Солнце

Стук раздался глубокой ночью. Впрочем, Слейна уже несколько недель мучили кошмары, поэтому он не спал. Откинув одеяло из шкур в сторону, Слейн подтянул сползшие на бедра льняные портки и пробрался к краю печи, после чего свесил босые ноги вниз. До рассвета было еще далеко: печь не успела остыть, а сквозь занавески, укрывающие маленькое окошко, не проникал свет. Когда Слейн осторожно спрыгнул с печи, ступни коснулись мехового настила, которым он еще в начале зимы укрыл пол, но уже через секунду Слейн поежился, обхватив плечи руками. По комнате бродили безжалостные сквозняки. Слейн потер занывшее колено и, прихрамывая, добрался до сундука, чтобы схватить оставленную на нем с вечера рубаху. Он едва не подпрыгнул, когда стук раздался вновь. Судя по всему, неизвестный гость был настырен или ему требовалась срочная помощь. Стараясь не шуметь, Слейн подошел к окошку и отодвинул одну из занавесок, но, как и ожидал, не смог ничего разглядеть в кромешной тьме. Да и стекло, наверняка, покрывали морозные узоры. Слейн сделал глубокий вдох, отгоняя охватившее его волнение. Твари, напавшие на деревню на исходе последнего осеннего месяца, не стали бы стучаться в дверь. Нет, либо в деревне что-то опять произошло, и Тер Заацбаум послал за ним гонца, либо в дом к Слейну пожаловал неизвестный путник. Хотя, по правде говоря, путники редко проезжали через местные земли. Духи северных лесов терпеть не могли чужаков. А иногда и коренных жителей. Перед глазами снова всплыли кровавые картинки-воспоминания о растерзанных человеческих телах, оставленных лежать посреди деревни. Слейн готовил картофельную похлебку в то утро, когда в дом ворвался Альфа Влад, глава охотников, и буквально выволок его наружу, не дав времени как следует обуться. Слейн не понимал спешки, но вскоре они подбежали к центральной площади, и тошнота подступила к горлу. Поверх вороха гнилых осенних листьев, рядом с колодцем, Слейн увидел мертвые тела - если, конечно, то, что осталось от трех молодых альф-охотников, можно было называть телами. Кровь устилала землю; напуганные жители сгрудились вокруг площади и галдели, пытаясь загнать детей обратно по домам; плач и крики подоспевших родственников пробирали Слейна до мурашек. Но Альфа Влад ухватил его за плечо, не позволяя поддаться тревоге, и толкнул в сторону сарая. Как оказалось, четвертый альфа был жив, хоть и потерял руку. Слейн выхаживал его неделю, варя целебные отвары и почти не смыкая глаз. Юноша выжил, а потом и поведал историю, из-за которой Тер Заацбаум, позже собрав всех жителей, орал с пеной у рта до рассвета. Молодые альфы, дураки, проиграв спор, решили сунуть нос вглубь леса - туда, куда законы деревни запрещали ступать под страхом смерти. Они не только минули запретные границы, но и дерзнули испить воды в Солнечных Ручьях. Тер объяснил, что Духи лесов прогневались и наслали на деревню кару. Из четырех юнцов выжил лишь один - тот единственный, кто не испробовал воды. Но и он заплатил за свой проступок - стал калекой, в назидание другим. Однако настоящий страх Слейн ощутил, когда Тер, устало опустившись на ступеньку крыльца, низко свесил голову и в звенящей тишине четко произнес: - Это не конец. Готовьтесь. Духи долго не забывают. После того дня Слейн остро пожалел, что его дом стоял на самой окраине деревни, потому что по ночам начали завывать проклятые твари. Слейну шел уже третий десяток лет, и он хорошо знал врачевание, да и с мечом умел обращаться, но все же он родился омегой. Даже такой ловкий альфа, как Альфа Влад, вряд ли бы смог выйти победителем из схватки с тварью. Нет, случись что, Слейн не защитил бы себя. Тер Заацбаум уже не раз предлагал Слейну выбрать себе Пару, ведь среди охотников и ремесленных мастеров было много достойных претендентов, но Слейн отказывался. Не потому что не хотел ощутить надежное плечо рядом, а потому что сердце упорно твердило: «Того, кому бы ты мог открыть свои шрамы, в деревне нет». Слейн появился на свет не в северных землях; он смутно помнил, что его родной отец-альфа продал его в рабство, где Слейн и провел несколько лет, пока ему не исполнилось десять. Чем прогневил хозяина, он так и не понял, но боль обжигающей спину плети запомнил хорошо. Очнулся он в одиночестве, задыхаясь от лихорадки под алым маревом закатного неба. Тер Заацбаум, возвращавшийся вместе с обозом с ярмарки в Лунном Городе, подобрал его, голодного, больного и избитого, на дороге. Тогда Слейн был еще мальчишкой, и никто не захотел с ним возиться. Он был худ и слаб и ничего не смыслил в деревенской жизни - все его прежние познания сводились к «подай» и «поднеси». Поэтому, несмотря на расположение Тер, в деревне его приняли холодно. Слейн много усилий приложил, чтобы завоевать благосклонность жителей. Получив одобрение Тер, он выучился врачеванию у пожилого омеги и бросил все свои силы на благо деревни. Теперь на него чаще оборачивались с интересом, чем брезгливостью; бывало, и альфы, в обход обычаю спрашивать благословления Тер, предлагали создать союз. Но одна лишь мысль, чтобы поделиться с ними прошлым и показать свои шрамы вынуждала Слейна отвечать «нет». Ему было уютно и одному, особенно после того, как Тер Заацбаум три года назад приказал мастерам построить ему дом на окраине, и Слейн, наконец, перестал теснить пожилого омегу-наставника. Как бы то ни было, вой тварей по ночам вызывал жуткие кошмары, и Слейн страдал бессонницей. А потом, словно повинуясь предостережению Тер, в деревне стали умирать собаки - хозяева находили их хладные тела во дворах или у крыльца. Кошки беспокойно сновали между домов и тут же прятались, похватав еду из деревянных мисок. Лес, окружающий деревню, молчал, пока солнце не скрывалось за горизонтом; птицы почти не пели, только куры, копошащиеся в сараях, иногда поднимали гвалт. На исходе третьей недели со времени несчастья выпал первый снег, а Омега Сома родил мертвое дитя. Еще через неделю у Беты Лемрины отказали ноги. Деревня погрузилась в тягостное молчание. Тер Заацбаум, скрепя сердце, послал гонца в Лунный Город за помощью к Законоучителю, обещая не скупиться, если Говорящие с Духами смогут им помочь. По двери рубанули в третий раз, да так сильно, словно от досады, что пустая плошка, которую Слейн оставил на столе, задрожала. Слейн встряхнул головой, прогоняя воспоминания, и нащупал на столе подставку со свечой, затем сунул нос за заслонку печи, чтобы разжечь фитиль. Комнату залил скупой свет; тень от печи вальяжно оккупировала стену. Оставив свечу на столе, чтобы ее не задул сквозняк, который наверняка налетит, если открыть входную дверь, Слейн вышел в сени, подхватывая с сундука ножны с коротким мечом. Он напряженно замер у входа, не обращая внимания на то, как мерзнут на ногах пальцы, и прислушался к вою зимнего