Красивый

Харука откинулась на больничной койке и испустила едва уловимый вздох облегчения. Её желудок и мышцы живота вновь сократились и напряглись, боль поразила её в последний раз, пока её тело вдруг не обмякло. Боль, наконец, отступила. Рядом с ней стоял Якумо, на чьём обычно безразличном лице ясно отражалось волнение, и он позволил ей сжать его ладонь. Скрип стиснутых зубов нарушил повисшую в комнате тишину, прерываемую лишь тяжёлым дыханием Харуки. В груди у неё потяжелело от напряжения, и это заставляло парня чувствовать что-то вроде… беспокойства. А затем раздался звук, который они желали услышать вот уже долгие девять месяцев, и он эхом отразился в маленьком, практически полностью белом помещении, которое всего несколько мгновений назад, казалось, становилось всё меньше и меньше. Это был крик новорождённого. Якумо с облегчением вздохнул и, наконец, закрыл глаза. Харука приподняла голову, и что-то вроде «Покажи его мне…» сорвалось с её губ. Но Якумо едва ли смог разобрать эти слова. Всё перед ним расплывалось, даже звуки. Он подозревал, что это был лишь простой шок. В конечном итоге, он беспокоился об этом почти целый год; и теперь его волнениям пришёл конец. Доктор улыбнулся, взяв на руки ёрзающего, безобразного ребёнка, кожу которого покрывала кровь и что-то жидкое; тот снова вскрикнул. — Мальчик, — объявил он, наклонившись вперёд и положив новорождённого, неотмытого, на всё ещё тяжёлую грудь Харуки. Она с благоговейным страхом опустила взгляд и, не дыша, протянула руки, чтобы погладить лицо малыша, ни капли не беспокоясь о том, что он был грязным. — Якумо-кун, — пробормотала она. — Взгляни… Он мог видеть его, он превосходно видел своего сына. Он так хотел протянуть ладонь и прикоснуться к чуду, созданному им и Харукой, но… его тело будто примёрзло к стулу возле кровати, а руки и ноги были тяжёлыми, точно налились свинцом. Он мог лишь смотреть. Его сын кричал, давая миру знать о том, что он жив, сжимал кулачки и брыкал ножками. Харука начала ворковать что-то невразумительное, всматриваясь в его лицо и позволяя ему сжимать свой мизинец неуклюжими ручками. А потом вернулся врач, забирая ребёнка. Потеряв с ним контакт, Харука начала задыхаться и протянула руки к младенцу, но врач спокойно и мягко объяснил ей, что собирается лишь помыть его, взвесить и взять отпечатки. Харука только сглотнула, глядя на новорождённого, а затем, вновь откинувшись в знак смирения на кровати, стала вытирать лицо. И тогда Якумо понял, что она потела и плакала одновременно. — Тебе больно? — Якумо, наконец, заговорил, и его голос был хриплым и нервным. Она покачала головой, всхлипывая, протирая ладонями глаза. — Я так… счастлива, — таков был её ответ. Якумо мог лишь подавленно ухмыльнуться и закатить глаза. Только она могла расплакаться оттого, что была слишком счастлива. Это было так… похоже на Харуку. Он наклонился к ней, опираясь руками на край кровати, и плотно прижал свои губы к её влажному, горячему лбу. — Ты хорошо постаралась, — пробормотал он, обдувая её кожу. Затем она обвила руками его шею, прижав его торс к своему потрёпанному телу. Она, всё ещё запыхавшаяся, тяжело дышала ему на ухо. С закрытыми глазами она запустила проворные пальцы в его волосы. Это движение успокаивало, и Якумо осознал, что, понимая его с потрясающей чуткостью, она пыталась утешить его. Её глаза открылись, ища его, а сама она улыбалась, и прядь светлых волос прилипла к её лицу. — Мы хорошо постарались, — шутливо поправила его Харука. Он моргнул, начав искать взглядом её глаза. Она лучезарно улыбалась, довольная насколько это было возможно, но, очевидно, тратила на это последние свои силы. Её лоб наморщился, а поглаживание ладоней замедлилось, и она дотронулась ими легко, словно призрак, до его лица, рядом с глазами. — Ребёночек… — начала она, и её взгляд соскользнул в сторону врача в задней части комнаты, который оттирал новорождённого сына гигиенической