствовал тела из-за этого странного разговора. Оказывается, Хенрик все помнил — даже их разговор о девушках сто лет назад на том заросшем травой пляже. «Были», — еле слышно ответил Тарьяй. Пытаясь хоть как-то защититься от откровенности Хенрика, он положил голову на спинку дивана и начал с интересом изучать потолок. Боковым зрением он увидел, что Хенрик придвинулся ближе и оказался совсем рядом с ним, но повернуться и посмотреть на него Тарьяй не мог. «У геймпада голова закружится», — сказал Хенрик, а потом аккуратно вынул джойстик из рук Тарьяй. Тот осознал, что все это время, пытаясь успокоиться, крутил его в руках. От прикосновения пальцев его ударило током, он не выдержал и все-таки повернул голову. Лицо Хенрика было в каких-нибудь тридцати сантиметрах от его лица. Сердце у Тарьяй заколотилось, как сумасшедшее, и он инстинктивно облизал губы. В следующую секунду Хенрик наклонился и поцеловал его. Кого он пытался обмануть, целуясь со всеми своими девушками? Да, было приятно и необычно, но такого не было и в помине. Как лето отличается от зимы, так же и поцелуй с Хенриком отличался от всех других поцелуев в его жизни. Тарьяй как будто вернулся в ту летнюю ночь год назад и с чувством восторга и одновременно беспомощности ощутил, как реагирует его тело. В голове мутилось, член пульсировал, соски напряглись, по всему телу прокатывались волны удовольствия — такое он испытывал только с Хенриком. Может быть, если бы его первый поцелуй достался кому-то другому, Тарьяй и не знал бы, что такое бывает, а теперь он был навеки пленен и отравлен сладостью того первого опыта. Хенрик целовал его нежно, словно боясь испугать, но Тарьяй уже хотел большего. Он скользнул языком между губ Хенрика, погружаясь в нежную влажность его рта, и застонал, когда их языки переплелись. Так глубоко и откровенно они еще никогда не целовались, и Тарьяй просто на какое-то время отключился, словно перестал существовать. Поцелуй прервался внезапно — Хенрик оторвался от него, и Тарьяй словно вынырнул на поверхность, задыхаясь и не понимая, в чем дело. «Родители вернулись», — объяснил Хенрик. Вид у него был впечатляющий — зрачки на пол лица, взгляд расфокусированный, губы влажные и припухшие. Тарьяй предпочел не думать о том, как выглядит сейчас он сам. Они чинно расселись по разным краям дивана, и Хенрик запустил игру. Через пару минут в комнату постучалась его мама. Она очень удивилась, увидев Тарьяй в комнате сына, но узнала сразу. «Ты… Тарьяй, верно?» Тарьяй кивнул. Ему хотелось провалиться сквозь землю — он знал, что выглядит подозрительно, и мама Хенрика наверняка заметит, что глаза у него смотрят в разные стороны. Он кинул взгляд на Хенрика — тот уже немного пришел в себя, только легкий румянец на щеках наводил на мысль, что тут совсем недавно творилось что-то странное. Тарьяй практически сразу засобирался домой, так что поговорить они с Хенриком не успели. Дома он отказался от ужина, нетвердой походкой дошел до своей комнаты и упал на кровать. Он не знал, что теперь будет, но одно знал точно — он должен расстаться с Лив. Мысли крутились вокруг предстоящего объяснения. Что он ей скажет? Что бросает ее ради своего лучшего друга, с которым не общался почти год и которого до этого знал от силы недели две? Со стороны это будет выглядеть сумасшествием. Лежа без сна в ночной тиши, Тарьяй все больше склонялся к мысли, что это не вариант. В конце концов, он решил сделать упор на то, что сейчас не готов к серьезным отношениям. Боже, как банально. *** После того безумного вечера в квартире Хенрика прошла уже целая неделя, а они с Тарьяй виделись всего один раз. Как назло, появились какие-то дела, а главное, уединиться было негде. У отца Хенрика начался отпуск, и он постоянно был дома, а у Тарьяй мама вообще не работала, так что обе их квартиры были неподходящим местом для встреч. Тарьяй психовал и дико скучал по Хенрику. Они часами болтали по телефону, но встретиться смогли лишь однажды, да и то ненадолго — в кафе. Идти вместе в туалет было стремно, но обоим было уже все равно. Хенрик прижал Тарьяй к раковине и целовал до тех