ветра - снаружи бушевала метель. - Кто? - громко спросил Слейн, постаравшись, чтобы голос звучал уверенно. Целую секунду за дверью царила тишина, и Слейн с силой сжал рукоять меча, собираясь вытащить его из ножен, потому что успел уже несколько раз вообразить, как неведомая тварь выбивает дверь и вцепляется ему в горло. Однако ночной гость не заставил себя ждать и хриплым голосом ответил: - Вы посылали в город за помощью. Я прибыл бы утром прошлого дня, но дорогу замело, и лес водил меня кругами, - незнакомец выдержал паузу, после которой Слейн отчетливо услышал в его интонации усталость. - Я был вынужден отдать коня в жертву Духам и идти пешком. Я понимаю, что жилище Тер, вероятно, находится в самой деревне, но твари уже близко, я не дойду. Мне нужна защита дома. Пронзительный вой оглушил Слейна, и от неожиданности он выронил ножны. Они шумно рухнули на пол, но не от звука их падения у Слейна на затылке волосы встали дыбом - где-то неподалеку раздалось злобное рычание. Слейн вздрогнул, по телу пробежала ледяная волна страха. Выбор был невелик - пускать незнакомца в дом или не пускать. Усталость в голосе путника казалась искренней, но во всем остальном его тон был ровным, словно человек нисколько не боялся быть растерзанным тварями на куски, хотя они уже дышали ему в затылок. Слейн на мгновение впился ногтями в локоть, ища в душе решимость, а потом положил руки на засов. Нет, лучше он умрет сам в случае обмана, чем позволит умереть другому человеку, поддавшись сомнениям. Как только Слейн поднял засов, завернутая в черное меховое одеяние фигура проскользнула в дом, впустив вместе с собой за порог холодный ветер. На секунду Слейну показалось, что за завесой тьмы и метели сверкнули желтым глаза, но он быстро водрузил засов на место, отрезая путь в дом нечисти и непогоде. Сердце бешено стучало в груди. Слейн повернулся к гостю, опасаясь нападения, но его страхи оказались напрасны. Мужчина привалился спиной к стене и сполз по ней вниз, как только отцепил от спины широкие ножны, укрывающие тяжелый и большой меч. Помимо меча он скинул с плеч поношенный рюкзак. - Не волнуйся. Они не войдут в дом, - прошептал гость трясущимися губами, откинув капюшон. Губы его были почти синими, а лицо покрыто инеем. Темные короткие волосы слиплись в сосульки под гнетом мороза. Место левого глаза занимала черная повязка, из-под которой вниз по щеке тянулся некрасивый белый шрам. Вжавшись затылком в стену, незнакомец добавил: - Индра Инахо. Слейн кивнул, называя в ответ свое имя, и, набравшись смелости, присел на корточки рядом с мужчиной, чтобы помочь ему снять верхнюю одежду. Судя по вялым движениям гостя, вряд ли бы тот смог сдвинуться с места без помощи Слейна. Стянув с широких плеч меховую накидку и кое-как отряхнув ее от снега, Слейн повесил ее на вбитые в стену гвозди, служившие вешалкой. Но когда он вновь обернулся к Индра Инахо, чтобы помочь расшнуровать тяжелые сапоги, то замер. Без преграды вымокшей накидки незнакомый запах альфы с чарующими нотками болотной ягоды и ванили, стручки которой можно было приобрести разве что за очень высокую цену в Лунном Городе, вскружил ему голову. Слейн одновременно осознал две вещи: он никогда еще не встречал альфу с таким приятным запахом, и он, волею судьбы, оказался запертым до рассвета в одном доме с альфой наедине. За такой серьезный проступок Тер Заацбаум венчал альф и омег на следующий же день, не слушая никаких объяснений, даже если омега сохранял целомудрие. Таков был порядок в деревне. Слейн не позволил рукам дрогнуть и решил, что будет разбираться с последствиями поутру. В конце концов, ему не привыкать быть притчей во языцех. Расправившись со шнуровкой, он помог альфе снять сапоги, а после подставил свое плечо и помог ему перебраться из сеней в комнату, ведь там было гораздо теплее. Одежда альфы вымокла насквозь, а сам он ужасно дрожал - видимо, начал отогреваться. Пламя свечи колыхнулось, бросая на лицо гостя тень. Слейн, усаживая альфу на лавку около стола, поймал внимательный взгляд алого глаза. Впрочем, Индра Инахо ничего не сказал, оперся боком на стол и поднес закоченевшие пальцы к губам, принявшись дуть на них и растирать. Стук его зубов был отчетливо слышен в комнате. Слейн подкинул поленьев в печку, после чего все-таки забрался в сундук в поисках сухой одежды для гостя. То, что альфу чудом не растерзали твари, еще не означало, что его блуждания по лесу завершились хорошей концовкой, он вполне мог подхватить лихорадку. Слейн нерешительно положил рядом с альфой найденный в недрах сундука шелковый халат, а также полотенце, чтобы тот мог утереть мокрое тело. Халат был подарком Тер Заацбаума на новоселье, для «Пары» Слейна. Обычно родители омеги собирали на венчание приданое, но, поскольку Слейн был сиротой, Тер позаботился о том, чтобы у него были хоть какие-то вещи на будущее. Слейн отвернулся, пока Индра Инахо выбирался из серой рубахи и портков и утирал тело. Не смутился Слейн лишь потому, что за окном внезапно раздался визг, напоминая об опасности. Индра Инахо, откладывая полотенце и кутаясь в халат, бросил взгляд в сторону занавешенного окошка и, поднявшись на ноги, замер у горящей свечи, затем поводил над ней пальцами. Руки его все еще жутко дрожали. Слейн подхватил мокрую одежду, которую альфа сложил аккуратной кучкой на краю лавки, и стал раскладывать ее поверх дальней части печки, чтобы она могла просушиться. - Лучше лечь спать. Ночь - время гнева, - тихо проговорил Индра Инахо, осмотрев лежанку из шкур на печи. - Ляжем рядом, так надежней. Слейн чуть не выронил серую рубаху из рук и отвернулся, чтобы спрятать заалевшие щеки. Пальцы неосознанно принялись разглаживать мокрую ткань. Альфа, вероятно, не заметив его смущения, нагло забрался на печь, зашуршал одеялами и наказал Слейну погасить свечу. Слейн неохотно подошел к столу, задул огонек, погрузив комнату во мрак, а потом замер, растерявшись. Доселе он ни с кем не делил ложе; с выматывающими периодами телесного голода, наведывающимися к каждому омеге по весне и осени, справлялся с помощью специальных отваров. Индра Инахо, возможно, и был порядочным альфой, посланцем Законоучителя, но явно не догадывался о том, какой позор навлек бы этим поступком на Слейна. - Ты омега? - словно прочитав его мысли, спросил Индра Инахо, а после долгой паузы добавил: - В расторгнутых узах? Слейн ощутил, как его охватывает злость. Да, он побывал в рабстве, но судьба благоволила ему, и жесткий хозяин-альфа, любивший частенько поднять на него руку, никогда не испытывал к нему влечения. Увы, это не мешало многим заносчивым омегам в деревне обзывать Слейна шлюхой, хотя они могли чувствовать запах его невинности. Слейн много лет потратил на то, чтобы прижиться в деревне и добиться уважения