Следуя традициям

Омела была везде. Мелколистные венки этого вечнозеленого паразита свисали с потолка в самых неожиданных местах, заставляя пробираться по особняку как по месту ведения боевых действий – постоянно оглядываясь и проверяя, не идет ли кто следом: чтобы не набросились, не принялись требовать страшного... Увидев бесстыдно целующуюся парочку, Гилберт отвел глаза, шарахнулся в сторону, едва не попав под очередной венок, и злорадно отвернулся от трех девиц, проводивших его взглядами, полными сожаления. «Не дождетесь...» Прием грозил превратиться в пытку. Впрочем, он и с самого начала не казался Гилберту даром небес. Кроме постоянного напряжения, вызванного наличием огромного количества поцелуйного растения, раздражало многое: постоянно пропадающий глупый кролик, нарочито беззаботная болтовня Шерон, странно ухмыляющийся Брейк, показательно веселый и при этом - отводящий глаза молодой господин... особенно – молодой господин. Вернее сказать, его поведение вызывало не раздражение, а глубокое, глухое беспокойство, которое, переварив само себя, выражалось тем самым недовольством на все и всех. «Что могло произойти? Из-за чего он такой? И не говорит мне ни слова. Раньше... раньше Оз наверняка поделился бы со мной всем, а теперь...» Гилберт скрипнул зубами. Разница в возрасте не давала покоя, словно прибавившиеся сантиметры роста отдалили его от молодого господина не только физически, но и духовно. И, хотя после возвращения Оза из Бездны прошло уже немало времени, ощущение не менялось. Да, Оз обрадовался обретению слуги, да, он позволял быть с ним рядом почти так, как это было раньше. Но... все равно оставалось ощущение некой недоговоренности, недо... недоверия? Да, наверное. Не того полного доверия, которое было раньше. Оз не рассказывал ему о своих тревогах и печалях. Не настаивал, как раньше, на единоличном обладании им. Старался все делать сам, даже... «Даже мыться помогать не позволяет больше!» Задумавшись, Гилберт на мгновение утратил бдительность, и внезапно оказался атакован двумя девушками. - Сударь, мы под омелой, - томно прошептала одна. Другая ничего не говорила, но смотрела так плотоядно, словно примерялась, откуда начнет откусывать кусочки. Гилберта передернуло, и он затрепыхался, пытаясь вырваться из цепких ухоженных рук. - С-сударыни... давайте не будем слепо следовать традициям... Мы же взрослые люди, - залепетал он, но аргумент принес результат, прямо противоположный ожидаемому: первая девица усмехнулась, подтвердила: - Вот именно – взрослые. Так что, господин Найтрей... – и подставила тонкие, накрашенные алой помадой губы. «Они не отступятся», - с тоской подумал Гилберт. Чтобы быстрее избавиться от обеих, оставалось только идти на крайние меры, и он, глубоко вздохнув, поцеловал девушку. Гилберт хотел сделать это быстро и коротко, но девица вцепилась в него как пиявка. С трудом отодрав от себя увлекшуюся даму, Гилберт тут же попал в объятия ее подруги. Та попыталась растянуть поцелуй, ловко расстегнув пару пуговиц сюртука и проведя прохладной ладонью по груди, обтянутой тонкой рубашкой, но эффект получился обратный – Гилберт живо вывернулся из ее рук, коротко поклонился, показывая, что его долг полностью выполнен, перевел дух, одновременно пытаясь привести себя в порядок, оглянулся и остолбенел: в нескольких шагах от него, напряженно улыбаясь, стоял Оз и смотрел на «дивную» картину прищуренными злыми глазами. - Оз? Э-ээ... Оз, я... ну... это... так получилось, - забормотал Гилберт, подходя ближе, но Оз протестующе поднял руку ладонью вперед: - Ну что ты, Гил. Продолжай. Я не собирался тебе мешать. Только помаду вытри, а то перепачкаешь леди. Оз поклонился перешептывающимся дамам, развернулся и направился вглубь темного коридора. Чертыхаясь про себя и лихорадочно вытирая платком губы, Гилберт поспешил следом. «Ну что за черт! Только этого не хватало... Хотя – с чего он так разозлился? Это ведь всего лишь традиция – глупая старая традиция, и поцелуи под омелой ничего не значат...» Оз завернул за угол. Гилберт притормозил на повороте, чтобы заглянуть в висящее на стене зеркало и убедиться, что уничтожены все следы его минутной рассеянности. Вытер еще пару алых пятен, содрогнувшись от отвращения: за последние одиннадцать лет красный стал прочно ассоциироваться с кровью, и благо еще, что в цветах Найтреев его не было, иначе носить осточертевшую одежду этого дома было бы вовсе невыносимо. В цветах дома Безариус алый присутствовал, но – удивительное дело – неприязни не вызывал. «Вот только мне не дано больше носить цвета Безариусов», - грустно подумал Гилберт, сунул платок в карман, сделал еще один шаг, выходя из-за угла и... тут же отпрянул обратно в спасительную полутьму, закрыв рот ладонью, чтобы приглушить невольный вскрик. «Не может быть...» Он несколько раз глубоко вздохнул, а потом снова выглянул в соседний коридор, до глубины души надеясь, что глаза его обманули. Но зрение было ни при чем: стоя под свисающим с потолка пучком омелы, Оз упоенно целовался... с Брейком! Зарксис придерживал