салфеткой. Якумо сразу же понял, что она хотела сказать. Она хотела проверить глаза малыша. Он кивнул и вновь сжал челюсть при мысли о том, что у его ребёнка мог быть красный глаз, но отбросил эти размышления прочь. — Я проверю, — заверил её Якумо. — Ёшикава-сан, — он обратился к врачу. Ёшикава с любопытством обернулся, — проверьте, пожалуйста, цвет левого глаза моего сына… Озадачившись, доктор просто кивнул и начал бережно осматривать ребёнка, мягко бормоча ему что-то, чтобы успокоить его. Мерно тикала секундная стрелка, и тишина казалась невыносимой. Якумо сжал кулаки. Он не знал, передавался ли цвет глаз по наследству, но полагал, что это было так, принимая во внимание тот факт, что у человека, утверждающего, будто он — его отец, тоже были глаза красного цвета. Но, похоже, ген был разбавлен ДНК матери и затронул лишь один его глаз. Относилось ли это к его сыну? Будет ли один его глаз красным? Или же они оба будут нормальны? Якумо молча надеялся на последнее. Он не хотел, чтобы его сын вырос с тем же чувством одиночества, которое довелось испытать ему. Он не хотел, чтобы на него молились, ненавидели или не доверяли так же, как и ему. И затем он услышал: — Сайто-сан, у Вашего сына абсолютно нормальный глаз. Красивый, тёмно-коричневый. Якумо выдохнул, и его плечи облегчённо опустились. — Спасибо, — пробормотал он, повернувшись и сев обратно на стул. Харука же, лежащая в своей постели, надулась. От этого зрелища Якумо чуть не согнулся напополам. Она была расстроена? Новоиспечённая мать скрестила руки и задержала взгляд на враче и своём ребёнке в дальней части комнаты. — Это очень плохо, — сказала она. — Я так хотела, чтобы у него был твой глаз… или даже глаза. Поняв, что произнесла это вслух, она поджала губы и, поколебавшись, взглянула на Якумо, ожидая его реакции. — И… почему же? — как ни странно, он спросил лишь это. Она уставилась на него; её глаза сверкали, когда она говорила эти простые слова: — Потому что у тебя глаз красивый, словно рубин. Я люблю его. Он поражался тому, что два этих коротких предложения от одной девушки могли стереть годы обиды, которую он испытал по вине этого глаза. Он действительно поражался тому, как она раз за разом совершала этот нелёгкий подвиг. — Одзава-сан, — сказал Ёшикава, возвращаясь обратно к матери со запеленатым свёртком в руках. — Три с половиной килограмма, — помещая уже чистого и укутанного малыша в протянутые руки Харуки. Он улыбнулся, попросив её поставить ноги в более удобное положение, так как они всё ещё были согнуты после родов, и стал мыть пространство между ними. Харука, прекрасно понимая, где трогал её другой человек, бросила виноватый взгляд в сторону Якумо, который старался не смотреть на врача, уткнувшегося лицом прямо в наиболее приватную зону тела Харуки. Довольно быстро, но недостаточно по мнению Якумо, доктор закончил и снял с себя перчатки. — Вы должны будете скоро его покормить, — он поиграл с малышом на руках у Харуки, потирая его чистые ладошки. — Хорошо, — Харука сияла от восторга и потрепала щёчку ангелоподобного ребёнка большим пальцем. После этого доктор, наконец, вышел, оставляя новую семью наедине. Якумо вновь обнаружил себя сидящим на стуле и уставившимся на общающуюся с их сыном Харуку. Их сыном. Эта мысль о том, что кого-либо можно было назвать «их», казалась по-настоящему странной. Верно, у них уже было «их» место, за которое они вместе платили… но почему-то… это «их» отличалось от остальных. Иметь возможность назвать эту новую маленькую жизнь «их» жизнью… это было… Он просто не мог описать этого. Якумо вновь взглянул на их сына, на этот раз присматриваясь ко всем деталям. Его лицо зарумянилось и вздулось после тяжёлых родов, глаза были крепко сомкнуты, а волосы — совсем коротенькие — были тёмными, почти чёрными и прилипли к голове. Якумо никогда не видел ничего более прекрасного. — Двадцать три часа, тридцать минут и восемь секунд, — пробормотала