людей. И он смог! Смог, но явно не для того, чтобы чужак сейчас обвинял его в том, чего не было! - Я не носил венца! Я чист и перед природой, и перед Законом! - выпалил Слейн, сжимая кулаки. Узы Пары, даже если союз не приносил любви и потомства, считались нерасторжимыми. Только в крайних случаях Тер деревни мог испросить воли Духов, чтобы расторгнуть их: если кто-то из Пары умирал или нарушал обет верности. Провинившихся перед Законом или нежелающих повторно вступать в союз вытесняли жить на окраину деревни. Скорее всего, именно по этой причине альфа поспешил с выводами, ведь дом Слейна тоже стоял на окраине. Правда, связано это было с тем, что Тер Заацбаум посчитал место для постройки дома удачным - земля здесь приподнималась, и по весне Слейн мог не страшиться паводков. - Прости. Сейчас я не чувствую запахов, слишком устал, - в голосе Индра Инахо проскользнуло еле заметное недовольство собой. - Ложись рядом. Я не трону тебя. С твоим Тер поговорим завтра, он не будет злиться, клянусь. Подстегиваемый раздражением, Слейн забрался на печку и притянул к себе половину шкур, а также подушку, набитую куриными перьями. Альфа не стал возражать, перевернулся на другой бок, спиной к нему, и комната погрузилась в тишину. Слышно было только их тихое дыхание, потрескивание дров в печке, да завывание метели за стенами избы. В первые минуты Слейн боялся, что альфа вздумает коснуться его, поэтому лежал напряженный, как тетива, и теребил пальцами край подушки, но Индра Инахо быстро уснул, его дыхание выровнялось. Казалось, и твари снаружи успокоились: рычание и вой больше не нарушали безмолвие ночи. Слейн не заметил, как сам провалился в сон. По крыльцу скребли когти. Слейн дернулся, вырываясь из оков сна, и хотел соскочить с лежанки, но колено из-за резкого движения вспыхнуло болью. Он втянул губами воздух и упал обратно на подушку, чувствуя, как боль побежала по ноге вниз. Мышцы онемели, ногу свело судорогой; старая рана вновь дала о себе знать. Пять лет назад, по весне, Слейн отправился в лес собирать целебные травы. В ту пору зима выдалась голодная, поэтому все охотники были заняты добычей пищи, и не нашлось альфы, который бы смог его сопроводить. Слейн ушел один и наткнулся на голодного волка - это был бой не на жизнь, а на смерть. Клыки волка сомкнулись под коленом Слейна, но Слейн, невзирая на боль, сумел победить зверя, воткнув ему в глотку меч. И хотя до деревни Слейн добирался почти ползком, он быстро пошел на поправку. Однако теперь, чаще в холодное время, нога стала беспокоить его. - Дыши глубоко, - Индра Инахо отложил одеяло в сторону и, наклонившись, чтобы не удариться головой о потолок, переместился ближе к ступням Слейна. Боль была такой сильной, что Слейн не смог возразить. Теплые руки пробрались под шкуру, коснулись штанины, осторожно закатали ее вверх и принялись растирать кожу круговыми движениями, медленно двигаясь от ступни до колена; временами большой палец надавливал по центру голени. Боль чуть отступила, мысли прояснились. Слейн приоткрыл глаза и понял, что рассвет уже минул. Бледный свет прогнал ночную тьму; угрюмые ледяные узоры липли к кусочку окна, выглядывающего из-за отодвинутой занавески. Слейн предпочел бы наблюдать, как по стеклу скачут солнечные блики, но, похоже, небо снова было затянуто серыми тучами. Солнце не показывалось с тех пор, как разгневались Духи. Но за стенами избы царила тишина: никто не скребся в дверь и не шумел на крыльце. Слейн расслабился, позволив чужим прикосновениям убаюкать себя. Индра Инахо касался его, не терзаясь сомнениями, но при этом очень мягко, с лаской, как, должно быть, касаются друг друга любовники. Впрочем, Слейну было не с чем сравнивать, поэтому он не испытывал беспокойства. Да и на лице альфы не было эмоций, которые могли говорить о влечении или похоти. Судя по расслабленным плечам, Индра Инахо тоже был спокоен и умиротворен. За ночь повязка соскользнула с его лица, обнажая скопище ужасных шрамов на месте левой глазницы. Слейн рассматривал их из-под прикрытых век, пока не задремал. Ему было любопытно, но с приходом утра страхи отступили, и усталость взяла свое. Очнулся Слейн, когда услышал шаги, доносившиеся из сеней. Индра Инахо замер на пороге комнаты, застегивая на плечах меховую накидку. Поймав взгляд Слейна, он низко поклонился, опираясь на свой огромный меч. Левый глаз снова укрывала черная повязка. Шелковый халат был сложен и лежал поверх сундука. - Спасибо за ночлег. Мир твоему дому. И был таков. Входная дверь хлопнула, но, поскольку снаружи не бесновалась метель, Слейн не тревожился, что она распахнется. Он подтянул к животу колено, радуясь, что боль окончательно ушла. Там, где его ноги касался Индра Инахо, все еще приятными мурашками бежало незнакомое тепло. Слейн улыбнулся. Наконец-то грядущий день сулил хорошими вестями. Наконец-то из Лунного Города подоспела помощь! Слейн искренне надеялся, что посланец Законоучителя сможет усмирить гнев тварей. Тем более что Индра Инахо показался ему серьезно настроенным и сведущим в своем деле. Впрочем, любой последователь Законоучителя, дослужившийся до звания Индра, должен быть силен. Будь что будет, в конце концов, на все воля Духов, подумал Слейн, и неосознанно повел носом: чарующий запах альфы еще не выветрился - ваниль и болотная ягода щекотали нос. *** На теле Индра Инахо шрамов оказалось больше, чем на теле Слейна. Каждый раз, как Слейн видел их, где-то под сердцем рождалось волнение, а неведомая боль опаляла живот. Слейн хмурился и опускал глаза, чтобы не смотреть на полосы, рассекающие ровную спину. Индра Инахо был ниже Слейна на полголовы, хоть и шире в плечах, но Слейн не заметил этого в первую ночь. И, по правде говоря, не заметил бы никогда, если бы на следующий же день после встречи альфа не заявил Тер Заацбауму, что дом Слейна лучше всего подходил ему в качестве временного жилища. Тер был крайне недоволен, даже вызвал Слейна к себе и отвел в горницу, где, не церемонясь, припал носом к его шее, чтобы убедиться, что Индра Инахо не покусился на его тело. Слейн уже и не помнил, когда в последний раз его щеки так сильно горели от стыда. - Тогда, быть может, Слейн поживет у меня, пока вы будете занимать его дом, Инахо? - осмелился предложить Тер, немного взволнованно поправляя рукава красного кафтана. Он явно не желал перечить Индра, но беспокойство за Слейна пересилило его опасения. Слейн молча стоял за спиной альфы, сцепив руки в замок и восхищаясь тем, как Тер не побоялся опустить вежливое обращение в разговоре. - Дом защищен, только пока в него вдыхает жизнь его хозяин, - ответил Индра Инахо, настаивая на своем выборе, но слегка склонил голову, чтобы показать Тер свое уважение. - Не волнуйтесь. Омега будет со мной в безопасности. На том и порешили, хотя