пор, пока кто-то не начал дергать ручку двери с другой стороны. У бедного мужика было такое лицо, когда он увидел, как два парня вместе вышли из туалета. Пофиг. Тарьяй было пофиг абсолютно на все. Единственное, что его мучило — он так и не расстался с Лив. Она на неделю уехала в Лиллестрем, и Тарьяй собирался с духом, чтобы все сказать ей по возвращении. А потом позвонил Хенрик, и он мигом сорвался. *** Они сидели рядом в электричке, и сердце у Тарьяй подпрыгивало в такт мерному стуку колес. Еще вчера вечером он понятия не имел, что отправится куда-то с Хенриком, а сегодня утром они сбежали — сбежали от всего мира туда, где смогут быть только вдвоем. Хенрик позвонил ему в семь утра, и сонный Тарьяй не сразу понял, что тот пытается сказать. Какой дом? Какие выходные? В конце концов, выяснилось, что можно снова поехать туда, где они впервые встретились, что дом принадлежит родителям Хенрика, и они попросили его что-то оттуда привезти. Хенрик звал Тарьяй с собой на пару дней, и тот, не раздумывая, согласился. Мама несколько ошалела от его непрошибаемой уверенности, а когда услышала, что он едет с Хенриком, на ее лице появилось странное выражение. Собственно, Тарьяй догадывался, о чем она думает: «Прошлым летом с этим Хенриком как с ума сошел, чуть ли не жил у него, потом целый год о Хенрике ни слова, а теперь вот снова помешательство». Что тут скажешь — так оно и было. У Тарьяй ушло меньше часа на то, чтобы известить маму о своем отъезде и собраться в дорогу. Теперь он сидел рядом с Хенриком, смотрел в окно, и ему больше ничего было не надо. Сам Тарьяй не взял с собой практически ничего кроме зубной щетки и прочих мелочей — побросал в рюкзак то, что на глаза попалось. Хенрик подготовился основательно — рядом с ним стояли две сумки с едой («Я же говорил про ресторан») и большой рюкзак с вещами. Тарьяй чувствовал себя маленьким и бесполезным рядом с Хенриком, который всегда обо всем заботился, но где-то в глубине души ему это нравилось. За окнами плыли речушки, поля, и вместе с ними уплывала прочь вся прошлая жизнь Тарьяй. Он был до такой степени счастлив, что ему было страшно. Это было похоже на сон, только теплое плечо Хенрика в этом сне было вполне реальным. Тарьяй запомнил все до мелочей — брелок со смешной собачкой, которая подпрыгивала, пока Хенрик открывал ключом дверь, солнечные пятна на полу веранды, светло-зеленые шторы в комнате Хенрика — хотя их он помнил еще с прошлого лета. Это было невероятно, но они снова были здесь. Одни. Тарьяй остро осознал этот факт, когда с обедом и разбором вещей было покончено. Хенрик положил наушники на тумбочку, убрал опустевший рюкзак в шкаф и сказал: «Ну, вот и все». «Вот и все…», — подумал Тарьяй, и в голове у него перемкнуло. Целоваться в пустом доме, зная, что никто не придет и не помешает, было крышесносно. Год назад именно здесь они впервые познали вкус друг друга. Теперь они выросли, и все ощущалось по-другому — острее, ярче. Желание накатывало с такой силой, что в голове вспыхивали фейерверки, а перед глазами плавали черные точки. Тарьяй не понимал, где он, что с ним, и только в какой-то момент осознал, что сидит на подоконнике, разведя ноги и тесно прижавшись к Хенрику. Он ощущал в самой глубине своего существа это полузнакомое тянущее чувство, и уже знал, что оно означает — желание отдаться. У Хенрика никогда не было секса. За этот год он мог бы сто раз расстаться с девственностью, если бы захотел. Но проблема была в том, что он не хотел. Один раз он был близок к тому, чтобы все-таки дойти до конца, но в самый неподходящий момент в памяти всплыли нежные губы парня, которого он никогда уже не надеялся увидеть, и пальцы на его члене — исследующие, скользящие, ласкающие. Теперь они были одни на даче, и все это снова напоминало Хенрику потерявший управление поезд, который несется к краю пропасти. Им хватило десяти минут глубоких поцелуев, чтобы дойти до этого края. Хенрик видел, что Тарьяй завелся не меньше, чем он сам — тот поскуливал, терся бедрами, стремясь прижаться максимально близко, и это просто лишало Хенрика разума. Он дернул вверх сначала