Харука, очищая губы малыша своими тонкими пальцами. — Это было так долго, но так стояще… И, будто соглашаясь с матерью, новорождённый выгнулся и слепо замахал ручками. Его рот приоткрылся, чтобы высвободить лёгкий визг. — Проголодался? — с любопытством спросила Харука, вновь дотронувшись до его щеки. Она хихикнула, когда он с зевком выдул крошечный сопливый пузырь. А затем неловкими движениями одной руки начала расстёгивать пуговицы своего платья. Якумо никогда не видел её такой неуклюжей. Её брови напряжённо сдвинулись, пока она пыталась удержать ребёнка одной рукой, а другой теребила больничное платье. В конце концов, Якумо вздохнул. — Давай сюда, — сказал он, пододвигаясь и протягивая руки к их сыну. Когда-нибудь он всё равно должен был взять его на руки. И, похоже, это был очень удачный шанс оторвать мальчика от привязавшейся к нему Харуки, посчитавшей себя единственной, кто мог держать его. Якумо подумал, что всё было в порядке. Ведь именно она носила его внутри себя целых девять месяцев. Застенчиво посмотрев на него со слабой улыбкой, Харука протянула малыша к рукам Якумо и с тоскливым видом оставила его ему. Трясущимися от волнения пальцами она оголила одну из своих грудей — правую, заметил про себя Якумо. Затем она прикрыла часть тела рукой, хотя не могла этим жестом спрятать многого, и её щёки вспыхнули от смущения. — Эм… — пробормотала она, разглядывая ребёнка и переведя взгляд на Якумо. Он почувствовал, как его пальцы дрогнули, желая подержать новорождённого ещё немного. Якумо поражался самому себе, или, скорее, тому стремлению защитить, накрывшему его в ту же секунду, когда он взял на руки этого мальчика. Никогда прежде он не ощущал чего-то подобного. Это не касалось Харуки — конечно, он всегда изо всех сил оберегал её, отгоняя подозрительных мужчин, укрывая её от вреда, позволяя опереться на него для поддержки. Но ему казалось, что это чувство находится на совершенно ином уровне. Откровенно говоря, оно даже пугало его. — Якумо-кун, — заговорила Харука смущённым, натянутым голосом. Он моргнул. И тут же осознал, что, задумавшись, смотрел прямо на оголённую грудь Харуки. Её лицо было полностью красным. Она кашлянула, мгновенно переместив взгляд на ребёнка, лежащего у него в руках. Вздохнув и виновато посмотрев на неё, Якумо наклонился и передал ей своего сына. Но даже когда его маленькое тельце устроилось в руках матери, она продолжила прикрывать грудь, отказываясь покормить его. Якумо немного заинтересованно взглянул на неё, задавая немой вопрос. Она сглотнула, покрывшись ещё большей краской, и тихо объяснила: — Мне неловко, когда ты смотришь… Оу. Якумо изумлённо моргнул. Не то, чтобы он не видел её оголённую кожу прежде, но он полагал, что, когда они оставались вдвоём, здесь нечего было стесняться. Харука нашла самое подходящее время для застенчивости. Он покорно отвернулся и отошёл в другую часть комнаты, чтобы она чувствовала себя достаточно комфортно. Его глаза остановились на столе, заставленном весёлыми корзинками и яркими плюшевыми животными. Он едва смог подавить смех. Правда, Гото со своей женой чуть не превзошли самих себя. Здесь были самые разные корзинки и цветы о людей, о которых Якумо и не подозревал, что был с ними знаком. Какие-то были, возможно, от одноклассников или коллег Харуки. Другие, полагал Якумо, — от следователей из департамента полиции. Он приподнял одну из корзин, обёрнутую в съёжившийся пластик, похожий на упаковку из-под чипсов, и осмотрел её содержимое. Плюшевые звери, детские книжки, соски. Он положил её на место. И, сделав это, слегка коснулся кусочка бумаги, который иначе он мог бы и не заметить. Это была самодельная открытка, раскрашенная цветными карандашами и фломастерами. Среди каракуль, сделанных детской рукой, он мог разобрать три фигуры — себя, Харуку с надутым животом, как во время беременности, и маленького человечка между ними, держащего их за руки. Якумо