прежде, чем отпустить Слейна домой, Тер Заацбаум прочитал ему целую вереницу наставлений о том, как вести себя с альфой. В первые дни Слейн нервничал, считая, что его привычный уклад жизни сильно изменится, но вскоре понял, что беспокоился напрасно. Индра Инахо вставал с рассветом и не возвращался до самого захода солнца. Слейн готовил ему еду и стелил лежанку на печке, да и только. Альфа оказался очень самостоятельным: сам ухаживал за своей одеждой, мыл за собой тарель и подметал сени, если Слейн не успевал сделать это первым. А еще он помогал рубить и таскать дрова, растапливать печь и приносить воду, а по ночам будил Слейна прикосновением к плечу, если Слейн начинал ворочаться из-за очередного кошмара. Конечно, Слейн не всегда засыпал спокойно: дыхание едва знакомого альфы за спиной пугало. Зато когда он открывал глаза посреди ночи, услышав вой тварей, было уже не так страшно. Если он начинал тревожно вглядываться во тьму, Индра Инахо натягивал на его плечо одеяло, тем самым молчаливо давая понять, что никакой опасности нет. Если же твари шумели поблизости от избы, альфа оставлял ладонь лежать на плече Слейна. Было ли то неким жестом защиты, или Индра Инахо таким образом пытался извиниться за то, что дом Слейна по ночам превращался в осаженный тварями оплот, Слейн не знал, но быстро успокаивался, хотя временами и не понимал, отчего так сильно доверяет альфе. Днем, после того как Индра Инахо, подхватив свой меч, уходил в лес, Слейна навещали любопытные жители деревни. Вопросы сыпались один за другим, но Слейн только пожимал плечами. О том, что делал Индра Инахо для усмирения гнева Духов, он не ведал. А если бы и ведал, то вряд ли бы рассказал. Потому что из леса альфа возвращался такой усталый, что Слейну часто приходилось самому снимать с него накидку и расшнуровывать сапоги - так же, как и в ночь его прибытия. Вынужденная забота об альфе смущала его, поэтому он не хотел о ней говорить. Как-то раз Индра Инахо, невзирая на холод, уснул прямо у двери, опустившись на пол и прижавшись лбом к гарде меча, выставленного перед собой. Слейн укрыл его шкурами, а потом долго сидел рядом и ждал его пробуждения, чтобы помочь добраться до лежанки. Наверно, именно в тот вечер он впервые понял, что альфа в лесу занимался отнюдь не праздными делами. И, что бы там ни происходило - явно было не для посторонних ушей. Вскоре по деревне пошла молва о странностях Индра Инахо: о его молчаливости, о его изуродованном лице и о таинственных обрядах, которые тот, должно быть, совершал в лесу. Слейн хмурился, увиливая от разговоров. Он не считал альфу странным, но его тоже интересовало все, что было с ним связано. Например, как тот удерживал свой загадочный меч? Однажды, когда Индра Инахо не ушел в лес, а отправился разговаривать с Тер Заацбаумом посреди бела дня, Слейн попробовал поднять оружие, но потерпел крах - скрывающие меч черные ножны, расшитые синими лентами, так и не оторвались от пола. Казалось, меч был тяжелее избы. Когда Индра Инахо вернулся, Слейн поймал его пристальный взгляд и тут же сбежал, потому что щеки обожгло краской стыда. А вдруг меч нельзя было трогать чужаку? Слейн сторонился альфы до вечера, и, может, ему показалось, но за ужином Индра Инахо, поглядывая на его виноватое лицо, еле заметно улыбнулся. Друг с другом они почти не говорили. Альфы в деревне любили поболтать за кружкой хмельного меда, но Индра Инахо не был похож ни на одного альфу, которого знал Слейн. Он говорил кратко и только по делу и совершенно не слушал Слейна, когда Слейн пытался убедить его, что сам способен принести ведро воды для похлебки. Индра Инахо просто подхватывал ведро, выходил из избы прямо в рубахе и направлялся в деревню, к колодцу. Снег под его ногами жалобно хрустел. Альфа никогда не брал свой меч, если занимался домашними делами, и Слейн в беспокойстве осматривал деревья вокруг дома, но с рассветом на лес будто опускался полог тишины. Даже на снежном настиле не было следов беснующихся по ночам тварей. Собаки больше не дохли. Кошки осмелели и сновали между домов до тех пор, пока вечерняя темнота не вытесняла дневной свет. Тер Заацбаум каждый день забегал к Слейну, чтобы убедиться, что он в порядке. Слейн благоразумно помалкивал о том, что творилось вокруг его жилища под покровом тьмы: не хотел, чтобы кто-то другой взваливал на себя заботу об Индра Инахо. Такие мысли смущали его больше, чем сама забота об альфе. Впрочем, упрямство давно затаилось в крови Слейна - Тер Заацбаум всегда говорил, что оно просто дожидалось своего часа. Поэтому Слейн замирал у печки и теребил полы длинной рубахи, пытаясь понять, что лежало в основе его решения помалкивать. Неужели Индра Инахо… нравился ему? Третий зимний месяц подошел к концу, но снег и не думал сходить. Тер запретил устраивать ночные гулянья в честь грядущей весны: по ночам все еще свирепствовали твари. Слейн не расстроился, хотя и любил и танцы под открытым небом, и рассказы стариков, собирающихся у костров, и озорную музыку дудок, волынок и бубнов. Услышав его вздох, Индра Инахо ступил навстречу к Тер, заводя разговор, который Слейн никак не мог расслышать, потому что Альфа Марито отвлек его, испрашивая совета по поводу целебного питья. Слейн обещал приготовить для Омеги Сомы укрепляющих здоровье отваров и ободряюще улыбнулся, убеждая альфу, что уже осенью Пара снова сможет попытать счастья зародить дитя. Когда Слейн закончил разговор и повернулся, по привычке выискивая взглядом Индра Инахо, Тер вдруг объявил, что празднику - быть. Правда, только до заката. Но и эта весть обрадовала собравшихся людей; особенно громко заголосили дети: страшась гнева Духов, родители почти не выпускали их играть на воздухе. Наутро в центр деревни вынесли столы и лавки, в нескольких местах подготовили кострища, куда натащили дров и сухой соломы из сараев. Бойкое пламя взметнулось к угрюмому небу, а омеги и беты высыпали из домов, неся в руках горшки и плошки с закусками и горячими блинами. Альфы, возбужденно переговариваясь, тащили кружки и бочонки с хмельным медом. Дети постарше с криками и радостным визгом гонялись друг за другом; малыши сидели на коленях у родителей и с любопытством вертели головами. Все собравшиеся на празднество были одеты в нарядные, но теплые меха и шкуры, а если кто-то мерз, то тут же пробирался к огню. Духи будто смилостивились над деревней в этот день: небо оставалось серым, но морозные ветра отступили. Слейн встал спозаранку, чтобы помочь таскать лавки и напечь блинов, и с удивлением обнаружил, что Индра Инахо не ушел в лес, а спокойно отдыхал на печке. Пока Слейна не было в доме, альфа во сне передвинулся на его место и теперь зарывался носом в его подушку, свесив одну руку с края печи. Щеки тут же вспыхнули от смущения, но Слейн достал