футболку Тарьяй, потом свою, а через минуту в сторону полетели джинсы. Он боялся — боялся, что сделает что-нибудь не так — но еще больше хотел. Хенрик почти не помнил, как они перебрались на кровать — в памяти остались лишь острые вспышки желания, похожие на те моменты, когда в помещении мигает свет. Тарьяй лежал перед ним, часто дыша и облизывая губы — глаза абсолютно пьяные, член прижат к животу, оставляя скользкие дорожки на коже под пупком. Задыхаясь от собственной смелости — позволит? не позволит? — Хенрик погладил его между бедер и опустил руку ниже. Реакция Тарьяй его поразила — он подался навстречу его руке, разводя бедра, раскрываясь полностью. Одно короткое касание — и Тарьяй застонал, закусив губу. Его ресницы затрепетали, как крылья бабочки. «Черт! Черт, черт, черт!» — думал Хенрик. Он ругал себя за то, что не додумался взять с собой ни смазку, ни резинки. Никто же не думал, что их так накроет. Ну, то есть, может, и думал, но… Он в растерянности оглянулся по сторонам, и первое, что попалось ему на глаза — солнцезащитный крем, стоящий на тумбочке. На то, чтобы смазать пальцы, ушло всего несколько секунд, и вот он уже гладит тугое колечко сжатых мышц. Пальцы скользят, в голове стучит кровь, Тарьяй смотрит ему в глаза, а потом, не выдержав, закрывает их и впускает его внутрь. Скользко, узко, горячо — сначала входит один палец, потом два, потом уже три. Хенрик ласкает Тарьяй пальцами и понимает, что, возможно, что-то сегодня и получится. Тарьяй сходит с ума от этих движений. Это стыдно, сладко, невыносимо. И еще более стыдно и сладко думать, что Хенрик заметит, как легко входят его пальцы. Это первый раз случилось где-то перед Новым годом. Родителей не было дома, и Тарьяй полез в ванную, где его, что вполне понятно, пробило на подрочить. В тот день он был как-то по-особенному возбужден, а в таком состоянии его всегда тянуло на эксперименты с собственным телом. Тарьяй ласкал себе соски до состояния легкого помешательства, а потом вдруг оно посетило его впервые — странное тянущее чувство где-то в промежности. Он тогда трогал себя пальцами, вымазанными в собственной смазке, потом трахал себя этими же пальцами, а потом его взгляд совершенно случайно упал на стиральную машину. Там лежала расческа с симпатичной ручкой, закругленной на конце. Она понравилась ему с первого взгляда. Конечно, после сумасшедшего, ослепительного оргазма (он кончил, практически не дотрагиваясь до члена), Тарьяй стало стыдно, и в голову полезли всякие мысли. Но через неделю он снова повторил свой опыт с расческой, а потом еще раз и еще, и, в конце концов, решил: девушки девушками, а дрочить он волен так, как хочет. Теперь рядом был Хенрик, и Тарьяй уже не мог ждать. Он прошептал: «Давай уже», а когда тот предупредил, что будет больно, только головой помотал. Боли, и правда, почти не было — ее можно было назвать разве что сладкой болью. Хенрик начал двигаться почти сразу — медленно, осторожно — и Тарьяй пронзила судорога. Было очень скользко, горячо, и Хенрик практически постоянно задевал в нем какие-то точки, которые полностью отключали мозг. Хенрик знал разного Тарьяй. Нежного, смущающегося мальчика, который признался ему, что никогда не целовался. Колючего парня, который не подпускал его к себе из-за глупой истории с телефоном. Спокойного умиротворенного Тарьяй, который положил голову ему на плечо в электричке. Теперь он увидел еще и Тарьяй во время секса, и боялся, что просто не выживет после всего, что узнал. Тарьяй толкался ему навстречу, стонал, закусывал и без того искусанные губы — он отдавался с такой страстью, что Хенрика от всего мира отключало. В свои шестнадцать, худенький и не до конца сформировавшийся, он был для Хенрика в тысячу раз сексуальнее любой девчонки. Бледная кожа, маленькие соски, член, истекающий смазкой и — самое главное — эта покорность, от которой у Хенрика темнело в глазах. Он, наверное, почувствовал это в Тарьяй сразу — еще в первые дни их знакомства. Было в нем что-то такое — инстинктивно угадывалось во взгляде, жестах, мимике — что у Хенрика сразу «щелкнуло». Он еще прошлым