***
Первые сутки пути сна не было. Отабек гнал по трассе, подпевал радио и говорил с котом. Кота звали Кумыс, и был он черным и приблудным. Бек нашел его, что не удивительно, на помойке. Отмыл и показал Юрке по Скайпу. Камера была хреновой, но кот познал дзен и не дергался, поэтому Юрка смог рассмотреть его в деталях. Заорал сразу, чтоб назвал его Кумысом, хлопал по столу рукой, предложил их котов скрестить, нарожать котят, а потом вспомнил, что оба кота — парни, взгрустнул и долго сетовал на несправедливость жизни. Кумыс к машине привык быстро; он вообще был довольно умным: не убегал во время перевалов-перекусов, громко просился в туалет, стоял на задних лапах и палил в окно — в прошлой жизни точно был собакой. Да и характер у него был точно настроение Далай-ламы после длительной медитации: полный пофигизм, спокойствие и дружелюбие. Отабеком завладело какое-то отвратительное воодушевление, сродни тому, когда собираешься сделать что-то веселое и идиотское, да еще и не получить за это. Ему казалось, он приедет и признается. Или поцелует Юру наконец — давно же хочется. И расстанется с этим навсегда. Аргументы «за» он приводил Кумысу. Кумысу было пофигу, он лишь посматривал глазом а-ля «хозяин, ты дебил», но молчал, а потом ушел на заднее сиденье, забрался в угол и заснул. К концу первых суток спать захотелось и Отабеку. Но до более-менее крупного населенного пункта было еще с час езды, а сейчас он проезжал деревеньку, такую глухую, что даже на обочине никто ничего не продавал. Глаза стали закрываться сами собой. Отабек тряс головой, рассказывал сам себе стихи и пытался вспомнить таблицу Менделеева — когда-то ж мог. А потом позвонил Юрка. — Ты на машине что ли едешь? Ты ебанулся? Далеко же! — Юрка басом орал в трубку, и динамики хрипели от громкости. — Если приедешь целым — я тебе сам вломлю, дебил, чтоб башкой думал! Отабек лишь ухмылялся и оправдывался, что хочет показать Кумысу мир. На этих словах Юрка подобрел — они друг друга обожали — но все равно продолжил ругаться. «Волнуется», — подумал Отабек, и на душе как-то потеплело. Юрка продолжал болтать, и звук его голоса оседал внутри, окружал, опутывал словно кокон. Очнулся он от ора кота, Юрки и гудка несущейся навстречу легковушки одновременно. Вырулить успел, не подвели ни мозг, ни рефлексы. — Все в порядке, — срывающимся голосом отчитался он в звенящую тишиной трубку. — Я на обочине, щас отдышусь и до гостиницы, тут уж не долго. — Ну ты кретин! Тупорылый, мать твою, мудак. Жертва аборта. Где твои мозги были? — поток отборной брани летел из динамика, а Юрка все распалялся и распалялся. Отабек уронил голову на руль и молчал. А правда, что он мог сказать? Дурак ведь, знает. Надо было еще сотню километров назад свернуть в гостиницу и отоспаться, но увлекся дорогой и атмосферой, и вот что получил в результате. — Бек, — в динамиках стихло, а голос у Юры стал как много лет назад, когда он только открывался Отабеку — неуверенным, тихим и дрожащим, — а как я б жил, если б ты умер? Куда я без тебя? С полминуты оба молчали, Отабек не нашелся, что ответить, а Юрка стушевался и отключился. «Звони завтра каждые три часа!» — прилетело вдогонку. Дыхание перехватило, и только улыбка расползалась на щеки. Юрке без него плохо. Конечно, и смысла не было думать, что за этим всем стоит что-то большее, чем забота о друге, только надежда непрошеной волной затапливала разум, и сердце билось чаще. До гостиницы он доехал без происшествий. Отбил смс, что ложится спать, покормил кота и тут же отключился, даже не добравшись до душа. Пробуждение было муторным. Снились соревнования, Юрка (снова пятнадцатилетний) предлагал поиграть в карты прямо на катке, а потом полез целоваться. Он видел его сомкнутые глаза перед своими, а вкуса поцелуя так и не ощутил, поэтому просыпался разочарованным и разбитым. На часах был полдень. По-хорошему, ехать оставалось часов тридцать, но на сон тоже надо было отложить время, поэтому эти тридцать часов превращались в почти невыносимые двое суток.***