чугунную сковороду и принялся за блины, стараясь лишний раз не шуметь. Так или иначе, Индра Инахо спал чутко, поэтому совсем скоро повернулся на бок и стал наблюдать за Слейном, приоткрыв глаз. Слезать с теплой лежанки он не торопился. Слейн, глянув на него исподтишка, еле сдержал смех: на голове альфы будто порезвились твари, волосы торчали во все стороны. Очевидно, вчера вечером он не догадался расчесаться после визита в баню. Глядя на заспанный вид альфы, Слейн обмотал руки тряпкой и осторожно придвинул к себе горшок, примостившийся в углу стола. Он только недавно достал его из печи, поэтому крышка была горячей. Взвар послушно скользнул в подставленную кружку, и по комнате разнесся запах пряностей. Индра Инахо лениво потянулся за горячим напитком, когда Слейн поставил кружку на печь, рядом с изголовьем лежанки. Слейн готовил взвар по собственному рецепту, добавляя туда, помимо традиционного меда и пряностей, некоторые целебные травы. До того, как прогневались Духи, Тер частенько заглядывал к Слейну, чтобы угоститься кружечкой-другой, и не раз повторял, что его взвар - лучший на деревне. Индра Инахо уже после второго глотка целиком сосредоточился на питье, а, как только кружка опустела, Слейн услышал тихий, но довольный вздох. Альфа молча улегся обратно на подушку, но на Слейна уже не смотрел, его взгляд был направлен на потолок комнаты - похоже, он о чем-то задумался. Слейн закончил возиться с блинами, сложил их в широкую плошку, обмотал полотенцами и тряпками, чтобы не остыли, и поторопился к сундуку. Пора было одеваться на праздник. Он достал теплый наряд, а вслед за ним накидку с капюшоном и сапоги из белого меха. Когда дверь за Слейном захлопнулась, Индра Инахо все еще лежал на печи. Музыканты-самоучки уже играли веселые мелодии - звуки волынки понеслись по заснеженным просторам деревни и леса. Альфы разливали напитки, а дети налегали на закуски и блины. Звонкий смех омег и бет тронул Слейна до глубины души - он не слышал смеха с конца осени. Поток светлых улыбок и несерьезных бесед вовлек Слейна в себя. Казалось, деревня ожила. Глотнув хмельного меда, Слейн побежал танцевать. Люди хватались за руки и водили хороводы вокруг костров, покоряясь бойкой музыке. Слейн присоединился к хороводу, разорвав круг и тут же сомкнув его, ухватившись за ладони знакомых. Дыхание сбилось, капюшон соскользнул с макушки, но он был слишком захвачен движением, чтобы остановиться и поправить его, да к тому же пытался не споткнуться о длинные полы накидки. Задорная музыка внезапно стихла, вместо нее томно зазвенели струны гуслей. Юные омеги и беты, вскрикнув от смущения, бросились к лавкам, делая вид, что заинтересовались едой. Пары, скрепленные Узами, наоборот, поднялись с мест и, взявшись за руки, задвигались вокруг костров в неторопливом и незамысловатом танце. Тер Заацбаум наблюдал за происходящим с улыбкой, а Слейн замер у сдвинутых столов и огляделся по сторонам. Нет, и в это празднество никто из свободных альф не горел желанием пригласить его на танец, и тем самым выказать свою симпатию и надежду на будущий союз. Несмотря на то, что Слейн был невинен, годы шли, и альфы предпочитали звать в Пару омег моложе. Тер Заацбаум был прав, когда уговаривал его связать с кем-нибудь жизнь. Слейн не боялся одиночества, но при взгляде на танцующих людей и на то, как бережно они касались друг друга, сердце сжималось от неизбежной тоски. Индра Инахо возник перед ним буквально из ниоткуда. Слейн не заметил его приближения и от неожиданности отступил на полшага назад. Альфа чуть склонился, протягивая ему правую ладонь. Тяжелая черная накидка, застегнутая спереди серебряной застежкой в виде летучей мыши, струилась с его плеч, спускаясь на истоптанный белоснежный настил. Слейн будто врос в то место, на котором застыл, чуть приоткрыл губы и вдохнул холодного воздуха, чтобы вернуть ясность лихорадочным мыслям. Индра Инахо все это время так и стоял с вытянутой рукой, терпеливо дожидаясь его решения. Ладонь альфы была теплой. Слейн вздрогнул, когда их пальцы соприкоснулись, и тут же опустил глаза - альфа осторожно потянул его за собой, ближе к кострам и танцующим. Взгляд Тер прожигал спину Слейна, но Слейн не хотел отказываться от танца. Впервые в жизни искренне не хотел. Сердце сорвалось в беспокойный пляс, но, как только Индра Инахо повел его кругами, взяв под руку, волнение отступило, а Слейн спрятал улыбку. Альфа знал, как двигаться, но было заметно, что для него это в новинку. Видимо, он редко ухаживал за омегами. Или в Лунном Городе царили другие обычаи. Пламя костров мелькало то перед глазами, то за спиной. Покоряясь музыке, Индра Инахо вел его между островками огня. Они останавливались, отступали друг от друга на шаг, кланялись, затем вновь соединяли руки, чтобы продолжить путь. В те моменты, когда Индра Инахо припадал на одно колено, Слейн опирался на его плечо и кружил вокруг него: древние поверья гласили, что таким образом омеги и беты завораживали будущих отцов своих детей. После трех положенных кругов Индра Инахо поднимался на ноги и вновь вел Слейна вперед. Другие пары оборачивались на них с интересом, но Слейн перестал их замечать, потерял счет времени, больше не слышал музыки и не чувствовал холода. Все ушло, растворившись в белом мареве закружившихся с неба снежинок. Шаг, шаг, шаг назад, плавный поклон, шаг навстречу, мимолетное касание рук, соприкосновение плеч, поворот. Индра Инахо смотрел на него, только на него, и по спине Слейна бежали мурашки. Тоска отступила, позорно поджав хвост, вырвалась из груди, слетела с губ облачком пара и сгинула навсегда под последние звуки чудесных гуслей. Индра Инахо поклонился Слейну ниже, чем того требовал обычай, и отошел. Слейн не успел его остановить. Тер Заацбаум хлопнул кружкой по столу так, что задрожали все расставленные на нем блюда, а уже через секунду оказался рядом со Слейном. - Слейн, ты мне как сын, - прошипел он, положив тяжелую ладонь на его плечо. - Прошу, будь благоразумен. Не натвори глупостей. Слейн кивнул, но руки его еще хранили тепло прикосновений альфы, а глаза упрямо выискивали Индра Инахо, затерявшегося в возбужденной толпе людей. Слейн тщетно пытался углядеть его - солнце уже опускалось за деревья, но Индра Инахо так и не появился: ни когда жители деревни тушили костры, ни когда растаскивали лавки и столы по домам, ни когда за спиной Слейна захлопнулась дверь его собственной избы, а на лес опустилась безжалостная ночь. Индра Инахо исчез. Его не было три дня. *** Слейн сильно переживал и оттого почти не ел и не мог заниматься домашними делами: все валилось из рук. Сердце болезненно ухало в груди с тех пор, как он вернулся с праздника и не нашел в сенях меча - видимо, Индра Инахо забрал его с собой. А еще по ночам перестали