улыбнулся. А затем, в стороне от рисунка, заметил надпись: Дорогой ребёночек, поскорее рождайся. Худая сестрёнка мне нравится больше, потому что так мне удобнее обнимать её. С любовью, Нао-тян. Якумо ласково засмеялся себе под нос. Нао уже почти стала полноценной личностью, разве нет? Он поставил рисунок вертикально, чтобы потом не забыть показать его Харуке. И, словно как на театральной постановке, Харука выдохнула. Якумо суматошно обернулся, и множество вопросов тут же всплыли у него в голове. Она была в порядке, отметил он, и не похоже было, что у неё что-то болело. Она просто смотрела вниз, на своего сына, широко открытыми, озадаченными глазами. — Красный… — это было единственное сказанное ей слово. Вначале он испытал шок. — Что? — спросил Якумо, не способный проговорить больше ничего. Но Харука лишь вгляделась ещё сильнее, словно пронзённая. Якумо прошёл по комнате, чувствуя, как ужас оседает где-то в самой глубине его живота. Красный? Доктор сказал, что у этого ребёнка абсолютно нормальный глаз! Быстрее, чем он мог бы моргнуть, Якумо оказался у постели Харуки и стал всматриваться в кормящегося новорождённого. Невинное дитя жадно присосалось к груди матери, пухлыми ручками впившись в её плоть; взгляд его полуприкрытых глаз был направлен в никуда. Якумо понял, что видит красный цвет. Видит ярко-алый глаз своего сына. Якумо ощутил, как воздух покидает его лёгкие с головокружительным свистом. У его сына был красный глаз. На секунду он почувствовал, как его коленки трясутся, будто почва была готова вот-вот уйти у него из-под ног. Он должен был попросить доктора проверить оба глаза. Было глупо думать, что эта аномалия может поразить лишь левый глаз. Опустив голову, Якумо испустил сдержанный вздох. — Красивый… Он, вздрогнув, поднял голову. Харука всё ещё смотрела на их сына, и её яркие глаза осматривали крошечное, извивающееся существо, прислонённое к её груди. Она улыбнулась внезапно и широко, оголив свои практически идеальные зубы. — Так красиво, — она выдохнула. Это простое действие напугало кормящегося мальчика, и он дёрнулся, негромко закричав и теребя ручками. Она хихикнула и провела по его лицу, рядом с глазом, рукой — также, как она совсем недавно делала Якумо. А затем она поцеловала ребёнка в лоб. «Такой красивый», — добавила она мягко, продолжая осыпать невероятно нежную кожу сына поцелуями. Чувство удивления захлестнуло Якумо вот уже в который раз за сегодняшний день. Вновь одно лишь слово Харуки избавило его от всех сомнений, страхов и беспокойств, связанных с мутацией его — и сейчас «их» — сына. Для него оставалось загадкой, как ей удавалось делать это. С облегчением он плюхнулся на стул рядом с кроватью Харуки. Она надела приспущенное платье и обхватила спину их сына. Он вновь прикрыл глаза и изнурённо зевнул. — Казума, — твёрдо заявила она. Якумо моргнул. Она говорила… об имени? — Казума? — повторил он. Харука кивнула. — Я никогда не чувствовала себя так… умиротворённо. Она ещё раз поцеловала мальчика, и он, хихикая, запищал. Якумо снова встал и, опираясь на перегородку, поместил свою широкую ладонь на голову ребёнка, ощущая маленькие пучочки волос. Харука была права. Когда они соприкасались — он и его ребёнок — это было, словно наркотик. Он испытывал… спокойствие. И дивное умиротворение. И благодарность. Он провёл рукой по голове своего сына, чувствуя, как тонкие волосы трутся о его кожу. Харука хихикнула, откидывая голову на подушку. — Казума, — подтвердил Якумо. — Красивый, — повторила Харука в пятый раз за сегодня. Якумо кивнул, чувствуя, как лёгкая улыбка расплывается по его лицу. — Я знаю. Он правда красивый. Она засмеялась, покачивая засыпающего новорождённого. — Я говорю о тебе, — она нежно приложила свою ладонь к его щеке. Озадачившись, он мог лишь вопросительно моргать. О нём? — Да, о тебе, Якумо-кун, — она вновь засмеялась так, будто рассказала лучшую в мире шутку. — Ты такой красивый, — она