С утра Юрка скинул адрес дачи — построил деду за городом дом и туда же его и перевез. Дед наслаждался огородом, заботой о паре собак (таких же приблудных, как и Кумыс) и заигрываниями с пожилыми соседками. На даче у них было хорошо, Отабек был там прошлым летом. Тогда они с Юркой три дня напивались, парились в бане, жарили шашлыки, гоняли на рыбалку и купались в местной мелкой речушке. По вечерам там пахло сеном с соседних полей и кострами, солнце освещало юркины плечи с еле заметными веснушками, так что нестерпимо хотелось их целовать. Отабек тогда нырял с разбегу в нагретую за день воду, доплывал до дна и смотрел на песчаные разводы, пока грудь не начинала болеть от нехватки воздуха, отталкивался сильными ногами от дна и всплывал, отряхиваясь и отфыркиваясь как пес. Себя он тоже считал псом где-то внутри: привязался, преданно в глаза глядел, бежал по первому зову и даже готов был поделиться самой вкусной частью отложенной на черный день сахарной косточки. В первый раз, когда он так нырнул, Юрка всполошился, испугался и даже дал подзатыльник. Бек только и мог, что улыбаться как дурак, да потирать ушибленное место смущенно. И дрочить потом в душе, вспоминая взволнованное лицо и горящие глаза. На душе было гадко. Смску Отабек отправил уже когда выехал: взял кота в охапку и быстро заселфился, пока ждал светофора. Юрка скинул в ответ фото с поднятым вверх большим пальцем, и Бек опять вспомнил Барселону и начало их общения. Мог ли он тогда подумать, что те события заведут его в это эмоциональное болото? Вряд ли. Дорога на удивление была пустой и ровной, так что Отабек вдавил педаль газа в пол и рванул вперед.***
Часы пролетали быстро, его захватило какое-то неумолимо сильное предчувствие, что впереди его ждет что-то хорошее. По радио заиграл Brazzaville, и он даже начал придумывать хореографию для номера — все же, фигурное катание из его жизни никуда не исчезало. Впереди ждали шоу, и это было хорошей возможностью прокатать наконец так, как хочется: свободно и вдохновленно. Юрке он отсылал видео, фотки Кумыса и дорожных указателей. «У тебя тут такая улыбка, будто ты дзен постиг и знаешь тайны Вселенной», — пришло в ответ на одно видео. Странно как-то, Юра никогда еще так не писал. И вдогонку: «Скоро будешь?» Ехать оставалось часа три, не больше — благо, в город не надо было въезжать и стоять в пробках. Юрка с дедом отправились топить баню, так что Отабека ждал прием по высшему разряду. Он и сам раньше не догадывался, как сильно соскучился, как сильно ему нужно было увидеть Юрку. Пшеничная водка и куча гостинцев лежали в багажнике, Кумыс скакал по машине, тоже наконец-то дав волю нетерпению, а у Отабека стучало сердце быстро, как после проката.***
Дом особенно не отличался от других, и если б Отабек не знал, он ни за что бы не подумал, что это дача олимпийского чемпиона. А если б уж и подумал, то не догадался бы, что именно Юрки — все были уверены, что он любит все вычурное, вспоминая его стиль в подростковом возрасте. Сейчас Юра предпочитал удобные джинсы, спортивки, толстовки неярких цветов и без принта. Дом был крепко и хорошо сделан, обнесен надежным забором. За ним — небольшой яблоневый сад, огород и навес, где стояли плетеные кресла-качалки и мангал. Баня, священная и воспеваемая всеми, кто был у Юрки на даче, стояла недалеко от дома. Невысокая, из толстых бревен, она пахла внутри сухими листьями. От запаха кружилась голова, даже когда было не натоплено. Сейчас запах бани чувствовался уже