молодого человека одной рукой за затылок, другой – за тонкую талию, и эта его другая рука не просто лежала – она поглаживала поясницу Оза, а тот прижимался к бедрам проклятого клоуна. При этом не было заметно, чтобы Оз старался вырваться из таких интимных объятий – как бы Гилберту ни хотелось этого. Напротив, его глаза были прикрыты, темные ресницы чуть подрагивали, скулы порозовели, а пальцы крепко вцепились в лацканы парадного сюртука слуги дома Рэйнсворд. - Нет... Нет-нет! Господи, только не это, пожалуйста, - Гилберт даже не замечал, что шепчет вслух. Он впился взглядом в молодого господина, бесстыдно целующего это альбиносистое недоразумение, и ему казалось, что сердце каждую секунду разбивается на части. Ладони сжались в кулаки; в груди бушевала буря: отчаяние, гнев, тоска – все это сплелось в такой клубок, образовало такой страшный по своему накалу коктейль, что Гилберт не мог даже вздохнуть полной грудью. Он мелко и часто дышал, не в силах сдвинуться с места, и смотрел, как Оз закинул руки на плечи Брейка, прижавшись к нему всем телом, слушал его тихий стон, почти ощущал быстрое биение его сердца... или это так безумно колотилось о ребра его собственное? Он не знал. Он уже ничего не мог понять – кроме одного: хотелось умереть, прямо здесь и сейчас, не сходя с этого места, и ничто не могло этого изменить... Ничто. И никто – кроме... - Эй, патлатый, а чего ты тут стоишь? – Алиса подошла так тихо, что он не услышал ее шагов до последнего. Хотя, наверное, сейчас он не услышал бы, даже топай она как слон. Гилберт вздрогнул, приходя в себя, а Алиса обошла его и тоже уставилась на Оза и Брейка. С минуту она соображала, что здесь происходит, а потом неожиданно завопила и ринулась вперед: - Чертов клоун! Ты что это делаешь с моим слугой?! Брейк неохотно отпустил Оза. Тот мгновение постоял на месте, трогая кончиками пальцев припухшие губы, потом открыл глаза и улыбнулся Алисе: - Ну что ты так раскричалась? Просто мы попали под омелу, и... - Я убью тебя, клоун! – перебила его взбешенная девочка. – Кусать моего слугу имею право только я, слышишь?! - А я и не кусал, - возразил Брейк, ловко убегая от нее вокруг посмеивающегося Оза. – Это было нечто совсем иное, юная леди. Но я готов компенсировать даже мнимые убытки: хотите, мы пойдем на кухню и вас еще до ужина накормят мясом? Алиса остановилась. Посмотрела на Оза, потом на потолок, очевидно, представляя, сколько мяса успеет съесть без риска быть одернутой сестрицей Шерон, подумала, тряхнула головой и решительно сказала: - Ты не подкупишь меня, клоун! Не успел Зарксис сделать удивленное лицо, реагируя на такое неожиданное решение, как она милостиво добавила: - Но компенсацию я приму, так и быть. Веди! Брейк слегка закусил губу, видимо, сдерживая улыбку и приглашающе махнул рукой: - Идите за мной. Я покажу, где это. Окинув напоследок Оза строгим взглядом, Алиса независимо вздернула подбородок и двинулась следом. Когда ее шаги затихли вдали, Оз потер висок и тихо хихикнул. Потом поднял взгляд и насмешливо уставился на так и стоящего столбом Гилберта. - Как, Гил? Ты оставил своих дам? Так быстро? - Они не мои дамы, - глухо проговорил Найтрей. Сердце уже не болело – так, ныло и тянуло... тянуло шагнуть вперед, схватить за плечи, встряхнуть, наорать, вжать в ближайшую стену – всем телом, чтобы как можно полнее прочувствовать его близость. Он сделал шаг, но вместо всего остального только спросил: - Зачем? Как ты мог? Оз смотрел на него без малейшего смущения, жестко прищурившись и растянув губы в улыбке. - А что такого? Это ведь просто обычай, Гил. Старая традиция. Глупая, да, я и не спорю. Но ведь поцелуи под омелой ничего не значат, не так ли? Гилберт еще успел осознать, что Оз почти слово в слово повторяет то, что он говорил самому себе незадолго до этого. Успел ощутить, что его захватывает и несет какое-то непонятное, но очень знакомое чувство, которому он не мог и не хотел противиться. Успел понять, что оказался рядом с Озом, что разница в росте и возрасте вдруг перестала быть значимой и вообще - быть, что Оз оказался гибким и тонким, что его губы – теплые, с твердым изгибом и тонкой нежной кожей – так сладко отвечают на поцелуй, и голову ведет, и руки изо всех сил сжимают это невероятное сокровище, которое невозможно выпустить из объятий – никогда. Никогда больше... - Для меня – значат, - хрипло выдохнул он, на миг прерывая поцелуй. – Я не могу тебя ни с кем делить. Я хочу принадлежать тебе – весь, целиком, но и сам владеть тобой... - То-то же, - довольно пробормотал Оз, ухватив Гила за волосы так, что тот тихо зашипел от боли. – Хорошенько запомни то, что ты сейчас сказал – потому что я уж тем более не собираюсь делить тебя с кем-то, и потому не намерен больше давать тебе послаблений. Омела, валентинки, день рождения Ворона – никакая причина не будет считаться уважительной, ты понял меня? - Да, мой господин, - прошептал Гилберт, снова наклоняясь к губам Оза. – Я понял. Теперь для меня такие традиции будут действительны только тогда, когда рядом есть вы.