летом ощущал замирание в животе, глядя на то, как Тарьяй облизывает губы и опускает глаза под его слишком пристальным взглядом. Собственно, именно поэтому Хенрик в тот далекий июльский полдень завел разговор о поцелуях — он хотел вызвать Тарьяй на откровенность, увидеть его смущение, залезть к нему в душу. Именно поэтому той первой ночью в палатке он не дал Тарьяй вторую пачку сухариков — ему были необходимы эти прикосновения пальцев, пусть мимолетные, но такие желанные. Именно поэтому он решился поцеловать Тарьяй на следующую ночь — Хенрик знал, что тот тоже этого хочет. «Только открой рот, — думал тогда Хенрик. — А дальше я все сделаю сам». Если бы Хенрик еще мог соображать, он бы изумился, откуда в этом хрупком мальчишке столько чувственности. Но думать он уже не мог: остался только этот ритм, и ноги Тарьяй на его пояснице, и их общие стоны. Затерянные посреди лета в своей собственной маленькой Вселенной, они забыли обо всем на свете и полностью принадлежали друг другу. В этот день Хенрик узнал о Тарьяй много нового — что у него офигенная узкая задница, что он стонет, когда ему по-настоящему хорошо, что может кончить даже без прикосновения к члену… Тарьяй тоже обрел новые знания о Хенрике, но они его, скорее, расстроили. Теперь он не сомневался в том, что у Хенрика уже сто раз был секс до него, потому что не может человек так идеально держать ритм и быть таким уверенным, нежным и внимательным в свой первый раз. Он ревновал — да, он ревновал. Он бы предпочел, чтобы Хенрик был неуклюжим и робким, сбивался с ритма и чертыхался, но чтобы это был его первый раз. С ним, с Тарьяй, а не с кем-то другим. Ну, а с другой стороны, чего он хотел? Они на целый год потеряли связь — понятно, что Хенрик не мог дожидаться его вечно. Наивно так думать, ведь сам Тарьяй весь этот год вовсю встречался с девушками. До секса, конечно, дело не дошло, но ведь вполне могло дойти. *** Они сидели на кухне и пили зеленый чай. Тарьяй лениво ковырял пиццу и думал ни о чем и обо всем сразу. Он не замечал, что Хенрик уже минут пять внимательно смотрит на него, словно собираясь что-то спросить, но не зная, с чего начать. В конце концов, Тарьяй начал сам, и это стало полной неожиданностью для него самого. «Давно с девственностью расстался?» — выпалил Тарьяй, строя башенку из грибов, помидоров и кусков колбасы. Боже, он не собирался говорить это вслух! Хенрик не отвечал, поэтому Тарьяй поднял на него глаза. Тот смотрел на него с улыбкой. «Не хочешь отвечать, не надо», — буркнул Тарьяй и продолжил строительство. «Я не не хочу, просто меня удивил твой вопрос», — наконец, произнес Хенрик. Тарьяй снова оторвался от своего увлекательного занятия: «Почему удивил?» «Потому что я думал, что ответ очевиден». «В смысле?» «В смысле, что мой первый раз был сегодня». Тарьяй так дернул рукой, что вкусная башня опасно накренилась, а потом и вовсе рассыпалась. Он поднял глаза на Хенрика, не веря, боясь верить. «Ты… сегодня… со мной?» Хенрик усмехнулся, а потом взял Тарьяй за щеки и ущипнул. «Я, кстати, прошлым летом тебе соврал», — продолжал Хенрик. Тарьяй не знал, что сказать, поэтому молча ждал, что тот скажет дальше. «Я до тебя ни с кем не целовался. Ну, то есть меня внезапно поцеловала какая-то пьяная девчонка на вечеринке, но я не могу назвать это первым поцелуем. Так что мой первый поцелуй тоже был с тобой». Это не могло быть правдой. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Тарьяй просто сидел и щурился в лучах заходящего солнца, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. «А ты… у тебя было до меня? Я имею в виду секс», — Хенрик решил, что надо прояснить все сейчас. Тарьяй только головой помотал. «Только если с маминой расческой», — подумал он про себя и начал ржать. «Чего ты смеешься?» — с подозрением посмотрел на него Хенрик. «Да так, ничего. Может, потом расскажу», — ответил Тарьяй. Он чувствовал себя восхитительно. Конечно, задница немного ныла, но куда же без этого? В остальном же все было прекрасно — каждая клеточка его тела словно проснулась от долгого сна и пела. Тарьяй чувствовал себя взрослым, по-настоящему