Взгляд со стороны

Вредный ветер неприятно обжигает тёплую кожу, пробираясь под синтетическую толстовку "made in china", чьи отвисшие карманы уже не спасают руки от холода. Не знаю, сколько времени я просидел на этой ставшей почти родной железной скамейке. Я часто сюда прихожу. В мой излюбленный "наблюдательный пункт". Кассандра всё неустанно лепечет, мол источник творческого вдохновения стоит искать на оживленных улицах города, среди безумной шумящей толпы и суматохи, так усердно ею создаваемой. И угораздило мне связаться с таким упёртым бычарой-менеджером. 7:43 pm. Моя своевольная муза наверняка собирается сейчас в Вавилон. Сегодня пятница, значит выбор падет либо на чёрно-кожаные облегающие штаны, бесстыдно подчеркивающие все интересующие выпуклые достоинства, либо на узкие джинсы с низкой талией и сломанной ширинкой, с которой заурядные трахи всегда легко управляются, стоя перед тобой на коленях и не теряя времени даром. Сколько уже у тебя их было за эти пять месяцев? Какой ты с ними? Чуткий, нежный или грубый, безразличный? Кричали ли они, стонали от боли или от щедро подаренного тобою наслаждения, которого ещё ни разу в жизни не испытывали? Не хочу этого знать. Люди нескончаемым конвейером проносятся мимо. Нечаянно поскальзываются, размахивая в воздухе руками, отчаянно пытаясь в последний момент взять неловкую ситуацию под контроль, пикируют с грохотом на асфальт, с недовольным кряхтением встают и снова продолжают свой бег. В никуда. Мужчина в элегантном сером офисном костюме стремительно пересекает парк на скоростном велосипеде. Красные тряпичные кеды мелькают за крутящимися педалями, а свисающий с плеча фиолетово-лиловый галстук развевается на ветру. На его месте я вижу тебя, в твоём экстравагантном пиджаке и приталенных классических штанах, возвращающийся с работы на велике по сверкающей фриками Либерти авеню. Ты бы смотрелся восхитительно даже в таком, на первый взгляд, комичном положении. Помнишь, раз ты, вернувшись домой по обыкновению в доску обдолбанным из Вавилона, перевернул всю прихожую вверх дном, запнувшись о заранее заботливо тобою же оставленный у порога кейс, удивительно мастерским маневром в полёте открыв его ногой и тем самым усеяв и без того скользкий пол всеми важными по работе бумажонками. Кое-как сумев встать, ты целеустремлённо полутвёрдым шагом продолжил свой путь к кровати, к сожалению, не учтя раскиданных волей случая документов. В очередной раз грациозно рухнув на паркет и громогласно-красноречиво послав невинную Синтию, вручившую тебе эти злосчастные акты (как ты только это вспомнить смог), ты в конце концов достиг своей пуховой цели. Я слышал за спиной твоё неровное сбивчивое дыхание, чувствовал терпкий запах твоего одеколона, ставшего таким привычным. Ты нежно прикоснулся к моему лицу, слегка очерчивая пальцами полукруг на щеке. Твоё горячее дыхание становилось всё ближе. Сквозь закрытые веки я видел перед собой твои томные, лукаво-предвкушающие глаза, твои приглашающие искусанные от желания губы. Ты осторожно приобнял меня одной рукой сзади и невесомо поцеловал в щеку, видимо, боясь разбудить, наивно забыв про то, что своим фееричным появлением перебудил даже соседей снизу. Я чувствовал твоё тепло, твой туманно блуждающий по мне взгляд, в нем всегда было нечто собственническое. Я никогда не понимал, как ты мог не ревновать меня ко всем этим потно-липким анонимным педикам, в опытные задницы которых я совал свой член. Казалось, тебе было совершенно всё равно. Я не понимал морали, которой ты придерживался, и не хотел даже предпринимать малейшей попытки понять, считая её нездоровой. Скажи мне, кто из нас двоих тогда эгоист после этого? Мысль, что тебе меня не хватает, что тебе меня мало, неприятно пульсировала изнутри черепной коробки. Я никак не мог догнать, зачем тебе эти безликие одноразовые игрушки, которые после пренебрежительного использования необратимо меркли и теряли свою сомнительную ценность. Что в них такого, чего нет во мне? С ними ты мог быть жестоким, не церемониться, экспериментировать, делать то, что не решился делать со мной? Или