выть твари, и Слейн до дрожи в пальцах боялся, что они отправились по следу альфы. Слейн бродил вокруг дома и подолгу сидел у окошка, моля Духов о том, чтобы они усмирили гнев и позволили альфе вернуться живым и здоровым. На рассвете четвертого дня рядом с избой раздалось лошадиное ржание. Слейн мигом соскочил с печи - все равно ночью не сомкнул глаз. Он обулся, поднял тяжелый засов и вылетел наружу, даже не подумав о том, что за дверью его может ожидать опасность. Способность здраво мыслить исчезла вместе с уходом Индра Инахо. Ноги по колено увязли в снегу: снегопад шел всю ночь, превратив окружающий лес в лабиринт белоснежных зарослей. Морозный ветер хлестнул по лицу, и Слейн поежился - рубаха не спасала от холода. Впрочем, как только его взгляд выхватил черное пятно, распростершееся на заснеженном дворе, он забыл о стуже. Слейн рванулся вперед так резко, что через несколько шагов споткнулся и рухнул в снег. Руки и лицо обжег пронизывающий до костей холод. Колено жалобно отозвалось глухой болью, однако, поднимаясь, Слейн едва ли обратил на боль внимание. Потому что напротив крыльца, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и встряхивая головой, стоял вороной конь, а рядом с ним, утопая в снегу, лежал ничком Индра Инахо. Даже с расстояния Слейну были видны клочья разорванной меховой накидки. К горлу подступил ком. Слейн опустился рядом с альфой, осторожно перевернул его и уложил его голову к себе на колени. Лицо того было мертвенно-бледным, а кожа на ощупь - ледяная, но он еще дышал. Губы Слейна задрожали, и он принялся стирать снег со лба альфы, зачесывая назад прядки волос, слипшиеся в сосульки. Вороной конь ударил копытом о землю, разметал снег и громко фыркнул, задвигав хвостом из стороны в сторону. Где-то неподалеку, громогласно каркнув, с верхушки дерева сорвалась птица - маленькая черная точка мелькнула на фоне бездонного серого неба. Великолепная белоснежная грива коня взметнулась в стороны, будто сотни разъяренных змей, когда зверь неожиданно встал на дыбы. Его желтый глаз, направленный на Индра Инахо, пылал первозданной яростью. Слейн задохнулся, ощущая гнев зверя, и сделал единственное, что мог - вцепился пальцами в плечо альфы и накрыл его своим телом, ткнувшись лбом в его живот и хватаясь второй рукой за разорванную штанину на его бедре. Слейн был готов принять всю ненависть зверя на себя. Все чувства, что копились в нем долгую-долгую зиму, внезапно хлынули наружу надрывным криком. Он зажмурил глаза до цветных пятен, готовясь вот-вот ощутить мощь копыт на своей хрупкой спине. Но хватка его рук ни на миг не дрогнула. - Прошу, оставь его! - прокричал Слейн, и в тишине застывшего леса его голос зазвенел сильнее самой звонкой струны. - Прошу, не забирай его. Он единственный, с кем я хочу встречать солнце! Стихло недовольное фырканье, стих хруст снега под копытами вороного посланца Духов. Когда Слейн осмелился приподнять голову, по лесу внезапно пронесся низкий звук незнакомого горна - он поглотил собою все пространство, ударил по ушам, вынуждая Слейна растерянно посмотреть на небо, а затем смолк, оставив после себя недолговечное эхо. Будто покоряясь таинственному сигналу, вороной конь отступил прочь от Слейна, ударил задней ногой по снегу, швырнув его в лицо Слейну, и ринулся прочь. Слейн подивился тому, как зверь не увяз в глубоких сугробах, но, едва завеса деревьев сомкнулась за величественным силуэтом, мысли спешно вернулись к альфе, лежащему без сознания. Слейну пришлось тащить Индра Инахо до избы по снегу. Руки немели от холода, правая нога отказывалась сгибаться, но он не сдавался, пока дверь избы не осталась за спиной. Слейн водрузил засов на место и принялся снимать одежду с альфы, уложив его в сенях на полу. И накидка, и рубаха были порваны почти в клочья, но кровь Слейн увидел только на его груди. Следы когтей тянулись от ключицы к животу. Рана не была смертельной, Слейн много раз врачевал похожие поранения, но подумал, что шрамы, наверняка, останутся. Горечь обжигающей волной полоснула по сердцу - на теле Индра Инахо и так было слишком много шрамов. День потонул в веренице забот. Тщательно промыв и обработав целебными мазями рану, Слейн перетянул грудь альфы чистыми тряпками, после чего избавил его от остатков одежды и облачил в найденные в сундуке чистые портки. Стыда за то, что увидел альфу полностью обнаженным, он не испытывал - волнение за его судьбу пересилило все страхи. Слейн уже хотел стелить лежанку посреди пола комнаты, когда в дверь постучался Тер Заацбаум, решив нанести Слейну очередной визит. Он и помог ему переместить альфу на теплую печь. Слейн обложил Индра Инахо одеялами и шкурами, подоткнул ему под голову подушку, но, коснувшись его плеча, все равно ощутил пронизывающий холод. Тер Заацбаум что-то рассказывал, но Слейн не слышал слов. Странное чувство тревоги захлестнуло его. Ему показалось, что дневной свет померк, что в аромат болотной ягоды и ванили, исходивший от Индра Инахо, вклинилась вонь сырости и гнили, и что по бледному лицу поползли прожорливые тени. Слейн схватился за завязки на собственной рубахе, повернулся спиной к Тер и стянул рубаху через голову. Старший альфа вопросительно умолк. - Прошу, не смотри, отец. - Слейн впервые дерзнул обратиться к Тер, как к отцу. Никогда он не позволял себе такой вольности. Его плечи дрожали. - Я вырос не в слишком достойного сына. Глядя на то, как Слейн раздевается донага и, прихрамывая, забирается на печь к альфе, Тер Заацбаум ничего не ответил. Поджав губы, саданул кулаком по стене избы и вышел прочь. Слейн скользнул под преграду из одеял и шкур и прижался нагим телом к Индра Инахо, сплетаясь с ним руками и ногами, даря альфе свое тепло. Дыхание того было таким тихим, что Слейн испугался, что оно и вовсе пропадет. Уложив лохматую макушку на плечо альфы, Слейн провел ладонью по бледному лицу, по выпирающим ключицам, проверил, не сочится ли кровью рана, проследил пальцами некрасивые шрамы и оставил ладонь лежать на плоском животе. Той невообразимой нежности, которую он сейчас испытывал к Индра Инахо, Слейн не мог подобрать имени, но загадочным образом понимал, что она была предназначена для альфы, и только для него. Слейн потерся носом о плечо - оно все еще оставалось холодным - и затих, прикрывая глаза. Наверно он задремал, потому что, когда открыл их в следующий раз, морозные узоры на окошке золотил закатный свет. Могильный холод, охвативший дом с утра, бесследно исчез. Ощутив, что шея немного затекла, Слейн уложил голову на подушку и дотронулся кончиками пальцев до щеки Индра Инахо - она была теплой. Ресницы альфы дрогнули, он с тихим вздохом повернулся на бок, а его рука вдруг коснулась бедра Слейна, скользнула за спину и замерла на поясе - там, где начиналось