взрослым… и желанным. Он встал, прошелся по кухне, потянулся всем телом и взглянул на Хенрика. Тот смотрел на него во все глаза. Тарьяй подошел, уселся к Хенрику на колени, зашипел из-за неудачного движения, а потом рассмеялся и чмокнул его в губы. «Я люблю тебя», — подумал он, и в груди стало горячо. На следующий день они поехали на залив, как когда-то давно. Странно было думать, что тогда, в их первый велопробег, они были еще просто друзьями. Теперь их окружала невидимая, но вполне ощутимая аура чувственности. Тарьяй смотрел, как Хенрик выходит из воды, и ему трудно было дышать, трудно было поверить, что этот невероятный парень стал его первым. Он вспомнил, что они вчера делали, и ему срочно пришлось лечь на живот. Хенрик понимающе улыбнулся, потому что с ним творилось то же самое — один взгляд на задницу Тарьяй лишал его рассудка. Упругая, сочная, а внутри так узко, так сладко, что пульс сразу начинает зашкаливать при одном воспоминании об этом… Хенрик не хотел давить на Тарьяй, желая, чтобы тот сам стал инициатором следующего раза. В конце концов, Хенрик, ты только вчера оттрахал этого парнишку до потери сознания, дай ему уже прийти в себя. Словно читая его мысли, Тарьяй сказал, старательно пряча взгляд: «Ну что, сегодня опять будем кремом солнцезащитным спасаться? Полезная, оказывается, штука. Прав ты был прошлым летом, что все время в рюкзаке его таскал». Хенрик прыснул и в то же самое время ощутил мощнейший прилив возбуждения. Он взглянул на порозовевшие щеки Тарьяй и сказал: «Можно и кремом. Но я думаю, что лучше заехать в магазин и купить все, чем обычно пользуются люди. Хотя, если ты предпочитаешь экстрим…» Тарьяй ткнул его в бок локтем и засмеялся. Этой ночью Тарьяй снова принадлежал ему. Они уже не боялись сделать что-нибудь не так, а просто полностью отдались своим чувствам и желаниям тела. Хенрик потом еще много дней заливался краской, вспоминая дрожащий, срывающийся на стоны шепот Тарьяй: «Знаешь… я все это время… трахал себя… и представлял… что это ты… Я ненавидел себя… за то… что не могу… тебя… забыть… но ор…газм… был… просто… феерическим…» Лучше бы он этого не знал, честное слово. Как теперь жить, когда у тебя перманентный стояк при мысли о том, как твой парень развлекался в ванной сам с собой и думал о тебе? Они вообще много чего сказали друг другу этой ночью. От «Быстрее, резче, о да, Хенрик, да…» до «Боже, какая же у тебя охрененная задница…» Единственное, что они не сказали — это три простых слова. Все вокруг дышало этой любовью, они были пропитаны ею насквозь, но никто из них не нашел в себе смелости для того, чтобы сказать о ней. Хенрик думал, что вот сейчас он скажет, он сможет, надо только набрать в грудь побольше воздуха… Тарьяй тоже чувствовал, что эти слова, которые он не произнес вслух утром на кухне, готовы сорваться с его языка, надо только отодвинуть прочь это дурацкое стеснение. «А помнишь, — спросил Хенрик, когда они лежали после всего, умиротворенные, расслабленные. — Как я тебе на ладони слова писал?» «Помню, конечно, — улыбнулся Тарьяй. — Из меня тогда так текло, что я думал, уплыву на хрен из палатки». «А давай снова сыграем?» «Давай. Ты первый загадываешь». Хенрик, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, нашел руку Тарьяй и начал писать, отдавая свое сердце по буквам. Он уже давно закончил, а Тарьяй все не издавал ни звука. Потом, наконец, в тишине раздался его голос. Хенрик даже не узнал его сначала. «Я тоже», — сказал Тарьяй. *** Было солнечное июньское утро, и электричка быстро несла их обратно в Осло. Тарьяй знал, что в городе ему предстоит решить немало серьезных вопросов, но сейчас это все было неважно. Пока он с Хенриком, ничто другое не имело значения. Он смотрел на свое отражение в окне вагона и не узнавал сам себя. Всего десять дней назад он хотел удалить Хенрика из списка контактов, а потом встретил его в самом неожиданном месте — в туалете торгового центра. С тех пор как будто прошла целая жизнь. Рядом с Хенриком всегда было так — каждая минута имела смысл, он расцветал, он улыбался, он взрослел. Он был счастлив.