я был не так хорош? Меня изводил рой подозрительных кишащих мыслей. Я хотел большего. Хотел тебя всего без остатка, но ты не подпускал меня. Те глупые правила, они ничего не стоили, лишь создавали иллюзию контроля и жалкое подобие нормальных отношений. Думаешь, мне нужна была свобода действий, выбора? Мне нужен был ты, Брайан. Мне необходимо было ощутить, что я что-то значу для тебя, что я не просто малолетний мальчишка, которого ты оставил у себя дома из жалости и из-за сдавливающего грудную клетку чувства вины. Ты будто присматривал за мной, не считая меня за равного, в качестве бонуса периодически потрахивая. Я многого тогда не понимал. И тут как нельзя кстати подвергнулся Итан, идеальное воплощение моих юношеских фантазий и мечтаний. Был ли я с ним счастлив? В то время казалось, что вполне. Но где-то на краю подсознания мигал отдаленным красным огоньком сигнал "SOS! Спасайся!" До сих пор воротит от скрипичной музыки. И как я мог с таким треском обманутся? Принять уродливую маску лицемерия и поток красивых слов за искренние чувства. И в постели он был далеко не фонтан - никакой выдержки, никакого драйва, да и рот даже в очевидно ответственный момент под замком держать не мог. "О, да, Джастин... да, мой сладкий пряничный человечек..." - и так каждый раз, бесило жутко, но я молчал. Он всерьёз думал, что это может заводить? Сочувствую его бойфренду, к аллегориям с кондитерскими изделиями придётся долго привыкать. Ты всегда принимал меня обратно. Без расспросов, затаенных обид и укоров. Просто молча приподнимал краешек одеяла, пуская к себе и прижимая к горячему телу. Почему я на протяжении стольких лет не хотел видеть всё хорошее, что есть в тебе, вместо этого высматривая только недостатки? Почему же ты так усиленно старался скрыть ото всех своё истинное Я, чего боялся? Показаться слабым? Чувствительным? Я знаю, как тяжело далось тебе то признание. В один короткий миг рухнули все твои жизненные постулаты, оставив за собой лишь пепел. Я получил то, чего так жаждал все эти пять лет. Ты отдал мне всего себя, безмолвно протянув в ладонях свою израненную беспокойную душу. И я ушёл. Плюнув на тебя, поехал навстречу успеху, манящей славе и красивой жизни, толком не поразмыслив, был ли твой отказ от холостяцкой жизни на самом деле ненужной жертвой или же он был искренним желанием. Зачем ты отпустил меня? Не хотел лишать возможности реализовать себя в суровом мире художников, построить впечатляющую карьеру, завоевать уважение и известное имя, свить уютное семейное гнездо на Манхеттене с владельцем посредственной галереи и забыть холодный отсталый Питтс? Ты снова наступил на те же грабли, дав свободу, которая мне была не нужна. Пролетая тогда над невзрачными крышами Питтсбурга, я уже прокручивал в голове отрывки моей будущей, без сомнения нашумевшей на всю Америку выставки. Назойливые папарацци, бесконечные интервью, хвалебные статьи в газетах и даже короткий репортаж по ТВ - в своих мечтах я беззаботно плескался в лучах славы и признания. Первым болезненным столкновением с суровой реальностью стал, как ни странно, аэропорт Джона Кеннеди. - Простите, мистер, не поможете мне? Эти чемоданы оказались на редкость тяжёлыми. - Да, конечно. - Зря наговоривают, есть всё же добрые люди на земле ещё. Спасибо, дорогуша. - Без проблем. Счастливо! Пропажу кошелька я заметил только тогда, когда наконец добрался до метро. Моментально заблокировав кредитку и бесслезно оплакав покоящиеся с миром в том видавшем виды портмоне двести долларов, я в панике стал названивать своему новому соседу по квартире, уповая на его понимание и доброту. К счастью, хотя бы тут мне фортануло. Бодро пожав мне руку и не высказав ни малейшего намёка на сочувствие или участие, он посадил меня в машину и со сосредоточенным лицом довёз до пункта назначения, не проронив ни слова. Может, он был погружён в нескончаемые расчёты своего эксперимента или высчитывал ускорение авто. Физики-лирики всё ж. Сказать, что мои ожидания от не оправдались, значит ничего не сказать. Они разбились о неприступные небоскрёбы Манхеттена, режущими осколками