хитросплетение старых шрамов. Альфа осторожно прижал Слейна к себе, и Слейн не стал сопротивляться, увидев свое отражение в алой радужке глаза. Индра Инахо смотрел на него бесконечно долго, но Слейн не чувствовал былого стыда, хотя их разделяла лишь тонкая преграда из льняных портков, которые он сам надел на альфу. Когда Индра Инахо осторожно наклонился навстречу его губам, Слейн не отстранился, не испугался и не сбежал. Тепло печи, тепло чужого тела, тепло тяжелых одеял лишило его желания двигаться. Будто, двинувшись, он бы разорвал незримые узы, соединившие их тела в один единый поток нескончаемого тепла. Это тепло было странным: одновременно тоскливым, радостным, обжигающим, требовательным, покорным и умиротворяющим. Индра Инахо целовал его так неторопливо и бережно, словно боялся, что Слейн рассыплется в прах, если надавить губами чуть сильнее или осмелиться коснуться его губ языком. Словно, как и Слейн, он и не целовался никогда вовсе, не знал, как дышать, когда не остается воздуха, и как сдержаться, не покорившись бушующему внутри пламени, ведь не сдержаться означало сотворить страшный грех. Открывая свои губы навстречу альфе, Слейн ощутил, как дрожит ладонь, скользнувшая вверх по его спине в нерешительной ласке. И почувствовал себя сокровищем в чужих объятиях, потому что никто и никогда не обнимал его так, будто он был единственным на свете солнцем, без которого не бывать жизни. Поцелуй длился, они сталкивались носами, делили дыхание друг друга. Слейн осмелился прижать ладони к спине Индра Инахо и послушно откинул голову на подушку, открывая шею, когда рука альфы погладила его плечо и двинулась выше, невесомо прослеживая ключицу, кадык и линию подбородка. Поцелуи переместились с его губ на щеку, превратившись в череду жадных полу укусов. Слейн шумно вздохнул, когда чуть выступившие клыки альфы чиркнули по чувствительной коже. Горячее дыхание опалило ключицу. Индра Инахо прижался к ней лбом, накрывая тело Слейна своим. Его растрепанные темные волосы защекотали подбородок Слейна, а руки погладили выступающие косточки таза, из-за чего по телу разбежалась стайка приятных мурашек. Поцелуи атаковали беззащитную ключицу, влажный язык повторил их путь, клыки дерзко прихватили кожу, но быстро разжались. Хватка рук, удерживающих бедра Слейна, усилилась. Индра Инахо сжал зубы так, что Слейн услышал их скрип. Дыхание альфы сорвалось, плечи сгорбились; будто в лихорадке, он потерся виском о подбородок Слейна, провел пальцами по его животу - да так, что ногти оставили красные полосы. Слейн не мог не чувствовать его отчаянного желания - заклеймить его, забрать себе, поставить метку, вопреки всем законам. - Так долго, - шепнул Индра Инахо, и с его губ вырвался судорожный вдох. - Так долго, Слейн… Слейну не нужны были слова, чтобы дать ответ, и не нужно было время, чтобы решиться. Пусть в деревне назовут его шлюхой, пусть отринут от дома, пусть в глазах Тер навсегда померкнет гордость за сына. Слейн знал - то, что происходило между ними сейчас, было правильно. Он запустил руку в ворох темных волос и прижал голову альфы к своей груди, на мгновенье коснулся кончиками пальцев приоткрытого рта и провел подушечкой большого пальца по выступающему клыку. Осознав его молчаливый ответ, Индра Инахо обреченно рыкнул и сдался. Шорох отодвигаемых шкур потревожил тишину. Слейн застонал, когда клыки вспороли кожу под правой ключицей. От боли, под зажмуренными веками, собрались слезы, но он не закричал, хотя альфа, словно поймавший добычу хищник, не выпускал его долгое время. В детстве Слейн иногда видел, как хозяин ставил рабам-наложникам метки, и всегда пугался, что его ждет похожая участь. Но сейчас, несмотря на боль, он не чувствовал ни сожаления, ни страха перед будущим, ни раскаяния за то, что окончательно предал доверие отца. Только усталость, когда боль, наконец, схлынула. Во взгляде Индра Инахо, пока он зализывал поставленную метку, царило умиротворение. Слейн погладил его по плечу и расслабился, убаюкиваемый чудесным теплом и присутствием альфы. Он наслаждался заботливыми прикосновениями, поцелуями на лице, неразборчивым шепотом и тем, как теплые руки вновь укрыли его шкурами. Сквозь настойчивую дрему Слейн слышал тихие шаги по комнате, глухой стук крышки сундука и шорох одежды. А потом он уснул. И лучше бы не просыпался. Тер Заацбаум ждал пробуждения Слейна, сгорбившись на лавке и запустив ладони в свои короткие волосы в немом жесте отчаяния. Слейн быстро понял причину его настроения. Край шкуры, которая скрывала наготу Слейна, был откинут, и еще незажившая метка гордо выделялась под ключицей на фоне его бледной кожи. Но не реакция отца привела Слейна в ужас. - Он взял в качестве оплаты за сговоры с Духами не деньги, а коня, и молча уехал на рассвете, - устало сказал Тер, поднялся на ноги и, подхватив рубашку, которую Слейн оставил вчера лежать на краю лавки, подошел к печи. Голос его чуть смягчился, когда он увидел, как губы Слейна дрожат. - Спрячь метку, и никому не показывай. Одиночество куда лучше позора. По крайней мере, ему хватило совести не порочить тебя. Слейн не плакал ни разу с тех пор, как Тер подобрал его на пыльной дороге и проявил к нему немыслимую доброту, о существовании которой Слейн в детстве и не ведал. Не плакал он и сейчас, но грудь так сильно стянуло в тиски, что с губ сорвался звук, очень похожий на всхлип. Тер мигом переменился в лице, вскарабкался к нему на печь, невзирая на то, что ударился затылком о потолок, и, согнувшись в три погибели, притянул Слейна к себе, позволяя уткнуться носом в грудь, спрятанную за алой тканью кафтана. - Все хорошо, сынок. Мы справимся. Все хорошо. Слейн ничего не понимал, не верил и не хотел верить, но жестокая правда оказалась правдой. Индра Инахо уехал, сообщив Тер, что проблема деревни решена. Уехал, взяв его одежду, и не оставив Слейну ни прощальных слов, ни обещаний вернуться, ни объяснений, зачем же он заклеймил его, если даже не воспользовался его телом. Слейн падал Тер Заацбауму в ноги, понимая, насколько сильно тот идет против обычаев, прикрывая его. Обычаев, которые Тер, как глава и хранитель деревни, обязан был чтить выше собственных привязанностей и родственных связей. Совсем скоро сошли снега, и лютая зима, наконец, закончилась, оставив Слейну на память лишь горечь несбывшейся мечты, некрасивое клеймо, да яркие тоскливые сновидения, в которых Индра Инахо будил его посреди ночи и ласково целовал за ухом. *** Лето выдалось жарким и сухим. Настолько, что в лесу вспыхивали пожары, если мимо проходила гроза. Но до деревни огонь не добирался, словно сами Духи оберегали окружающий лес. Индра Инахо не обманул: несчастья больше не тревожили деревню - малыши рождались здоровыми и крепенькими, охота шла на славу, а ночи стояли