Акутагава-сан и Дазай-кун

Комнатушка покрыта мраком. Находясь в ней, он чувствует, как по коже невольно пробегают мурашки, становится холодно и даже жутко. Окна открыты нараспашку, впуская внутрь помещения прохладный воздух и звук городской суеты. Небо, затянутое облаками, не давало лунному свету пробиться и осветить этот погрязший в грехах мир своим чистым светом. Однако искусственный свет фонарей и вывесок прекрасно справлялся с этой задачей. Силуэт, находившийся у окна, жадно вцепился своими руками в подоконник, восторженно смотрит вдаль, словно там, где-то далеко, на горизонте, его ждет такая желанная вещь, что она так близко, стоит лишь встать на хлипкий подоконник и потянуться, вот еще чуть-чуть, и это что-то очень желанное уже в твоих руках. Но стоит ли тянуться и дальше, если то, к чему ты стремишься — смерть? Тогда, пожалуй, тебе стоит сорваться вниз. Карие глаза по-прежнему смотрят вдаль. Лицо юноши наполовину спрятано за бинтами. Оно все покрыто царапинами и синяками. Потрескавшиеся губы судорожно вдыхали прохладный воздух. В комнате давно устоялся металлический привкус крови. От парня так и веяло неким отчаянием, смертью. В глазах почти ничего не выражалось, лишь какое-то безразличие ко всему. Бинты покрывали это тело почти с головы до пят, хоть и половина скрыта под одеждой. Серые от времени и коричневые от запекшейся крови, они напоминали о многом, отчего слезы одиноко скатывались по щекам. Однако лицо не выражало ничего. Парнишка все так же стоял в раздумьях. Будто ждал кого-то очень важного. Дверь, наконец, с противным скрипом открылась. Свет из коридора осветил на мгновение каштановые волосы. В комнату пожаловал болезненно худой и бледный мужчина. Взгляды двух этих людей казались родственными. Оба пустые, скверные, осуждающие. — Добрый вечер, Акутагава-сан. Я ждал Вас. Но собеседник молчал. Холодный взгляд сверлил и пронзал спину стоящего у окна Дазая. — Вы сердитесь на меня, Акутагава-сан? — Осаму обернулся, смотря в пол. Словно провинившийся ребенок, ожидающий своего наказания. Рюноске сел в кресло и посмотрел на шатена. Жалкое зрелище. — А я должен сердиться на тебя? — изогнул бровь тот, словно не понимая, о чем речь. — Имеете полное право, Акутагава-сан. — Продолжал виновато эспер. Его взгляд все равно был пустым. Ни капли раскаяния, ни стыда, ничего. — От тебя вечные проблемы, суицидальный ублюдок. Вспыльчивый и высокомерный Рюноске был чертовски прав. Он без зазрения совести насмехался над этим парнем, что замотан полностью бинтами. «Хотел бы сдохнуть — давно бы умер», — твердил он каждый раз, навещая этого ненормального в больнице. Если раньше все начиналось с безобидных чирканий лезвием по коже, то теперь Осаму бросается в перестрелки, надеясь умереть от пуль. Внутри лишь необусловленная пустота, которую никому не по силам заполнить. «Почему ты хочешь умереть?» — Мафиози каждый раз добивался ответа от своего нового подчиненного и, не дожидаясь его, покидал комнату, оставляя Дазая лежать на холодном полу истекать кровью. Осаму видел это осуждение в глазах, этот уходящий силуэт. Тот, кто принял его, тот, кто подарил семью, теперь бросает этого еще, по сути, мальчика в объятия смерти. И лишь Рюноске знает, что сегодня она не заберет его. Не сегодня, не завтра. Он останется жить и дальше, неся этот крест, нанося себе увечья, ища спасения в простых вещах: в литературе, кофе, кошках, в цветах при луне, но все это не то. Мальчик кричит о помощи, но все игнорируют этот крик. Остается лишь кричать в прямом смысле. Затыкая рот подушкой, кричать до тех пор, пока горло не начнет болеть, пока все слезы не схлынут, пока эмоции не исчезнут. Дазай сломался. Он умер еще много лет назад. Возможно, при рождении. Он умер, и душа не может найти приют. От того мальчик страдает? Вечно сломанные руки, ноги, вновь бинты и запах йода, искусанные до крови губы. Пустота. Внутри нет ничего. И именно от этого хочется выпрыгнуть. Разбиться, словно хрустальная люстра. Но что же держит тогда этого несчастного самоубийцу? Надежда. Мальчик видит ее лишь в одном человеке — своем наставнике. «Он сильный, намного сильнее меня», — считает подопечный. И в каком-то смысле прав. Юноша готов рваться в бой уже тогда, когда силы на исходе, когда их нет. Всем наперекор Рюноске пойдет дальше, устраняя на своем пути все, что ему мешает. Пережив многие страдания и мучения, Акутагава продолжает жить. Он стал символом надежды для своего кохая, лучиком света в этой непроглядной тьме, тем, ради кого можно жить. С каждым новым ударом сенпая, с каждым новым синяком, оставленным на теле, шатен просыпается от вечного мрачного кошмара. — Акутагава-сенпай, не покидайте меня. А тот и не покинет. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили, верно? Дазай в каком-то смысле стал смыслом жизни мафиози. Мечта о том, чтобы снять кучу бинтов с этого тела и не увидеть ужасающих шрамов — будоражит. Хотя мечты останутся мечтами, а шрамы не заживут. Но когда-нибудь и на этом личике, покрытом ссадинами, будет сверкать улыбка.