разлетаясь во все четыре стороны. Нью-Йорк обернулся бездонной чёрной дырой, высасывающей из меня все силы, эмоции и уверенность в себе, дырой, в пучину которой я беззвучно падал, не имея даже возможности сопротивляться. В начале я получал довольно уклончивые ответы, всё ещё роняющие зерно надежды. - У Вас неплохой стиль. - В своих картинах Вы поднимаете очень интересную и глубокую тематику. - Вы далеко пойдёте. - Вы весьма перспективный художник. - Мы Вам перезвоним в ближайшее время, мистер Тейлор. Спустя пару месяцев со мной совершенно перестали сюсюкаться, ясно давая понять, что дело-то дрянь. - Это не совсем то, что мы хотели увидеть. - Впечатляет, но, к сожалению, для нашей выставки эти картины пока недостаточно незрелы. - Очень необычно, но мы уже взяли работы другого художника. - Ааа, ты начинающий художник? Прости, приятель, не можем принять. Не отчаивайся, всё впереди! - Извините, мистер Тейлор, мы вынуждены Вам отказать. - Нет. Окончательно опустив руки, безвольно болтающиеся по бокам, я нанялся в гончарную мастерскую неподалёку. На удивление, работа росписи меня увлекла. Мне нравится наблюдать, как из податливой шершавой на ощупь глины получаются замысловатые вазы, мудреные кувшины и горшки. Я бы даже наверное хотел этим заниматься. Сегодня с утра я сломал кисточку. Рука дрогнула и нечаянным движением перечеркнула мой трёхчасовой кропотливый труд. Под влиянием неуправляемой ярости, уныния и безграничной усталости я раздолбал деревянную кисть об ни в чем не повинный стол. Когда пелена гнева спала, я пришёл в себя и, пожалев о содеянном (всё ж любимая кисточка была), отправился в местное кафе за целебным кофе, забыв прихватить с собой куртку. В кафешку привезли экскурсионный автобус (очень, блин, во время) с немцами, мол только сегодня у вас есть превосходная возможность отведать "American breakfast" в Нью-Йорке: жаренное яйцо с беконом и блинчики с маслом, кто упустит такое заманчивое предложение. Вокруг слышалась лишь чужеземная речь, громкая, жесткая, прерывистая. Интересно, какой им кажется наша английская? Плавной, мелодичной или режущей? Я хотел бы открыть для себя этот мир. С тобой. Дотронуться до осколков античности в Риме, потеряться в улочках Монмартра в Париже, попробовать паэлью* на берегу солнечной Барселоны, проникнуть в глубины цивилизации майя в Мексике, подружиться с кенгуру в Австралии. Всё ведь так просто, Брайан. Зачем же мы всегда всё усложняем? Несколько банальных смс за неделю и дежурный звонок в понедельник: - Как ты? Меня еле держат ноги. Я больше так не могу, Брай. Ещё один отказ и во мне взорвется бомба истерик и отчаяния. Меня всего выворачивает. От одиночества и самоедства. Я скучаю по тебе. - Я хорошо. У тебя как? - Всё по-старому. Всё также в той же квартире? А я могу позволить себе нечто большее? Стены сдавливают виски, а потолок прижимает меня к полу. Эта халупа похожа на комнату Раскольникова, только в ней меня не посещают даже плохие идеи. Они просто обходят меня стороной. Пустота. Мне тебя не хватает. - Да, меня всё вполне устраивает. - Пришёл ответ из галереи на Хьюстон-стрит? Ага, как же. Я хотел было лично у них спросить, но дружелюбная секретарша на входе вежливо меня вывела. Когда ты приедешь ко мне? - Пока нет, но с дня на день должен. Надо идти домой, я в конец замёрз. Отсутствие куртки даёт о себе знать. Кто бы мог подумать, чем больше и безумнее город, тем более потерянным ты чувствуешь себя. Одиноким. Прошло пять месяцев, меня узнает лишь мой немногословный сосед, фанатичный студент-физик, воробей, изредка залетающий в окно в поисках новых сладеньких крошек и не привыкшая сдаваться Кассандра. Странно, дверь не заперта. Мартин смотался к родителям в Джорджию ещё вчера. Я точно помню, что закрывал её. - Привет, Солнышко. - Брай... - Люблю делать сюрпризы. - И именно для этого ты прошёл курсы по взламыванию дверей? - Не, моё природное обаяние сделало всю грязную работу. А консьержка у вас на редкость наивная, не знал, что в Нью-Йорке ещё живут такие простачки. - Ай-яй-яй, Брайан. Стыдно, знаешь ли, пожилую женщину за нос