на подъезде к дому. Юрка ждал его у ворот в старых серых шортах и свободной майке, плотно сидевшей на его плечах. Только увидев машину, уже начал открывать ворота, так что Отабеку даже ждать не пришлось. Все это выглядело, будто Отабек приезжает сюда уже в миллионный раз, а Юрка каждый день его так встречает. Не хватало только поцелуя в щеку, как здоровается любящая жена с вернувшимся с работы мужем. Кумыс выскочил, только открылась дверь, пулей побежал навстречу идущему к машине Юрке. У этих двоих любовь была чистой, взаимной и с первого взгляда. Кумыс урчал, терся об ноги, а Юрка чесал его за ушами и что-то тихо наговаривал. — Иногда мне кажется, что Кумыса ты ждешь больше, чем меня, — Отабек выбрался из машины и теперь смотрел на всю эту романтику с усмешкой. — Так и есть. Только его-то в баню не потащишь, приходится и с тобой общаться. Юрка подошел. Встал напротив, близко-близко, посмотрел сверху вниз — никак не мог перебороть свою радость от того, что перерос наконец Отабека — и Отабек увидел и веснушки на загорелом уже носу, и отросшую светлую щетину, и излом пухлых губ. А потом Юрка сделал вперед шаг, схватил в охапку и уткнулся в шею. Отабек поднял руки и уцепился за талию, уже не тонкую, как у того мальчугана из прошлого. Теперь весь Юрка был как из канатов сделан — крепок и напряжен. Его щетина как-то уютно и привычно колола шею, так что слова «Я скучал» вырвались сами собой, даже без мыслей о последствиях. Юрка лишь крепче обнял в ответ. — Ну, хорош обниматься, баня уж готова почти! — дед Коля подошел незаметно, и Отабек потянулся и его обнять — с юркиным дедом они как-то быстро сошлись, вместе выпивали и играли в нарды, и Отабек уже ему стал как родной. Любимая пшеничная водка деда Коли перекочевала в морозилку, кот забрался на подлокотник кресла и спал, утомленный долгой дорогой. — Ты чего, у меня или в большой комнате спать будешь? — как бы невзначай спросил Юрка. Отабек уже представил последствия своего решения, когда тащил сумку в комнату к Юрке и клял себя последними словами. В голову пришла мысль, что все это уж похоже на флирт, да и вел себя Юра не как обычно, да только с какой стати ему с Отабеком заигрывать. У него вон… девушки.***
Предбанник пах сухой травой, запах — сладковатый и терпкий — кружил голову. Они ворвались в парилку, толкаясь локтями, как подростки. Хохотали, обливаясь холодной водой, и, не жалея сил, хлестали друг друга вениками. У Юрки красными пятнами покрывалось тело, голос становился ниже, капли пота и воды, смешиваясь, стекали по крепкой груди и подтянутому животу, путались в рыжих на лобке волосах и пропадали. Отабек лениво и разморенно наблюдал за этим бесконечным движением, пока Юрка не завалился на горячий полок. Полумрак и тяжелый запах нагоняли легкое возбуждение, и Отабек последовал юркиному примеру — улегся животом на теплые доски. Они приятно касались тела, и он сам будто бы согревался изнутри. Юрка лежал на соседнем полке, и их лица оказались напротив. Он смеялся и что-то рассказывал, а потом вдруг посмотрел прямо Отабеку в глаза. В волосах его, между дредами, предусмотрительно собранными в пучок, застрял березовый лист. Под прямым и тяжелым взглядом Отабеку сделалось глупо и жарко. Он почувствовал себя восьмиклассником, и как будто снова собирался поцеловать самую красивую девочку в классе. Только девочка на этот раз была на полголовы выше, шире в плечах, да и вспыльчивая донельзя. Но смотрела будто с нежностью. Отабек и сам не понял, как его рука оказалась в юркиных волосах. Ладонью провел от макушки до уха, чувствуя плотные шершавые колбаски из волос, подцепил, не отрывая взгляда от расширившихся юркиных зрачков, листик, и убрал руку, мазнув кончиками пальцев по горящему уху. Юра резко