тихие и умиротворенные. Слейн много времени проводил в лесу, выискивая полезные травы на зиму; сопровождающий его альфа зевал от скуки и ворчал, да и сам Слейн предпочел бы остаться один, но Тер Заацбаум был неумолим, когда речь заходила о его безопасности. Перечить Тер Слейн не смел: спрятанная под одеждой метка болезненно саднила, напоминая о совершенном грехе. С того далекого зимнего дня Слейн смог затолкнуть боль на задворки души. Быть может, его жизнь и не вышла счастливой, но он видал и похуже. Зато у него был свой дом, заботливый отец, пусть и не родной по крови, и руки, которые умели врачевать и помогать людям. Принимая роды у омег и бет, Слейн держал на руках крохотных малышей и улыбался неизменному торжеству жизни. Лишь в очень редкие моменты слабости он позволял себе размышлять, как бы выглядел его собственный малыш, если бы он понес от Индра Инахо… Слейн грохал кружкой о стол и ложился спать, сердясь на себя за предательские мысли. Лето неспешно минуло, уступив место красочной осени. Жара ушла, и вместо одной рубахи Слейн теперь надевал две, опасаясь натиска холодных ветров. Подхватив с печи травы, которые оставлял сушить, Слейн вышел на крыльцо, чтобы разобрать их по пучкам и подышать вечерней прохладой. Солнце еще не зашло; деревья безмятежно шелестели, на ветках мелькнула пара белок, одна из них юркнула вниз по стволу и ловко схватила с земли шишку. Слейн отложил травы и поднялся, когда увидел, что к нему бежит запыхавшийся мальчик, сын Беты Инко и Альфы Калма. Тер Заацбаум часто посылал мальчишку по мелким поручениям, вот и сейчас Слейн хмуро кивнул на сообщение о том, что Тер срочно звал его к себе. Слейн очень надеялся, что в деревне ничего не произошло, что требовало бы такой спешки. Впрочем, юный Оки выглядел веселым и довольным и, махнув Слейну рукой, спокойно унесся вперед. Первым, что увидел Слейн, едва переступив порог светлицы в доме Тер, была гордо выпрямленная спина отца. Лучи догорающего солнца просачивались сквозь окна, ложась на пол огненными узорами. Столы и лавки, которые обычно сдвигали во время важных собраний, были расставлены вдоль стен, дожидаясь своего часа. Слейн прикрыл за собой дверь, но сердце пропустило удар, как только он сделал шаг вперед, и его взгляд скользнул в центр залы. Аромат болотной ягоды и ванили будто хлестнул его по лицу, вынуждая тело пробудиться от спячки, которую Слейн и не замечал до этого момента. По спине побежали мурашки. - Альфа Инахо просит позволения остаться в деревне, - в яростном голосе отца звенела сталь. - И моего благословления. Он считает, что достоин выбрать моего сына в Пару. Будь моя воля, я бы гнал его взашей, но я слишком люблю тебя, Слейн. Выбор за тобой. Индра Инахо сидел перед Тер на коленях, уткнувшись лбом в пол. Темные, чуть отросшие волосы, не стыдясь, собирали пыль с посеревших от времени досок. Слейн еще ни разу не видел, чтобы альфы кланялись так низко перед отцом, испрашивая разрешения на союз. Слейн переминался с ноги на ногу в нерешительности, пока осознание того, что Индра Инахо вернулся в деревню и сейчас молил Тер отдать его в Пару, не накрыло его с головой. Он пошатнулся, ухватившись за плечо отца. Рой жалящих мыслей сжал горло в прочные тиски. Отказать. Отвергнуть. За проявленную дерзость. За обманутое доверие. За нарушенные обычаи. За беспокойство отца. За боль, что терзала Слейна каждое утро, когда он просыпался в одиночестве и пустоте. За силы, что ушли на то, чтобы смириться с горькой судьбой. За беспокойные сны и тоскливые воспоминания, от которых веяло невыносимым теплом. Не простить. Никогда. Не достоин! Пальцы Индра Инахо, сложенные перед головой, внезапно дрогнули, а плечи сгорбились еще больше. И все страхи и боль, охватившие Слейна, ушли в одно мгновение. Он выдохнул тугой клубок кусачих мыслей-змей, стыдливо прикрыл глаза, встречая внимательный взгляд отца, и медленно опустился рядом с Индра Инахо на колени. Лоб коснулся дощатого пола, а рука нашла ладонь Индра Инахо, и в этой ладони было то же самое тепло, что соединило их минувшей зимой. Ничего не изменилось между ними. Их пальцы тут же сплелись. Под закрытыми веками глаза Слейна обожгли слезы. - Да будет так. Но до праздника Слейн будет жить у меня, - рыкнул отец перед тем, как хлопнуть дверью. - У вас пять минут на разговоры. Слейн не успел подняться с пола, как альфа прижал его к себе и вжался щекой в его плечо, обнимая его так сильно, что Слейн услышал хруст собственных костей. Нога отозвалась глухой болью из-за неудобной позы, в которой они застыли, но Слейну было все равно. Он зарылся ладонью в лохматые волосы, а Индра Инахо не сдержался и скользнул рукой под обе рубахи Слейна, чтобы погладить метку. - Только одно мне скажи, - прошептал Слейн, водя рукой по напряженной спине альфы. - Почему ты ушел, ничего не сказав? Индра Инахо чуть отстранился, но сразу прижался лбом к его лбу. Словно не мог больше дышать без Слейна рядом. - Быть Индра - значит иметь особую связь с Духами. Индра не может стать обычным человеком лишь по собственной прихоти. Чтобы снять с себя бремя, нужно пройти церемонию, «Шатаманью». Выдержать сто дней гнева Духов. Я не знал, смогу ли выжить и вернуться, и не хотел говорить тебе правду. Но и лгать не хотел. Слейн всмотрелся в бледное, осунувшееся лицо. Альфа и, правда, казался очень усталым. Слейн прикоснулся губами к щеке, по которой спускался длинный шрам, чувствуя, как заходится в пляске сердце. Он был счастлив-счастлив-счастлив. Не владеть больше печали его сердцем! - Я, кажется, сказал разговоры! - вспылил возникший на пороге отец, поднял улыбающегося Слейна за шкирку и выставил его прочь из светлицы. - Иди, найди Оки, пусть разнесет весть, что через пять дней ты перестанешь быть свободным омегой. Ну, а мы пока тут потолкуем. Слейн выглянул на прощание из-за плеча Тер, и Альфа Инахо улыбнулся ему вслед краешками губ, словно говоря «Я подожду, не бойся. Больше никогда не будет разлуки». Слейн несся по деревне как мальчишка, спотыкаясь из-за ноющей ноги и едва разбирая дорогу. В груди ликовала радость. А потом был праздник. Был лес, благословляющий их мерным шелестом. Были венки, сплетенные из чудесных цветов и трав. Были подарки, возложенные к их ногам. Были костры, взвивающиеся к звездному небу. Были танцы, веселая и задорная музыка. Были напутствия стариков и постыдные советы о первой ночи. Был отец, обнимающий его со слезами на глазах. Была ночь, исполненная нежности и единения. Была первая охота, с которой Альфа Инахо вернулся с добычей, заслужив уважение отца. Были праздники, были гуляния, были мелкие невзгоды. Был малыш, родившийся на рассвете летнего дня, когда минуло четыре сезона. Была жизнь. И каждый день этой жизни Слейн с благодарностью встречал солнце. Вместе с семьей.