водить. - Прекрати болтать и иди уже сюда. Пуловер от Гучи и толстовка из "China" со свистом летят на заляпанный краской пол. Спотыкаясь о сползающие штаны, я повис в твоих мускулистых руках, нетерпеливо тащащих меня к кровати. - Брайн, подожди... - Ты уверен, что хочешь меня оставить в такой момент? - У меня давно никакого не было. Твои брови удивленно поползли наверх. - И как давно? - С того самого раза в лофте. Ты застываешь, сверля меня непонимающим взглядом. И внезапно улыбаешься. - Ты неисправимый романтик, Солнышко. И чуть прикусив губу, поправляешь себя: - Мой личный неисправимый романтик. Ты резко примыкаешь к моим ледяным губам, силой впечатывая меня в жесткий матрас, так что пружина издаёт жалобный тоненький стон о помощи. Не давая возможности продохнуть, ты ласкаешь мой рот, глубоко засасывая язык, оставляя на губах мелкие ссадины от укусов. Твои настойчивые руки спускаются ниже, намеренно обходя уже давно до боли вставший член. Ты целуешь мою бледную шею, проводя языком по пульсирующей сонной артерии, пройдя барьер ключиц, облизываешь в миг отвердевший сосок, заставляя меня дышать чаще и прерывистее. Я пытаюсь дотянуться до своего стояка, уже начавшего причинять дискомфорт, но ты перехватываешь мою руку и ехидно ухмыляешься. - Не так быстро, пиздёныш. Ты нежно целуешь внутреннюю часть моих бёдер, находясь так близко от жаждущей внимания точки. Ты резко захватываешь опытными мягкими губами уже мокрую головку, начиная плавно спускаться вниз по стволу, заставляя меня рефлекторно прикрыть глаза и издавать нечеловеческие звуки. Не помня себя, я приподнимаю бёдра, тщетно пытаясь ускорить темп. Но у тебя иные планы. - Не спеши, Солнышко. Я чувствую, как твой жаркий язык ненавязчиво проникает в трусливо сжавшийся вход, лаская и разрабатывая тугие мышцы. Один палец, второй... холодно и приятно. - Как в первый раз? Я согласно киваю. Ты медленно входишь в меня, практически не причиняя боли. Начинаешь с размеренных покачивающих движений, наклоняясь ко мне и целуя в губы и в шею. - Ты в порядке? Чуть заметно подаю знак глазами. Ты постепенно увеличиваешь темп, вбиваясь вплоть до основания, каждый раз задевая простату, вынуждая меня неестественно изгибаться и выкрикивать что-то несуразное. В голове шумно стучит, перед глазами расплываются разноцветные причудливые круги, я смотрю на тебя, не отводя взгляд. Развязка уже близко, оргазм подступает приливными сносящими волнами, я притягиваю тебя к себе, и на пике наслаждения ты чуть слышно стонешь мне в плечо: "Люблю тебя, пизденыш". - Как ты пережил эти пять месяцев на такой охуительно неудобной кровати? - Ко всему можно привыкнуть, неженка. Ты устало качаешь головой, продолжая теребить в руке мои волосы. - Тебе нравится здесь? Не знаю, что тебе ответить. Рубить правду-матку или изворотливо соврать? - Я все равно пойму, что ты мне лжешь. - Ты сам знаешь, что никто меня здесь не ждал. И не ждёт. - Ну и что дальше? - Я подумывал вернуться в ПИФА. Закончить, а там будет видно. Знаешь, в последнее время меня тянет к скульптуре. Ты негромко усмехаешься. - Вылепишь мое изваяние, чтоб запечатлеть в памяти Питтсбурга неповторимого жеребца Либерти Авеню всех времён и народов? - Приму за честь. Ты вопросительно приподнимаешь бровь, словно говоря "ты ведь это несерьезно?" и выползаешь из постели. - Брайан? - Мм? -Ты продал Брайтин? Ты многозначительно молчишь, будто чего-то выжидая. И я уже начинаю нервничать. Тейлор, ты идиот, если всё ещё надеялся... - И на кой хрен мне его продавать, если через пару лет там будет мастерская знаменитого скульптура? И я снова дышу. Стараюсь не показывать свою ребяческую радость, выдавливаясь из себя как можно насмешливее: - Чьим шедевром станет статуя великого Брайана Кинни. - Думаешь? А я полагаю, его центральной работой станет статуя, изображающая его во всей красе со своим горячим сексуальном партнёром. Статуя, которая увековечит навсегда те бушующие между нами чувства. Тот необъяснимый магнетизм, притягивающий нас друг к другу. Ту непостижимую любовь, от которой не скрыться, не убежать и уже никогда не избавиться.