вновь радостно улыбнулась. На этот раз он извернулся, сказав: «Я мужчина, не называй меня красивым», — но всё же не смог сдержать улыбку. Если говорить честно, ему казалось, что не было на свете ничего прекраснее её, сидящей здесь, греющейся в больничном платье после тяжёлых родов, укачивающей его сына. Но он бы не сказал ей об этом — во-первых, она сама наверняка догадывалась о его мыслях, а во-вторых, это было слишком… слащаво. — Сайто-сан, Озава-сан, — доктор, мягко постучавшись, вошёл внутрь. — Прошу прощения, что помешал вам, но у вас, похоже… Из коридора раздался громкий голос: — Да чёрт возьми! Да пропустите уже! Я сказал, что должен увидеть племянника! — …есть очень настойчивые посетители, — закончил Ёшикава, недовольно нахмурившись. — Гото-сан, — Харука хихикнула. — Отошлите его, — невозмутимо заявил Якумо. — Я не знаю этого человека. Харука выдохнула через нос и незаметно ткнула его в бок. «Якумо-кун», — предупредила она его, подавив смешок, и обратилась к Ёшикаве: — Можете впустить его. Он лишь кивнул, выглядя встревоженным и раздражённым. Но прежде, чем он смог покинуть помещение, в комнату силой ворвался ворчащий, небритый, громко топающий человек. — Тупые доктора, чёрт бы их побрал… — Гото негодующе почесал макушку своей головы. Харука хмуро посмотрела на него, приложив одно ухо ребёнка к груди, а другое прикрыв рукой. — Гото-сан, — предупредила она, пристально взглянув на него. — А, — промямлил тот, наблюдая за матерью с сыном. — Верно, верно. Следить за языком, — он вздохнул. — И кто вы такой? — Якумо вопросительно наклонил голову, сузив глаза. — А, да помолчи уж, — скомандовал Гото, взлохмачивая волосы Якумо мозолистой рукой. Юноша заворчал, отмахиваясь от грубой руки офицера полиции. И затем к трём уже бывшим в комнате людям — с половиной, если считать маленького Казуму — присоединилась ещё одна надутая и негодующая женщина. Она смотрела на своего мужа суженными глазами, восклицая: «Тебе следовало потерпеть». «Жена Гото», — осознал Якумо. Позади неё стояла улыбающаяся Нао, которую та вела за собой рукой. Её улыбка расширилась, когда она заметила Якумо и сестрёнку. — Нао-тян! — обрадованно обратилась к ней Харука. — Хочешь посмотреть на ребёночка? — она подбородком указала на малыша, приютившегося в её объятиях, и протянула его, выставляя напоказ. Нао обильно замотала головой. Она подбежала кровати и, взобравшись на неё, во все глаза уставилась на спящего мальчика. Усевшись, ученица начальной школы пододвинулась, а потом, ухмыльнувшись, вновь пододвинулась ещё больше. Так мило… Якумо громко прыснул, услышав мысленное замечание своей племянницы. — Да, он красивый, не правда ли? Харука засмеялась и дёрнула Якумо за руку, запугивая его. Его неустойчивые ноги подкосились, и он завалился, опираясь на поручни; Харука без предупреждения потянулась к его губам. Он ошеломлённо моргнул, но тут же расслабился и ответил на её поцелуй. Они стояли так, мягко соприкоснувшись губами, пока Гото, прокашлявшись, не отодрал Якумо за воротник. Нао наморщила нос. Её братик с сестрёнкой иногда были странными… Но их ребёнок, по крайней мере, был очень милым. Комментарий автора ToxiNeena: Окей, вы наверняка заметили, что доктор обращался к Якумо и Харуке как Сайто и Озава, что является их фамилиями соответственно. Я представляла всю эту «беременность» как некое… «у-у-упс» между ними двумя (отсюда следует, что они ещё не женаты, что в реальности происходит на удивление часто). Поэтому, да, я осознаю, что если бы они поженились, то Харука уж наверняка взяла бы фамилию Сайто. :) Я надеюсь, никто из вас не возражает, что они ещё не состоят в браке (вы знаете, по-моему, Якумо не относится к такому типу людей, которые ведут… осёдлую жизнь. Но я пришла к выводу, что он их тех, кто меняется, стоит ему приобрести семью, нет?) Но это так, моя маленькая похвала самой себе. Наслаждайтесь! И да, значение имени Казума — умиротворение.