отвернулся, начал опять что-то говорить, а у Отабека в груди поселилось сожаление. На минуту ему показалось, что все не просто так, и что стоит опустить ладонь Юрке на подбородок, подтянуться на руках и коснуться раскрасневшихся губ. Но момент прошел, и чувство это прошло, и что-то тяжелое и неприятное теперь ворочалось в его груди. — Ты чего это, перегрелся? — Юра сразу понял, что что-то не так. Ему по наблюдательности только с Шерлоком Холмсом соперничать бы. — Устал с дороги, не беспокойся. Казалось, Юрка не поверил. Посмотрел с подозрением, а после вскочил, быстро размялся, облил себя водой и выскочил в холодный предбанник. Отабек последовал за ним. Там их уже ждал холодный чай из мяты и листьев смородины в огромных пол-литровых кружках. Юра жадно пил, и его четко выраженный кадык двигался от каждого глотка. Захотелось схватить Юрку сзади за шею (давно хотелось, конечно) и почувствовать, как он будет врезаться в кожу ладони, если потянуть Юрку на себя. Картинки замелькали перед глазами, и Отабек схватил кружку. Голова закружилась от обилия запахов, усталости и смены температур, но он смаковал эти ощущения, наслаждаясь осознанием долгожданного отдыха. — Раз устал, то почесали спать, — Юрка кивнул в сторону дома.***
Это было б и вправду хорошим решением, если б только он смог сразу заснуть. Дед Коля тихо разговаривал с Юрой за стеной, а Отабек погрузился в то самое состояние, когда не можешь и шевельнуться, но не засыпаешь, и просто лежишь в полудреме, думая о чем-то своем. Отабек думал о новом сезоне, о горячем юркином теле, о том, что можно завтра пойти на рыбалку, а в августе опять выбить выходные и напроситься в гости, чтоб половить раков, как в прошлом году. В принципе, ему ж и так хорошо — вот он Юрка, раскрывшийся, распахнувший перед ним душу, доверяющий, радующийся его компании. Что еще надо? Отабек почувствовал себя почти счастливым, когда решил, что признаваться и что-то делать незачем. Потому что и так — хорошо. А что целоваться хочется до одури и гладить и сжимать эти плечи, и руки, и бедра — так это и перетерпеть можно. Когда-нибудь пройдет. Вот так задумавшись и почти заснув, он пропустил тихий звук шагов. Юрка заходил в комнату босиком — он вообще не любил обувь — тихо прошел вперед и остановился почему-то у дивана, на котором спал Отабек. Даже с закрытыми глазами он хорошо представлял, как выглядит Юра сейчас, при свете луны, как свет отражается от его глаз, и они бликуют в темноте, как тело становится бледнее и инфернальнее. А потом Юра вдруг погладил его по плечу. Нежно и очень аккуратно. Поправил сползшее одеяло, задержал на секунду руку. Большим пальцем провел по голой коже, и Отабек разом проснулся, распахнул глаза и задержал дыхание, боясь спугнуть. Юрка уже собирался уходить, как Отабек сделал над собой усилие и просипел: «останься». Юра замер заполошенно, выдохнул громко и отчаянно, а потом вклинился между стенкой и Отабеком, просунул под одеялом свои огромные загребущие руки и вцепился Отабеку в майку, сминая ее по бокам. Дыхание щекотало грудь, а волосы — нос, но Отабек прижал Юру крепче, вклинился крепким бедром между ног. Юрка был большой и горячий, родной до одури, и нежность, вышедшая из-под контроля, туманила мозг. Губы у Юры были большие и шершавые, дрожащие и нервные. Отабек касался их, сильно впечатываясь своими, лихорадочно и несдержанно целовал щеки, скулы, лоб — все, до чего мог дотянуться, и чувствовал такие же поцелуи на своем лице, и как чужие руки сжимали его бока, и прижимали все ближе и ближе. Успокоились они через пару минут. Юрка дышал ему в шею, и Отабек чувствовал жар от его щек. Сам он как-то и не верил еще, что теперь — можно, но поцеловал Юру в макушку и подумал, что все у них обязательно получится.